Даниэль Одье - Интервью с Уильямом Берроузом

Даниэль Одье

Интервью с Уильямом Берроузом

Работа

Уильям Берроуз родился 5 февраля 1914 года в городе Сент-Луис. Это писатель с мировым признанием, автор многочисленных книг: «Голый завтрак», «Джанки», «Голубой», «Нова Экспресс», «Интерзона», «Дикиемальчики», «Билет, который лопнул», «Мягкая машина», «Порт святых» и т.д. Берроуз за свою писательскую карьеру сменил несколько мест жительства: Нью-Йорк, Мехико, Танжер, Париж, Лондон и Лоренс, что в штате Канзас, где и умер 2 августа 1997 года.

Он любил кошек.

Из дневника шестилетнего ученика американской школы в Танжере: «В 8.30 я встаю, завтракаю и иду на работу».

На вопрос, что это за работа, он ответил просто: «Ну конечно же, школа».

Конец частной жизни. От Эдема к Уотергейту.

В журнале «Энкаунтер», когда-то финансированном ЦРУ, однажды вышла статья Георга Штайнера «Ночные слова». В ней Штайнер, рассуждая о моих текстах и о произведениях других писателей, где содержатся откровенные сексуальные сцены, восклицает: «Во имя неприкосновенности частной жизни, прекратите!»

О чем он? Какая неприкосновенность частной жизни? А как же спальня Мартина Лютера Кинга, которую власти нашпиговали жучками? Или обыск в кабинете личного психиатра Эллсберга [1]? Думаете, это исключительные случаи? Кто захочет первым бросить камень?

Мы разрушаем понятие частной жизни, которую рьяно пытается монополизировать администрация Никсона. Не станет частной жизни — не станет стыда, и мы вернемся в райские кущи, где Бог не пасет нас, словно штатный сыскарь с магнитофоном. Книги и фильмы откровенного содержания — первый шаг в верном направлении. Стыд и страх — это оружие в лапах Никсона, средство политического контроля. Поэтому власти и стараются сохранить понятие частной жизни.

Считается, будто устное слово предшествует слову письменному. По-моему, все наоборот. В начале было Слово, и слово было Бог — и слово стало плотью… человеческой плотью… воплощением письма. Животные разговаривают, но писать не умеют. Вот старая мудрая крыса, она все знает о ловушках и ядах, однако не может опубликовать в научно-популярном журнале статью «Смертельные уловки людей». Не может печатным текстом изложить ни тактику, ни стратегию групповой борьбы с собаками и хорьками. Не может предупредить о стальной стружке, забитой в норку умником-домовладельцем. Устное слово вряд ли преодолело бы уровень животной коммуникации, не будь на свете слова письменного. Письменное слово — прерогатива человеческой речи.

У меня есть теория, вкратце она выглядит так: письменное слово — это некий вирус, породивший слово устное. Организм носителя не распознал его, потому что успел вступить с ним в симбиотическую связь. В наши дни такая связь разрушается — по причинам, которые я изложу позже.

Приведу несколько цитат из сборника «Механизмы вирусной инфекции», изданного Уилсоном Смитом, ученым, который не просто занимается сбором и сортировкой данных, но и задумывается над их значением пытаясь выявить цель деятельности вирусного организма. В главе «Адаптационные способности вирусов и их сопротивляемость имунитету носителя» Г. Белявин подробно излагает свои мысли по поводу биологических целей различных видов вирусов: «Все вирусы — клеточные паразиты и для продолжения жизненной активности им необходимо внедряться в клеточную систему организма-носителя. Как ни парадоксально многие виды вирусов в конечном итоге разрушают организм на котором паразитируют».

Так может быть, вирус — это бомба с часовым механизмом которую оставили на нашей планете чтобы взорвать потом с безопасного расстояния? Программа уничтожения? Доживет ли хоть кто-нибудь дл того дня, когда вирус эволюционирует и достигнет окончательной цели симбиотического существования?

«Если взглянуть надело сточки зрения вируса то идеальной можно назвать ситуацию, когда вирус развивается в клетках носителя, не нарушая естественного метаболизма. Предполагается, что все вирусы постепенно идут именно к такому идеалу».

Можно ли назвать злом вирус, который не спеша продвигается по пути симбиоза?

«Если бы вирус стремился достичь обоюдного равновесия с клетками носителя, последний вряд ли опознал бы постороннее присутствие как вирус».

