Эмиль Золя - Собрание сочинений в двадцати шести томах. т.18. Рим
В коридоре он встретил дона Виджилио и хотел опять обратиться к нему, попросить доброго совета. Но перепуганный секретарь неизвестно почему сделал ему знак молчать. С расширенными от страха глазами он едва слышно прошептал на ухо Пьеру:
— Вы видели монсеньера Нани? Нет?.. Так вот, ступайте к нему. Повторяю, это единственное, что вам остается.
Пьер уступил. Да и к чему противиться? Ведь помимо страстного желания защитить свою книгу, его привела в Рим жажда все узнать, во всем убедиться на опыте. Значит, надо довести испытание до конца!
На другой день, ранним утром, Пьер отправился на площадь св. Петра и задержался под колоннадой в ожидании приема. Никогда еще его не давили так своей громадой полукружия в четыре ряда колонн, целый лес гигантских каменных стволов, под которыми никто никогда не гуляет. Он невольно спрашивал себя, для чего нужна эта пустынная мрачная площадь, к чему такой роскошный портик? Вероятно, только ради величия общей картины, ради монументальной пышности; в этом вновь сказался Рим, вся его сущность. Пройдя дальше по улице, Пьер очутился перед дворцом Священной канцелярии, позади здания Ризницы, в глухом, пустынном квартале, где тишину лишь изредка нарушают шаги пешехода или стук колес. Только солнце заглядывает сюда, и полосы света медленно передвигаются по белым плитам мостовой. Здесь чувствуется близость собора, запах ладана, вековой сон мирной, как бы монастырской жизни. На углу возвышается голое, тяжеловесное, хмурое здание дворца Священной канцелярии; виден высокий желтый фасад, прорезанный единственным рядом окон; на боковую улицу выходит другой фасад, еще более непривлекательный, с рядом мутных, зеленоватых окон, узких, точно бойницы. В ослепительных лучах солнца эта каменная громада грязного цвета, казалось, дремала, наглухо отгородившись от мира, замкнутая и таинственная, как тюрьма.
Пьер невольно содрогнулся от страха и тут же посмеялся над своим ребячеством. Ведь в наши дни римская и всемирная инквизиция, или, как ее теперь именуют, Священная канцелярия, уже совсем непохожа на тот легендарный, тайный трибунал, который посылал свои жертвы на костер, выносил смертные приговоры без права обжалования, имел неограниченную власть над жизнью и смертью христиан всего мира. Правда, и до сих пор деятельность инквизиции протекает втайне: члены Священной канцелярии собираются по средам, судят и выносят приговоры при закрытых дверях, так что никакие слухи не могут просочиться наружу. Она продолжает преследовать ересь, запрещать книги и осуждать виновных, но у нее уже нет прежней власти: нет ни оружия, ни темниц, ни костров, ни палачей; за нею осталось только право заявлять протест да налагать на духовных лиц дисциплинарные взыскания.
Когда Пьер вошел во дворец и его провели в приемную монсеньера Нани, жившего в том же здании в качестве асессора Священной канцелярии, он был приятно удивлен. Приемная зала, выходившая окнами на юг, была залита ярким солнцем и, несмотря на строгую мебель и темные обои, казалась уютной, как будто там жила женщина, умевшая придать неуловимое изящество суровой обстановке. Цветов не было, но в комнате приятно пахло. Едва переступив порог, Пьер почувствовал себя легко в этой приветливой атмосфере.
Монсеньер Нани, живой, румяный, голубоглазый, с легкой проседью в светлых волосах, улыбаясь, вышел к нему навстречу.
— Любезный сын мой, — воскликнул он, протягивая Пьеру обе руки, — как мило с вашей стороны, что вы пришли навестить меня!.. Садитесь, пожалуйста, давайте побеседуем, как добрые друзья.
Он сразу же начал расспрашивать Пьера с видом горячего участия.
— В каком положении ваше дело? Расскажите мне подробно обо всем, что вам удалось предпринять.
Несмотря на предостережения дона Виджилио, Пьер поверил в искреннее сочувствие прелата и, растрогавшись, выложил ему все без утайки. Рассказал о визитах к кардиналу Сарно, монсеньеру Форнаро, отцу Данджелису; описал свои хлопоты у влиятельных лиц, у кардиналов конгрегации Индекса, у главного пенитенциария, у кардинала-викария, у государственного секретаря; посетовал на бесконечные хождения из одной двери в другую, ко всем сановникам церкви, по всем конгрегациям, по всем ячейкам громадного улья, где кипит непрестанная таинственная работа; с горечью поведал о том, как он измучен, разбит, обескуражен.
Монсеньер Нани, слушавший с явным удовольствием рассказ Пьера о всех перипетиях его мучительной и бесплодной борьбы, изредка прерывал аббата восклицаниями:
— Да это же отлично! Превосходно! Ваше дело идет на лад! Великолепно, просто великолепно!
