Юз Алешковский - Собрание сочинений Т 3

Кромвель, 1992

СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ

Дорогие и глубокоуважаемые дамы и господа присяжные заседатели!

Какие меня сегодня переполняют чувства? Во-первых, это чувство законной ненависти и бурного презрения к потерпевшей, то есть к бывшей жене, сидящей тут, как в почетном президиуме профсоюзного собрания, с профурсетской физиономией и приковывающей к ней вспышки нашей продажной, но, к сожалению, свободной прессы, расписавшей меня на своих желтых страницах почище, чем Чикатилу, и как помесь члена с ментом, то есть секшуал херасмента, если выражаться на хорошем английском.

Во-вторых, господа, самое положительное чувство я испытываю сегодня вместе со всеми вами, нежданно-негаданно попавшими из гражданской, можно сказать, тряхомудии прямо на двенадцать присяжных стульев.

Это, как правильно заметил господин прокурор, успех курса, потерпевшего крах в семнадцатом году, но теперь снова вызванного на эстраду истории вершить бесклассовую справедливость над человеческим фактором.

Хорошо, конечно, что остались в нашем славном прошлом тройки, особые совещания и пуля в лоб чернильным росчерком пера культа личности. Это хорошо. Но составом присяжных я, откровенно говоря, полностью не у-до-влет-ворен, извините за выражение, практикуемое на клубничных страницах полового листка «ЕЩЁ». В эти вот минуты горький осадок в душе достиг своего и моего рекордного апогея.

Прошу занести в протокол, что испытываю большое чувство недоверия к женским сиденьям этих вот великолепных двенадцати стульев. Наш судебный процесс пошел, как говорится, но какого приговора я могу ожидать от восьми рассерженных женщин? Недаром древние говорили, как неоднократно указывал мой адвокат, что, если Фемида сердится, значит, она далеко не права. Поэтому я всех Фемид, верней женских членов вашей исторической команды, прошу рассмотреть мою вину в общечеловеческом смысле. Уверен, что все положительное, представленное обо мне руководством ВПК, перевесит злобную клевету бывшей, с позволения сказать, супруги.

Теперь – к делу. Ну сами скажите, мог разве нормальный человек врезать несколько раз бейсбольной битой по голубому чешскому унитазу, которым ему же через пять минут захочется воспользоваться для разрядки стресса, и тогда он выбежит на балкон, хватая тем самым лишнюю статью за случайное попадание его экспериментов на личность депутата Госдумы от фрикции, виноват, от фракции коммунистов. Ясно же, что этот горе-политик оказался тогда в зоне действия невменяемой мочструи с провокационной целью привлечь к своей персоне внимание избирателя, резко напуганного выходом нашей державы из строя в оттепель травмирующих реформ.

При чем же тут вменяемость, когда вы просто обязаны переквалифицировать все наветы психоэкспертизы на аффективный, так сказать, букет патриотического гнева, личной раздражительности и невыносимо нежной гражданской боли. Эти противоречивые чувства я испытывал в связи с переходом целого ряда оборонных предприятий нашей, между прочим, сверхдержавы на выпуск всяких посторонних изделий, в том числе и полупорнографических. А производство бейсбольных бит было прогрессивно налажено нами в дочерних цехах, выпускавших до Горбачева гранатометы для народно-освободительных движений в зажиточных странах глубоко противоречивого третьего мира.

Сразу должен заявить, что поддерживаю торжественный снос в помойку истории железного Феликса. Кровавый палач отдал в свое время приказ конфисковать в пользу ЧК один из прогрессивных публичных домов, принадлежавший моей родной пратетушке. Туда, по ее рассказам, скрываясь от собак царской охранки, забегали видные члены ленинской гвардии, артисты кино, цирка и писатели, ставшие со временем лауреатами Сталинской премии. Дом стоял как раз на Лубянке, и в той дзержинско-жидо-латыше-чечено-грузино-азербайджано-масон-ской ложе устроен был отдел пыток дружбы остальных народов нашей Родины.

А теперь мне хотелось бы перейти к изложению обстоятельств семейного происшествия в нашей трехкомнатной квартире. Предварительно хочу решительно откреститься от того, что, если верить репликам прокурора и его сомнительного товарища, в голове у меня то и дело торжествует каша. А что, позвольте спросить с этой низкой трибуны, должно, по-вашему, в ней торжествовать? Может быть, вы злорадно жаждете торжества в голове русского человека сациви, плова, вареников с вишнями, бешбармака или, что хуже всего, фаршированной рыбы, товарищ прокурор? Да здравствует торжество именно каши в голове всех истинно русских патриотов, дамы и господа, судари и сударыни!…

Будем откровенны, перестройка и покаяние буквально свалились на загривок нашему обществу с подоконника кабинета Михаила Сергеевича – тут двух мнений быть не может. Но основной шок я испытал тогда, когда вот эта якобы потерпевшая особа, сидящая тут рядом с вами с видом Василия Сталина, то есть казанской сироты, неожиданно стала выездной.

