Как любят мертвые - Чарльз Буковски
Я сочинял Саре песенки, так их и называл: Песенки для Сары.
"о, я нахальный такой карапуз - то есть, покуда не разойдусь, да никуда не засадишь дружка кроме игольного, на хуй, ушка!"
Сара хлопала в ладоши и смеялась.
"хочешь адмиралом стать на королевском флоте?
отрасти до 6 дюймов и ебись...
сможешь умываться золотистым ливнем, когда Королева делает пись-пись..."
И Сара смеялась и аплодировала. А что, нормально. Как и должно быть...
Но однажды ночью случилось нечто отвратительное. Я пел и танцевал, а Сара валялась на кровати, голая, хлопала в ладоши, трескала вино и хохотала. Я был в ударе. Один из лучших моих концертов. Но, как обычно и бывало, крышка радиоприемника нагрелась и стала жечь мне пятки. Терпеть больше не было сил.
- Слушай, крошка, - сказал я, - с меня хватит. Сними меня отсюда. Дай мне пива. Вина не надо. Сама пей эту бормотуху. Дай мне наперсток моего хорошего пива.
- Конечно, сладенький мой, - ответила она, - ты сегодня чудесно выступал.
Если б Мэнни с Линкольном выступали так же хорошо, как и ты, то сегодня были бы с нами. Но они ни петь, ни танцевать не хотели, они куксились. А самое худшее - возражали против Последнего Акта.
- Что же это за Последний Акт?
- Пока, миленький мой, пей себе пиво и не напрягайся. Мне хочется, чтобы ты Последним Актом тоже насладился. Совершенно очевидно, что ты гораздо талантливее Мэнни или Линкольна. Я в самом деле верю, что у нас с тобой может произойти Кульминация Противоположностей.
- О, черт возьми, еше бы, - сказал я, опустошая наперсток. Налей-ка мне еше. И что же это за Кульминация Противоположностей такая?
- Пей пиво, не спеши, моя сладенькая малютка, скоро узнаешь.
Я допил пиво, а потом и произошла эта гадость, самая мерзостная гадость в жизни.
Сара взяла меня и положила между ног, которые слегка при этом расставила. Я оказался лицом к волосяной чашобе. Напряг мышцы спины и шеи, чувствуя, что мне предстоит. И меня впихнули во тьму и вонь. Я слышал, как Сара застонала. Затем она начала мною медленно двигать - туда-сюда. Как я уже сказал, вонь была непереносима, дышалось едва-едва, но воздух все-таки там оставался - в каких-то закоулках и кислородных сквозняках. Время от времени голова моя, самая макушка, утыкалась в ее Лилипутика, и она испускала сверхпросветленный стон.
Сара задвигала мной быстрее и быстрее. Кожу начало жечь, дышать стало еше труднее; вонь усугубилась. Было слышно, как она хватает ртом воздух. Мне пришло в голову, что чем скорее я с этим покончу, тем меньше буду мучиться. Всякий раз, когда она себя мной таранила, я изгибал спину и шею, вписываясь всем своим существом в этот ее поворот, стукаясь о Лилипутика.
Вдруг меня выдрали из этого ужасного тоннеля. Сара поднесла меня к лицу:
- Кончай, проклятое отродье! Кончай! - скомандовала она.
Сара совсем обалдела от вина и страсти. Я ощутил, как меня снова со свистом ввергают в тоннель. Она поспешно ерзала мной вперед и назад. Тут я неожиданно вобрал в легкие воздуху, чтобы раздаться в размерах, набрал в челюсти побольше слюны и выхаркнул - раз, другой, третий, 4, 5, 6 раз и прекратил... Вонь сгустилась сверх всякого воображения, и меня, наконец, извлекли на воздух.
Сара поднесла меня к лампе и осыпала поцелуями всю голову и плечи.
- О, дорогой мой! о мой драгоценный маленький хуечек! Я тебя люблю!
И поцеловала меня своими кошмарными красными накрашенными губами. Меня вырвало.
Затем, утомленная вином и страстью, она забылась, положив меня между грудей. Я отдыхал и слушал, как бьется ее сердце. С этого своего проклятого поводка, с серебряной цепочки она меня отпустила, но какая разница. Едва ли я был свободен.
Одна из ее массивных грудей скатилась на сторону, и я, казалось, лежал на самом сердце. На сердце ведьмы. Если я был решением Взрыва Народонаселения, то почему она не пользовалась мною больше, чем просто развлечением, больше, чем сексуальной игрушкой? Я вытянулся на ней, слушая стук сердца. Я решил, что она все-таки ведьма. Потом поднял голову. И знаете, что я увидел? Поразительнейшую вещь. Наверху, в шелке под самым изголовьем. Шляпную булавку. Да, шляпную булавку, длинную, с такой круглой пурпурной стеклянной штукой на конце. Я прошел у нее между грудей, вскарабкался по горлу, залез на подбородок (ценой немалых усилий), потом на цыпочках перешел губы, а потом она чуть шевельнулась, и я едва не свалился - пришлось даже за ноздрю схватиться. Очень медленно я поднялся мимо правого глаза, - голова ее была слегка повернута влево, - и вот я уже на лбу, миновал висок и забрался в волосы - очень трудно сквозь них продираться.
Затем встал и изо всех сил вытянулся, подтянулся - едва удалось за эту булавку схватиться. Спускаться оказалось быстрее, но опаснее. Несколько раз я чуть было не потерял равновесие с этой булавкой на плече. Свалился бы разок - и кранты.
Несколько раз я не мог сдержаться и хохотал, настолько смешно все это было. Итог конторской вечеринки, С Новым Годом.
Потом я снова оказался под этой массивной грудью. Положил булавку и прислушался.
Я пытался точно уловить стук сердца. Определил место - в аккурат под небольшой коричневой родинкой. Затем встал во весь рост. Поднял шляпную булавку с ее пурпурной стеклянной головкой, такой красивой под светом лампы. И подумал:
