Брет Эллис - Гламорама
— Ты, что, дебил, не слышишь, что я тебе говорю? — рявкает Феликс. — Проект закрыт. Ты можешь больше ничего не объяснять, потому что это уже не имеет никакого значения. Никому это не интересно.
— Но они убили Сэма Хо в ту ночь, Феликс, они убили его! — поспешно проговариваю я. — И снимается еще одно кино — то, о котором ты совсем ничего не знаешь. Здесь работает еще одна съемочная группа, и Брюс Райнбек убил Сэма Хо, и…
— Виктор, — мягко перебивает меня Феликс. — Брюс Райнбек пришел к нам сегодня утром и разъяснил нам — режиссеру, сценаристу, мне — всю, гм-м, ситуацию. — Пауза. — Я имею в виду ситуацию с тобой.
— Какую ситуацию? Я в полном порядке. Нет никакой ситуации со мной.
Феликс рычит:
— Ладно, все, Виктор, хватит! Мы уезжаем сегодня. В Нью-Йорк. Все кончено, Виктор. До свидания.
— Не верь ему, Феликс! — кричу я. — Брюс лжет. Все, что он сказал тебе, — сплошная ложь.
— Виктор, — устало говорит Феликс.
И тут я внезапно замечаю, что акцент Феликса куда-то пропал.
(Брюс заменяет картонную раму в одной из сумок от Gucci на черный пластик, который должен замаскировать взрывчатку, представляющую собой узкие серые полоски без запаха, в которые вмонтирована позолоченная никелевая проволока. Брюс укладывает в сумку пятьдесят пять фунтов пластиковой взрывчатки, а затем соединяет их с детонатором. Детонатор приводится в действие пальчиковой батарейкой ААА. Время от времени Брюс сверяется с лежащей рядом инструкцией. Бентли стоит у него за спиной, скрестив руки, и молча смотрит на Брюса, на его затылок, думая о том, как Брюс красив. Если бы только… но тут Брюс поворачивается, и Бентли сразу изображает деловитость, кивает ему, пожимает плечами и делает вид, что сдерживает зевок.)
— Думаю, я могу тебе это сказать, поскольку, судя по всему, ты не выносишь Брюса, хотя, по моему мнению, Брюс должен был бы быть звездой этого проекта, — тянет презрительно Феликс. — И знаешь почему, Виктор? Потому что он прирожденная звезда, Виктор, вот почему.
— Я знаю, Феликс, знаю, — говорю я. — Он должен был бы играть главную роль, а не я.
— По словам Брюса, он изо всех сил пытался помочь тебе, Виктор.
— Помочь мне в чем? — кричу я.
— Он сказал, что ты испытываешь острое нервное переутомление, вызванное, вероятно, пристрастием к наркотикам, — вздыхает Феликс. — Еще он сказал, что у тебя часто бывают галлюцинации, и поэтому не следует верить ничему, что ты говоришь.
— Сраный боже, Феликс! — ору я. — Ты — тупица, эти люди — преступники. Они террористы гребаные.
Тут, сообразив, как громко я кричу, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не стоит ли кто-нибудь у меня за спиной, затем добавляю уже шепотом:
— Они гребаные террористы.
— Также он сказал, что ты неуравновешенный тип, к тому же — хотя и мне, и режиссеру это показалось не очень правдоподобным — довольно опасный для окружающих, — добавляет Феликс. — Кроме того, он сказал, что ты будешь утверждать, что они — террористы. Вот так вот.
— Он делает бомбы, Феликс, — хрипло шепчу я в телефон. — Мать твою, да это он — неуравновешенный тип. Он врет на каждом шагу.
— Я кладу трубку, Виктор, — говорит Феликс.
— Я сейчас приеду к тебе, Феликс.
— Тогда мне придется вызвать полицию.
— Феликс, прошу тебя, — завываю я. — Ради всего святого.
Феликс ничего не говорит.
— Феликс? — вновь завываю я. — Феликс, ты меня слушаешь?
Феликс продолжает молчать.
— Феликс? — рыдаю я беззвучно, вытирая мокрое лицо.
И тогда Феликс отзывается:
— Ладно, может, от тебя все-таки будет толк.
(В Люксембургском саду его снова настигает похмелье — еще одна кокаиновая оргия, еще одна ночь без сна, еще одно небо, крытое серой черепицей, — но Тамми целует сына французского премьера, подбадривает его и на блошином рынке у Ванвских ворот кладет руки ему на грудь, и он обнимает ее за шею правой рукой, и на нем надеты шлепанцы, и он говорит: «Братья навек?» Тамми пахнет лимоном, и у нее есть для него сюрприз — она хочет, чтобы он пошел с ней кое-что посмотреть в тот самый дом где-то то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане. «У меня там есть враги», — говорит он, покупая ей розу. «Не волнуйся, Брюс в отъезде», — отвечает она. Но он хочет разговаривать о путешествии в южную Калифорнию, которое намечается у него в ноябре. « S' il vous plait!» — умоляет его Тамми, и глаза ее блестят, и когда они входят в дом, Тамми закрывает за ним дверь и запирает ее, как было велено, а Бентли наливает на кухне выпивку и протягивает сыну французского премьера стакан с мартини, в котором расплывается туманное облачко, и когда он отпивает из стакана, он чувствует, что кто-то появляется у него за спиной, и это — как и было задумано — Брюс Райнбек, который влетает в комнату с криками, сжимая в руке гвоздодер, и Тамми оборачивается, зажмуривая глаза и затыкая уши ладонями, а сын французского премьера визжит, и в комнате стоит такой ор, что ушам больно, а Бентли тем временем выливает из стакана в раковину остатки наркотика, растворенного в алкоголе, и тщательно протирает оранжевой губкой разделочную доску.)