Казалось, прелат говорил совершенно искренне, без тени иронии или злорадства. Но его пронизывающий взгляд впивался в лицо молодого человека, как будто он хотел убедиться, насколько сломлена воля аббата, насколько тот готов к повиновению. Достаточно ли Пьер утомлен, разочарован, достаточно ли сознает всю безнадежность борьбы, настала ли пора с ним покончить? Неужели три месяца, проведенные в Риме, все еще не образумили, не охладили, не усмирили этого пылкого, безрассудного энтузиаста?
Неожиданно монсеньер Нани спросил:
— Однако, любезный сын мой, вы еще ничего не рассказали мне о его высокопреосвященстве кардинале Сангвинетти.
— Монсеньер, его высокопреосвященство до сих пор не вернулся из Фраскати, я не мог его повидать.
Тогда прелат, как будто предвкушая эффектную развязку своей искусной дипломатической интриги, воскликнул с притворным испугом, воздевая к небу пухлые холеные руки:
— Боже мой! Вам непременно надо повидать его высокопреосвященство! Это совершенно необходимо. Подумайте только, ведь он префект конгрегации Индекса! Мы не в силах ничего сделать, ничем не можем вам помочь, пока вы не посетите кардинала. Кто не видел его, тот никого не видел… Поезжайте скорее, поезжайте во Фраскати, любезный сын мой.
И Пьеру пришлось покориться:
— Я поеду, монсеньер.
XI
Хотя Пьер знал, что кардинал Сангвинетти может принять его не раньше одиннадцати часов, он все же выехал ранним поездом и в девять утра сошел на станции Фраскати. Ему уже довелось побывать здесь в один из дней вынужденного бездействия; он совершил тогда традиционную поездку по имениям римских виноделов, которые тянутся от Фраскати до Рокка-ди-Папа и от Рокка-ди-Папа до Монте-Каве, и был очарован красотой местности; теперь он с удовольствием предвкушал чудесную двухчасовую прогулку по склонам Альбанских гор, среди оливковых деревьев и виноградников, до самого Фраскати, что возвышается над беспредельной рыжеватой равниной Кампаньи, где вдалеке, на расстоянии шести миль, белеет, словно мраморный островок, город Рим.
Ах, как хорош городок Фраскати на зеленеющем холме под лесистыми вершинами Тускулума, какой несравненный вид открывается с его знаменитой террасы, как горделивы и изящны патрицианские виллы с фасадами в стиле Возрождения, утопающие в зелени садов, в тени кипарисов, дубов и пиний! Пьер не мог налюбоваться этой пленительной красотою, не мог вдоволь насладиться тишиной и отрадой. Больше часа он бродил по аллеям старых, кряжистых оливковых деревьев, по лесистым дорогам, затененным кронами пиний из соседних садов, по тропинкам, овеянным благоуханием, и за каждым поворотом перед ним расстилалась бесконечная равнина Кампаньи. Но вдруг произошла неожиданная и не слишком приятная встреча.
Пьер уже спустился к вокзалу, в низину, прежде покрытую виноградниками, где за последние несколько лет начали возводить новые строения, и тут на дороге, ведущей из Рима, показалась элегантная коляска, запряженная парой лошадей; к удивлению священника, поравнявшись с ним, она круто остановилась и кто-то окликнул его по имени:
— Как! Господин аббат Фроман! Зачем вы здесь в такую рань?
Только тогда Пьер узнал графа Прада, который соскочил на землю и, послав вперед пустую коляску, решил пройти пешком остаток пути вместе с аббатом. Крепко пожав ему руку, граф сказал:
— Видите ли, я редко пользуюсь железной дорогой, предпочитаю экипаж. Чтобы лошади не застаивались… У меня тут дела, как вы знаете, я занялся постройками, но они, к несчастью, плохо подвигаются. Вот почему даже осенью мне приходится приезжать сюда чаще, чем я хотел бы.
Пьер действительно слыхал об этом. Семья Бокканера была вынуждена продать роскошную виллу, построенную здесь их предком кардиналом во второй половине шестнадцатого века по проекту Джакомо делла Порта; поистине то было княжеское поместье: тенистые сады, буковые аллеи, бассейны, водопады и знаменитая, лучшая во всей окрестности терраса, с которой открывался вид на бескрайние равнины римской Кампаньи, простирающиеся от Сабинских гор до песчаных берегов Средиземного моря. При разделе имущества Бенедетта получила в наследство от матери обширные виноградники в низине под Фраскати и принесла их в приданое графу Прада как раз в то время, когда не только Рим, но и провинцию охватила лихорадка строительства. Поэтому Прада увлекся идеей построить около Фраскати несколько небольших вилл в буржуазном вкусе, наподобие тех, что вошли в моду в окрестностях Парижа. Однако на виллы нашлось мало покупателей, разразился финансовый кризис, и граф принужден был теперь выпутываться из затруднительного положения, выплачивая жене ее долю после их разрыва.