В тот самый момент я понял, что система наша дала трещину и вот-вот рухнет. Вскоре это и произошло, в порядке исторической необходимости в центре, а также на местах.

Со мной случился на этой почвенности первый сердечный припадок ишемии. Да и мог ли я иначе реагировать на развал системы? Сами рассудите: законная супруга закрытой номенклатуры Органов отправляется разгуливать по пространству враждебного нам военно-стратегического пространства Нью-Йорка! А если, думаю, она скурвится там, подобно тайным украинским сепаратистам Шевченко с Левченкой, соблазнив какого-нибудь синатру или депутата Госдумы ихнего пресловутого Конгресса – что тогда? Тогда и мне – крышка! Я ведь много чего разгласил своей бывшей супруге сугубо секретного в плане усиления личного обаяния перед очередным интимным событием в постели.

Она – по ее, конечно, словам – знала в совершенстве английский и, кроме службы в «Интуристе», вызывалась в ЦК КПСС переводить беседы народно-освободительных шарлатанов Азии и Африки с заправилами этих движений на Старой площади.

И вдруг, повторяю, унюхав распад нашей Системы, это оголтелое профурсо приглашают в гости какие-то богатые интуристы из Нью-Йорка.

Короче говоря, якобы пострадавшая стала бегать по магазинам и тоннами закупать сувениры для своих зарубежных спонсоров. Верите, пыталась даже упаковать в баул четыре мои ордена и закрытые медали за вторичные взятия Будапешта и Праги. Скажу честно: я сделал попытку удержать бывшего близкого человека в пределах недосягаемости для ЦРУ и Пентагона.

Прихожу в кабинет к земляку – он был большой шишкой на Лубянке – и делюсь с ним святыми патриотическими сомнениями. Мало ли чего, говорю, могла запомнить моя половина, потому что я, возможно, разговариваю сам с собой во сне из-за многолетнего пребывания целого ряда военных тайн во мраке моего внутреннего одиночества. Сними ты ее, прошу, с трапа, пожалуйста, от греха подальше.

Представьте, мой земляк цинично хохочет и говорит, что все наши сверхсупергипертайны давно Америке прекрасно известны и мы лишь поэтому уверенно вздернули над страной железного Феликса, простите, железный занавес. Вообще, говорит земляк, закрывай сифон, открывай поддувало и круто вставай на рельсу строительства свободного рынка. Мы отстали от Европы и Америки ровно на сто пятьдесят лет по вине этих гнусных марксистско-апрельских дебилов и, конечно, тезисов. Благодаря их невменяемости нам теперь не Штаты придется догонять, а Пекин косоглазый. Вот в чем основная политическая, но тщательно засекреченная причина так называемой перестройки. Вот как печально завонял марксистско-ленинско-сталинский экскремент. Поэтому готовься, пожалуйста, хоть ты, Иван, оперативно ворочать конвертируемой валютой. Получать начнешь не зарплату, а прибыль. Хватит с тебя и с меня времен военно-коммунистического аскетизма. Ницца. Багамы. Усталый лежишь в парижском отеле, сдувая с губы шампанскую пену, указательным пальцем, а то еще кое-чем набираешь номер. Максимум через двадцать минут сваливается на тебя с потолка девушка, скажем, гаитяно-гавайской национальности и с дрожащей гитарой в загорелых руках, Ваня! Вот за что мы с тобой боролись, а не за коммунистические идеалы – будь они прокляты! Чем скорее допрут до этой абсолютной истины все, от русских до чукч, не говоря о других, менее великих национальностях, тем успешнее обгоним мы и перегоним китаез в строительстве народного капитализма в одной отдельно взятой стране. Между прочим, знай: на ВПК надвигается неминуемая конверсия. Так что даем тебе зло, извини, «добро» на индивидуальный пошив… ха-ха-ха… шкуры – и валяй!

Земляку я сразу же ответил со слезами на глазах, что из родного ВПК меня вынесут только вперед мысками шевровых моих штиблет, начищенных в последний раз парадным гуталином…