Я начинаю плакать от облегчения.
— От меня может быть толк, — приговариваю я. — От меня очень даже может быть толк, очень даже может быть…
— Брюс оставил здесь какую-то сумку. Он забыл ее.
— Что? — Я прижимаю телефонную трубку плотнее к уху и вытираю нос рукавом пиджака. — Что ты сказал, чувак?
— Он оставил здесь спортивную сумку от Gucci, — говорит Феликс. — Я решил, что ты мог бы зайти и забрать ее. Если, конечно, тебе это не трудно, Виктор…
— Феликс, подожди, ты должен немедленно избавиться от этой сумки, — говорю я, внезапно чувствуя, что от избытка адреналина в крови меня начинает тошнить. — Не смей даже подходить к ней.
— Я оставлю ее у консьержки, — говорит раздраженно Феликс. — Я вовсе не собираюсь встречаться с тобой.
— Феликс, — кричу я, — не подходи к этой сумке. Скажи, чтобы все немедленно покинули гостиницу…
— И не пытайся искать нас, — говорит Феликс, даже не слушая меня. — Мы закрыли наш продюсерский офис в Нью-Йорке.
— Феликс, немедленно покинь гостиницу…
— Было приятно поработать с тобой, — говорит Феликс. — Хотя это я вру.
— Феликс, — ору я.
(На противоположной стороне Вандомской площади двадцать техников занимают позиции на различных наблюдательных пунктах, а режиссер изучает на мониторе кадры, отснятые прошлым днем, на которых Брюс Райнбек выходит из гостиницы, ковыряя зубочисткой в зубах, Брюс позирует папарацци, Брюс сдержанно смеется, Брюс запрыгивает в лимузин с пуленепробиваемыми стеклами. И в этот момент французская съемочная группа затыкает уши затычками, потому что подрывники начинают приводить в действие детонаторы.)
Я начинаю бежать в направлении гостиницы «Ritz».
(В бледно-розовой комнате Феликс вешает телефонную трубку. Люкс, который занимает Феликс, расположен в самом центре здания, благодаря чему взрыв нанесет максимальный ущерб строительным конструкциям здания.
Спортивная сумка от Gucci стоит на кровати.
В комнате стоит такой холод, что изо рта у Феликса вырываются клубы пара.
Муха садится ему на руку.
Феликс начинает расстегивать молнию на спортивной сумке.
Он удивленно смотрит внутрь.
Сумка до краев заполнена красным и черным конфетти.
Он вытряхивает конфетти.
Он видит, что лежит под ним в сумке.
— Нет, — говорит Феликс.
Взрыв моментально превращает Феликса в порошок. Он исчезает в самом буквальном смысле. От него ничего не остается.)
24
Ужасный грохот.
И в то же мгновение в первом аррондисмане гаснет электрический свет.
Взрыв обрушивает «Ritz» изнутри, практически от стены до стены, ломая каркас здания, и ударная волна достигает внешних стен.
Окна сперва выгибаются, а затем лопаются.
Гигантская стена из осколков бетона и стекла устремляется к туристам, толпящимся на Вандомской площади.
Следом за ней катится огненный шар.
Гигантские, неправильной формы, многослойные клубы черного дыма поднимаются над Парижем.
Ударная волна приподнимает здание в воздух, выворачивая то, что еще уцелело от несущих балок.
Здание начинает оседать в направлении Вандомской площади, и падение его сопровождается хрустом и гулом.
За этим следует еще один мощный взрыв.
Обломки сыплются с неба, стены распадаются на части, и площадь тут же покрывается пылью, словно по ней прошла песчаная буря.
За взрывом следует традиционное «потрясенное молчание».
А затем, как только утихает звон бьющегося стекла, поднимается крик.
Бетонные булыжники усеивают улицы, прилегающие к «Ritz», и для того, чтобы попасть на Вандомскую площадь, приходится перебираться через них, а по площади бегают окровавленные люди, которые кричат что-то в свои мобильные телефоны под небом, затянутым дымом. Весь фасад гостиницы полностью разрушен, обрывки резиновой гидроизоляции крыши плещут на ветру, и несколько машин — в основном это «БМВ» — догорают на мостовой. Два перевернутых лимузина лежат поперек улицы, и повсюду стоит запах горящего битума, а улицы и тротуары разворочены.
