Анри де Ренье - Амфисбена
В этой позе и в этом жесте не было ничего особенного, не правда ли? Ну а меня, дорогой Жером, поразило впечатление сладострастной неги, исходящей от всего существа Мадлены. Сладострастием этим овеяно было и лицо молчавшей женщины, и неподвижное ее тело. Оно было так сильно, что я смутилась и мне стало неловко. Вдруг у меня мелькнула догадка, что я присутствую при одном из резких порывов желания, толкавших Мадлену де Жерсенвиль уже в столькие объятия.
Да, у меня появилась внезапная догадка, что объектом этого желания является Жюльен Дельбрэй. Он также почувствовал наивное бесстыдство этого прекрасного создания, распростертого здесь на диване, почти раздетого, несмотря на свое платье, такого любовного в своей позе, как будто она лежала в постели. Да, он почувствовал: я заметила это, потому что в голосе у него появились резкие и отрывистые нотки, а в глазах что-то хитрое. Да, я была свидетельницей внезапного чувственного сговора, установившегося между этими существами, и свидетельницей, которая, может быть, мешает.
В эту минуту, дорогой Жером, и пришла мне мысль устроить испытание, на которое я вам намекала в начале письма. Решение мое было быстро принято. Под каким-нибудь предлогом я оставлю их вдвоем, г-на Дельбрэя и Мадлену. Если я почувствую ревность при мысли оставить г-на Дельбрэя наедине с Мадленой, с этой доступной и страстной Мадленой, чьи внезапные намерения были мне так ясны; если мысль эта будет мне тягостна и заставит меня страдать, значит, чувство, испытываемое мною к г-ну Дельбрэю, – не простая дружба. Напротив, если я не буду испытывать ничего подобного, если мне будет приятно думать, что мой друг не пропустил удобного случая, тогда я вполне разрешу сомнения моего сердца. В обоих случаях испытание будет решающим.
Между тем я приблизилась к дивану, на котором продолжала быть распростертою Мадлена, и лукаво спросила, не устала ли она немного. Раньше чем она ответила мне что-нибудь, я предложила ей, что поеду одна к белошвейке на улицу Генего. Что касается до нее, то она могла бы подождать здесь, пока я пришлю за нею автомобиль. Это ее избавит от лишней поездки, и она вернется прямо домой, куда, конечно, я могла бы ее завезти раньше белошвейки, но этот крюк очень задержал бы меня при недостатке времени, и я рисковала не застать мадам Розину. Г-н Дельбрэй будет в восторге, что она посидит у него несколькими минутами дольше. По мере того как я говорила, лицо Мадлены удовлетворенно прояснялось. Если бы она смела, я думаю, она бросилась бы мне на шею. Очевидно, я осуществляла тайное ее желание. Что касается до г-на Дельбрэя, то во время коротких наших переговоров он сохранял полнейшую непроницаемость. Я попрощалась с Мадленой. Она извинилась, что не едет со мной, сославшись на легкую мигрень от солнцепека. Г-н Дельбрэй провопил меня до дверей. Напоследок мы поговорили о подзеркальнике. Он сообщит телеграммой г-ну Керамбелю цену, которую я предлагаю за вещь.
Как только я вышла и дошла до последней площадки, я остановилась и с облегчением вздохнула. Уф! Наконец я точно узнаю свои чувства к г-ну Дельбрэю. Я достаточно знала Мадлену, так что у меня не было никаких сомнений относительно того, что сейчас произойдет в мое отсутствие между нею и г-ном Дельбрэем. Г-жа де Жерсенвиль почувствовала неожиданное и неукротимое влечение к г-ну Дельбрэю. Это ее специальность.
Я неоднократно слышала рассказы Мадлены, как у нее происходили любовные встречи вроде той, которой я только что способствовала. Моя милая подруга слишком любит такие пассажи, чтобы у меня оставались сомнения в исходе разговора с г-ном Дельбрэем, за которым я их оставила. Теперь вопрос сводится к тому, как вынесу я положение, мною же созданное. Впечатления мои откроют мне глаза на мои чувства. Впечатления же эти я готова анализировать в малейших оттенках, просеять их через тончайшее решето и изучать пылинку за пылинкой. Вы знаете, дорогой Жером, что я достаточный "психолог", внимательна, наблюдательна, особенно когда предметом моих наблюдений являюсь я сама. Вот в точности то, что я могу отметить.
Спустившись с лестницы г-на Дельбрэя, я остановилась на тротуаре. Был великолепный конец дня, одного из тех летних парижских дней, мягкость и блеск которых я только что хвалила. Улица была спокойна, и пахло мокрой пылью. Поливальщик наводил длинную и гибкую струю радужной воды. Мягкая свежесть исходила от сырого тротуара. Мне хотелось идти пешком, но тут стояла машина Мадлены де Жерсенвиль. Я благоразумно села в нее и приказала шоферу ехать на улицу Генего. Авто тронулся, я откинулась на подушки и удобно начала покачиваться. Прежде всего я заметила, что экипаж превосходен: рессоры очень мягки, шины надуты как раз в меру. Внутренность каретки вся пропитана сильными и сладкими духами, которые употребляет Мадлена. На серебряном крючке висит сумка. Я открыла ее – в ней было несколько банковских билетов, записная книжка, карандаш и разная мелочь: пудреница, два губных карандаша. Передо мной на часах, вставленных в дерево, было три минуты шестого. Мне вспомнилось четверостишие, вычитанное как-то мною в старинном альманахе, который подарил мне г-н Дельбрэй. Вот что в нем заключалось:
Часы и милая Жюли,
Как вас сравнить, и сам не знаю!