Вот я и думаю: вдруг слово — точно такой вирус? Доктор Курт Унру фон Штайнплатц выдвинул интересную теорию касательно происхождения и истории вируса слова. Он утверждает, будто слово вначале было вирусом, вызвавшим в организме хозяина «биологическую мутацию», которая передалась потомству на генетическом уровне. Есть теория, предполагающая, что обезьяны не разговаривают из-за строения гортани. По утверждению фон Штайнплатца, подобная мутация изменила гортань. Как нарочно! Многие особи, возможно, погибли от инфекции, однако определенное количество самок уцелело, дабы произвести на свет «вундеркиндов». У самцов организм жестче и сильней, а потому вирус в нем приобретал наиболее страшную форму, вызывая смерть от удушья и перелома хребта.

Вирус раздражал сексуальные центры мозга, и у жертв инфекции наступало сексуальное безумие. Самцы оплодотворяли самок в предсмертных конвульсиях, передавая измененные гены будущему потомству. Ach, Junge [2], что за сцена: с обезьян шерсть лезет, пот льется ручьями, самки ноют и пускают слюни над телами самцов, словно коровы, больные ящуром. Стоит тяжелый запах. Мускусный, сладковатый, с оттенком ржавого железа — запах запретного плода…

Создание Адама, райские кущи, обморок Адама, когда Бог создал Еву из его ребра, запретный плод (вот он, первый информационный скандал: познание всякой мерзости) — все это идеально вписывается в теорию дока фон Штайнплатца.

Данный миф белой расы рождает предположение: вирус слова приобрел особенно зловещую, смертельную форму в организме белого человека. Причина? Скорее всего радиация. Опыты, проведенные на животных и насекомых, показали: доброкачественных изменений радиация не вызывает. Но те опыты ставились на существах автономных. А как насчет вирусов? Может, проводятся какие-то сверхсекретные эксперименты? Вдруг у вирусов радиация вызывает именно доброкачественные мутации? Вирус-мутант мог бы запросто нарушить древний завет всех вирусов — стремиться к симбиозу, обоюдному равновесию с организмом носителя.

Заработали «жучки» Уотергейта, испытана атомная бомба, и вирус беспокойно зашевелился у нас в белых глотках. Когда-то он убивал и может вновь взяться за старое, пройтись, подобно лесному пожару, по городам.

«Это — начало конца. — Так отреагировал научный пресс-секретарь одного из основных посольств Вашингтона, узнав, что лабораторным путем синтезирована часть гена. — Теперь любая страна может сотворить вирус, от которого не будет лекарства. Достаточно небольшой лаборатории в маленькой стране, где имеется опытный биохимик, способный создать вирус».

Соответственно любая крупная страна справится с задачей куда быстрее и эффективнее.

Я развиваю теорию о том, что в электронной революции вирус — это миниатюрный набор слов и образов. Такие наборы могут передаваться подобно инфекции следующим образом: допустим, в райском саду установлены три магнитофона. Первый магнитофон — это Адам, второй — Ева и третий — Бог, который после взрыва атомной бомбы в Хиросиме превратился в Уродливого Американца. Или, если вернуться к доисторической теме, первый магнитофон — это самец обезьяны, безнадежно охваченный сексуальным безумием, удушаемый вирусом. Второй — самка, которая, оседлав самца, воркует с ним. Третий прибор — СМЕРТЬ.

Фон Штайнплатц утверждает, что вирус биологической мутации (В-23) содержится в слове. Однако выделить его из слова опасней, чем высвободить энергию атома. В слове содержатся вся ненависть, боль, страх и похоть.

Итак, три магнитофона. Создадим простой словесный вирус, нацеленный на нашего политического конкурента. На первый магнитофон запишем речи и беседы, аккуратно монтируя в запись запинки, ошибки в произношении, слова-паразиты — худшее, что можно собрать. В спальне конкурента установим «жучки» и запишем его любовные игрища на второй магнитофон.. Можно повысить градус, записав эротические звуки, издаваемые объектом, связь с которым недопустима или неприемлема (или и то, и другое). Скажем, несовершеннолетней дочкой сенатора. На третью пленку запишем фразы ненависти и неодобрения.

Все три записи разрежем на короткие равновеликие сегменты, перемешаем, склеим и проиграем для сенатора и электората. Процесс может оказаться трудоемким и потребует кучи оборудования, однако основной принцип в том, чтобы совместить сексуальные записи и послания ненависти, неодобрения. Установившиеся ассоциативные линии активируются каждый раз, как начинают работать речевые центры сенатора, то есть постоянно (помоги, Господь, этому несчастному ублюдку, если беда вдруг постигнет его пасть). Итак, папаша болтает, дочь-подросток постанывает, в то время как техасские рейнджеры и добропорядочные дамы, ходящие в церковь, орут на политика из динамиков третьего магнитофона: «ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ ПЕРЕД ЧЕСТНЫМ НАРОДОМ!»