Джеймс Джонс - Отныне и вовек
— Нас будет пятеро, — пропыхтел подполковник, когда они поднимались по лестнице. — А женщин — шесть. Так, знаете ли, веселее. А? И все смугленькие, сэр. Две японочки, одна китаянка, две метиски — китайско-гавайская смесь — и одна чистокровная негритянка, вернее, почти чистокровная. Говорят, чистокровных на Гавайях уже не осталось.
— Подполковник Делберт считает, что всегда следует пользоваться преимуществами местности, на которой дислоцируешься в данный момент, — сказал Хомс.
Генерал засмеялся и поглядел на него с хитрецой. Он ответил ему довольной циничной усмешкой.
— Чистая правда, — пропыхтел подполковник. — Не всю же жизнь мне служить на Гавайях, надеюсь. Чистокровные гаваянки, я вам скажу, птички редкие, их поймать не просто.
Делберт, как обычно, снял все три квартиры, приказал открыть разъединявшие их двери, и получилась анфилада из шести комнат. Квартиры эти вначале были построены как временное жилье для новых офицеров и командировочных, но давно не использовались по назначению, и начальнику клуба пришла мысль сдавать их небольшим компаниям для вечеринок, чтобы клуб по возможности себя окупал. С тех пор как эту идею начали претворять в жизнь, клуб не только полностью окупал себя, но и приносил доход.
— Ну как, сэр? — гордо спросил Делберт. — Что скажете?
На журнальных столиках были со знанием дела расставлены несколько пузатых бутылок дорогого виски «Хэйг» и две-три бутылки дешевого «Олд Форестер», все нераспечатанные. Еще там стояло три подноса, на них сифоны с содовой и высокие массивные стаканы с цветными картинками.
— О-о, — генерал распрямился во весь рост, а он был высокий мужчина, и потянул носом спертый воздух, еще не успевший выветриться, хотя окна были открыты. — Напоминает старые подпольные пирушки в Пойнте.
Подполковник услужливо засмеялся.
— Насчет бифштексов я уже распорядился. Ими займется Джеф, мой ординарец. А все это я велел ему принести из дома. Мой принцип — полная боевая оснащенность и на войне, и в постели. От этого зависит все. А? Джеф сейчас на кухне, договаривается с поваром. Заодно принесет нам лед.
Генерал рассматривал этикетку на бутылке и молчал.
Делберт широким жестом обвел комнату и шутливо провозгласил: Генерал Слейтер, мы, представители… надцатого полка, приветствуем вас в этой райской обители порабощенных мужчин!
Хомс с удовольствием наблюдал, как его непосредственный начальник нервничает.
Худой, стройный генерал небрежно развалился в мягком, обитом ситцем кресле.
— Сэм Слейтер, — поправил он подполковника. — Сэм Слейтер из Шебойгана. Бросьте вы эту дурацкую субординацию, Джейк. Поймите, я верю в необходимость званий и различий, как никто другой, это мой хлеб насущный, но всему свое время и место. Сейчас это ни к чему.
— О’кей, Сэм, — Джейк Делберт неловко улыбнулся. — Принято к сведению. Я…
— И вы, — Сэм Слейтер повернулся к Хомсу, — вы тоже можете называть меня Сэм. Но если попробуете хоть раз назвать меня так в гарнизоне, я вас тут же разжалую во вторые лейтенанты. Понятно?
— Договорились. — Хомс улыбнулся. Генерал нравился ему все больше. — Я никогда не был силен по части шантажа.
Слейтер на секунду задержал на нем взгляд. Потом рассмеялся.
— Знаете, Джейк, а мне нравится ваш протеже, — сказал он.
— Он неплохой парень, — осторожно согласился Джейк. — Но вовсе не мой протеже, — попытался объяснить он.
Слейтер оценивающе наблюдал за ними обоими, как пианист-виртуоз смотрит на клавиши, из которых ему предстоит извлечь музыку.
— Честно говоря, — он улыбнулся Хомсу, — когда старина Джейк сказал, что вечером с нами будет какой-то молодой капитан, я подумал, тьфу ты, только этого не хватало! — Он посмотрел на Джейка. — Хотя мог бы сразу сообразить, что у Джейка Делберта котелок варит исправно, — откровенно соврал он. Даже Джейку было ясно, что это вранье.
— Я знал, что он вам понравится, — в свою очередь стойко соврал Джейк. Его усики пугливо взмахнули крылышками, как птенец, который еще только учится летать.
— Представляю, какую он мне выдал аттестацию, — заметил Хомс.
— Еще бы, — сказал Слейтер. — Разве нет, Джейк? Он мне все про вас рассказал. И про то, как он огорчен, что вы проиграли чемпионат, хотя по праву должны были его выиграть.