Одни часам подсчет вели,
Что я с другою забываю.
Эти плохие стихи я несколько раз машинально повторяла. Только проеажая площадь Согласия, я подумала об их применении. В первый раз с Бальзамной улицы я вспомнила о положении, в котором оставила Мадлену и г-на Дельбрэя, и признаюсь, что в данную минуту оно показалось скорее комическим. Какое лицо сделал г-н Дельбрэй при виде столь милого и обезоруживающего цинизма Мадлены, потому что Мадлена никак не смогла скрыть долго, чего она от него ожидала? Мадлена де Жерсенвиль не из тех женщин, которые скрывают свои чувства. Она, наверное, теперь сообщает ему о них со спокойным бесстыдством, характерным для нее. В конце концов, очень может быть, что г-н Дельбрэй избавил ее от труда признаваться. Г-н Дельбрэй не мальчик и не молокосос, но тем не менее, может быть, он и не очень привык к любовной откровенности в стиле Мадлены де Жерсенвиль! И два или три раза я повторяла четверостишие, улыбаясь.
Да, то, что я называла "дело Бальзамной улицы", казалось мне все комичнее и комичнее. Бедняга Дельбрэй должен быть все-таки несколько озадачен таким непредвиденным счастьем! Ну что ж! Когда удивление пройдет, он останется только благодарен мне. Мадлена ему очень нравится. Я могла это заметить, притом же женщины смелые, как Мадлена, очень подходят для нерешительных мужчин вроде г-на Дельбрэя. Очевидно, Мадлена не будет его стеснять ни привязанностью особенной, ни верностью. Любовь их долго не будет продолжаться. Скоро Мадлена отправится к другим приключениям, а Дельбрэй вернется ко мне, несколько осовелый и расстроенный, так как мужчины тщеславны и сердятся на женщин, которых они не могли удержать. А между тем разве не я в виде благодарности за его любезность ко мне доставила это приключение? Я не сомневаюсь, что г-н Дельбрэй именно так и взглянет на это дело. Иначе я была бы в отчаянии причинить ему какую-либо неприятность, так как в данное время очень дружественно к нему настроена, тем более что я замечаю, что дружба эта действительно только дружба. Испытание, проделанное мною, говорит в мою пользу. Я начинаю совершенно успокаиваться.
В общем, дорогой Жером, а провела превосходный вечер. Я испытывала очень приятное ощущение свободы и независимости. Такое же чувство я испытала, так сказать, физически и общественно, когда приехала в Париж. Теперь я чувствовала себя вполне свободной в области чувств. Я освободилась от несносных сомнений, которые меня смущали. Я вкушала прелестное спокойствие и более удобно откинулась на подушки экипажа. Гудок звучал как рог победы. Авто теперь ехал вдоль набережных Сены. Река текла блаженно и медлительно. Все мне казалось гармоничным и совершенным, и я взлетела в третий этаж улицы Генего к мадам Розине, белошвейке, с беззаботным проворством моих лучших дней.
Мадам Розина – хорошенькая, немного поблекшая особа. У нее длинные изящные пальцы, и мне доставляет удовольствие смотреть, как она перебирает тонкий батист и легкие кружева. Я сняла шляпу и блузку и начала мерить милые кашкорсэ, преимущества, качества и удобства которых расхваливала мне мадам Розина. Я рассеянно слушала ее, рассматривая в зеркало приятное отражение изящной линии моих покатых плеч и аппетитной округлости груди. Конечно, я не могла бы предложить г-ну Дельбрэю роскошных форм, как подруга моя Мадлека, тем не менее и моя особа не заслуживала бы отказа. Но судьба распорядилась иначе, и г-ну Дельбрэю никогда не придется делать сравнений, которыми я занималась, покуда мадам Розина пристраивала тонкое белье, которое собиралась мне примерять.
Когда я вышла от мадам Розины, часы на Институте показывали четверть седьмого. Я продолжала находиться в превосходном настроении. Когда я переходила дорогу, какой-то велосипедист, задев меня, приветствовал мимоходом меня одним из тех, несколько рискованных, парижских приветствий, которые в памяти у нас остаются только как дань косвенного восхищения нашей красотой. Итак, я бросила велосипедисту самый снисходительный взгляд и оперлась на парапет набережной между двумя ларьками букинистов. Наверное, теперь Мадлена собирается уходить с Бальзамной улицы. Может быть, она уже и ушла, и г-н Дельбрэй, оставшись один, думает, какое занятное приключение с ним произошло. Конечно, у него бывали любовницы, но тем не менее он, вероятно, обалдел от такого быстрого успеха у г-жи де Жерсенвиль. Несомненно, что вместо признательности он испытывает к ней некоторое презрение. В тот вечер испанских танцев у доктора Тюйэ, когда он обратил внимание на г-жу де Жерсенвиль, наверное, ему и в голову не приходило, что эта красивая дама однажды приедет к нему и бесцеремонно разляжется на диване. Мне было бы очень интересно знать, какое впечатление произвела на г-на Дельбрэя моя доступная подруга. Я готова была вскочить на извозчика и поехать на Бальзамную улицу.