— Я всегда по мере сил стараюсь говорить правду, — сказал Джейк.
— Я далеко не любому младшему офицеру предложил бы называть меня просто Сэм, — продолжал Слейтер. — Даже в такой обстановке, как у нас сейчас. Большинство бы это не поняли, верно, Джейк?
— Конечно, Сэм. Они бы наверняка не поняли, — сказал Джейк с некоторым сомнением. Он следил за Хомсом. В таком непочтительном настроении он его никогда раньше не наблюдал.
А Хомс, который никогда раньше не вел себя так непочтительно в присутствии подполковника Делберта, чувствовал сейчас, что между ним и генералом установилось некое тонкое понимание, и это не только подбадривало его, но и обещало безнаказанность. Его подмывало захохотать. Не часто ему доводилось видеть подполковника таким растерянным и неуверенным, его загнали в ловушку, и теперь он боялся ляпнуть что-нибудь не то.
Джейк явно вздохнул с облегчением, когда в комнату вошел штаб-сержант Джеферсон и принес из кухни лед. Он велел ему налить всем по первой порции виски с содовой и неусыпно следил за каждым его движением, потом заставил подать полевой бинокль, хотя тот лежал рядом на столе, и, даже не поблагодарив, отослал в Вахиаву за женщинами.
— И смотри, черт тебя возьми, чтобы никто из гражданских не видел, как ты везешь женщин в моей служебной машине. А то голову сниму! Понял, Джеф?
— Да, сэр, — невозмутимо ответил Джеф. Казалось странным, что он при этом не поклонился.
Джейк даже не оглянулся. Он стоял у окна и, предусмотрительно отступив на шаг, наводил бинокль на освещенные окна по ту сторону ложбины, где было общежитие медсестер.
— Ни черта! — мрачно сказал он и швырнул бинокль на стол — Хоть бы одна голенькая, ей-богу.
Никто ему ничего на это не ответил. Сэм Слейтер все еще разговаривал с Хомсом. Он рассуждал о младших офицерах и сейчас перешел от частностей к обобщениям.
— Меня сразу же поразило, что вы не испугались. В наши дни большинство младших офицеров в точности как солдаты: боятся начальства до смерти. Что бы они ни делали, о чем бы ни думали, над ними постоянно висит страх, что начальство будет недовольно. И старшие офицеры, по существу, ведут себя так же. Среди них очень редко найдешь кого-нибудь, с кем можно толково поговорить. Поэтому такому человеку, как я, приходится довольно сложно. Понимаете?
— Но ведь всегда было так, — отозвался Хомс.
— Э, нет. — Сэм Слейтер улыбнулся. — Вот здесь вы как раз не правы. И если вдумаетесь, сами поймете. Так было отнюдь не всегда. У меня на этот счет есть целая теория.
— Что ж, давайте послушаем, — с готовностью сказал Динамит. — Очень интересно. Мне тоже не часто доводится поговорить с толковым человеком, — весело добавил он, улыбаясь Джейку.
Джейк не улыбнулся в ответ. Он эту теорию слышал раньше, и она ему не нравилась. Она его почему-то пугала, и он не мог заставить себя поверить, что в жизни все так и есть. Кроме того, он считал, что обсуждение этой теории с капитаном, который даже не адъютант, а всего лишь командир роты, унижает достоинство генерала Слейтера и его собственное. Он молча потягивал виски и удивлялся, что такой блестящий генерал, как молодой Слейтер, которого он всегда побаивался, может настолько себя распустить.
— В прошлом, — раздельно говорил Слейтер, — страх перед властью был всего лишь оборотной отрицательной стороной положительного морального кодекса «Честь, Патриотизм, Служба». В прошлом солдаты стремились прорваться к тому положительному, что было заложено в этом кодексе, вместо того чтобы попросту избегать его отрицательных проявлений.
Он подбирал слова с намеренной тщательностью, словно боялся, что его не поймут. И по мере того, как он говорил, по мере того, как росло его воодушевление, он становился все обаятельнее. Хомс заметил, что воодушевление проявляется у Слейтера довольно необычно. Казалось бы, он должен напряженно податься вперед и говорить все быстрее, а он вольготно развалился в кресле и говорил все медленнее и медленнее, все спокойнее и холоднее. Но при этом был еще более обаятелен.
— Но вот восторжествовал практицизм, наступила эра машин, и все изменилось, понимаете? Мир и сейчас продолжает меняться у нас на глазах. Машина лишила смысла старый положительный кодекс. Ведь понятно, что невозможно заставить человека добровольно прикопать себя к машине, утверждая, что это дело его чести. Человек не дурак.
Хомс согласно кивнул. Он находил эту мысль оригинальной.
