Уильям Коллинз - Женщина в белом
Хотя заработок мой был небольшим, его хватало на наши насущные потребности. Как только мы уверились в этом, Мэриан Голкомб и я подсчитали наши ресурсы. У нее оставалось двести или триста фунтов, у меня было около того. Наш общий капитал превышал четыреста фунтов. Я положил это маленькое богатство в банк, чтобы тратить из него только на необходимые розыски и расследования, которые я решил начать и довести до конца, даже если бы мне пришлось действовать в одиночку, без всякой помощи со стороны кого бы то ни было. Мы рассчитали наши ежедневные расходы и никогда не дотрагивались до нашего фонда, иначе как только в интересах Лоры и для нее.
Домашняя работа, которую делала бы служанка, если бы мы могли кому-нибудь довериться, была полностью возложена на Мэриан Голкомб. Она сама заявила в первый же день, что берет ведение нашего хозяйства на себя. «Все, что могут делать руки женщины, — сказала она, — научатся делать эти руки», — и протянула мне свои дрожащие от слабости руки. Когда она завернула рукава бедного, поношенного платья, которое из предосторожности носила теперь, ее изможденные руки засвидетельствовали, как много ей пришлось пережить. Но неугасимый дух по-прежнему жил в этой женщине. Две крупные слезы медленно покатились по ее щекам, когда она посмотрела на меня. Но она смахнула их с намеком на прежнюю энергию и жизнерадостность и улыбнулась мне. Увы, это было лишь слабым отражением ее прежней искрометной улыбки.
— Не сомневайтесь в моем мужестве, Уолтер, — сказала она. — Плачет мое малодушие, а не я сама. Домашняя работа излечит его, вот посмотрите!
И она сдержала слово. Когда мы встретились к вечеру и она присела отдохнуть, победа была одержана. Ее большие черные глаза, умные и блестящие, взглянули на меня по-старому.
— Горе меня еще не сломило, — сказала она, — поверьте, я смогу выполнить свою часть работы. — И не успел я ответить, как она прибавила шепотом: — Верьте, что на меня можно возложить часть риска и опасностей. Вспомните об этом, когда настанет время и моя помощь вам понадобится.
Я вспомнил об этом, когда настало время.
К концу октября течение нашей жизни вошло в русло, и все трое мы были так надежно затеряны и спрятаны, как будто дом наш стоял на одиноком, безлюдном острове, а огромный путаный лабиринт улиц и бесчисленное количество людей, окружавшие нас, были водами бескрайнего океана. У меня оставалось теперь немного свободного времени, чтобы поразмыслить над планом моих будущих действий и над тем, как должен я вооружиться в предстоящей борьбе с сэром Персивалем и графом.
Опираться на мое и Мэриан свидетельство для установления личности Лоры было безнадежно. Если бы мы любили ее менее горячо, если б наша любовь не была несравненно проницательнее нашего рассудка, даже мы, пожалуй, не узнали бы ее с первого взгляда.
Изменение, которое претерпела ее внешность из-за страданий и ужасов прошлого, необычайно, почти безнадежно усилило ее сходство с Анной Катерик. Когда я рассказывал о своем пребывании в Лиммеридже, я упомянул о том, как непохожи были они в каких-то неуловимых мелочах, хотя на первый взгляд их сходство и тогда было необычайным. Но в те дни ни один человек, увидев их рядом, не мог бы спутать их друг с другом, как часто путают близнецов. Теперь это было не так. Страдания и лишения наложили свою неизгладимую печать на юную красоту ее лица. Роковое сходство, которое я когда-то с ужасом заметил, было теперь более чем сходством — живым отражением, возникавшим перед моими глазами. Посторонние люди, знакомые, даже друзья, которые не могли видеть ее через призму нашей беспредельной любви, вправе были сомневаться в том, что она — Лора Фэрли, которую они когда-то знали.
Вначале я возлагал все упования на единственное, что могло бы помочь нам, — я надеялся, что она вспомнит людей и события, знать которые могла только подлинная Лора Фэрли, но эта надежда оказалась несбыточной, как нам с Мэриан с грустью пришлось убедиться в дальнейшем. Мы поняли, что попытки вернуть ее к воспоминаниям об ужасном и тягостном прошлом грозят ей полной потерей рассудка и идут вразрез с нашими непрестанными заботами о ее скорейшем выздоровлении, с заботами о том, как привести в равновесие ее расстроенное сознание.
Мы осмеливались напоминать ей только о повседневных домашних событиях нашего безоблачного прошлого в Лиммеридже, когда я впервые приехал туда учить ее рисованию. Тот день, когда я пробудил эти воспоминания, показав ей рисунок летнего домика, который она когда-то подарила мне и с которым я никогда не расставался, был днем рождения нашей первой надежды. С нежностью, очень бережно, мы постепенно начали пробуждать в ней память о старых поездках и прогулках, и печальные, молящие, усталые глаза начали смотреть на меня и Мэриан с новым интересом, с новой осмысленностью, которыми мы с этой минуты так дорожили, и которые так берегли. Я купил ей коробку красок и альбом, похожий на тот альбом для рисования, который был у нее в руках, когда я впервые ее увидал.
Снова — о господи, снова! — в свободные от работы часы я сидел подле нее в нашей бедной комнате, выправляя при тусклом лондонском освещении кривые, спотыкающиеся линии, которые она пыталась провести на бумаге своей слабой, неуверенной рукой. День за днем пробуждался и рос ее интерес к этому занятию. Постепенно она начала думать о рисунках, говорить о них и терпеливо рисовать — с тем слабым отблеском прежней радости от моих похвал и собственных успехов, которая принадлежала прошлой ее жизни, напоминала об утерянном счастье минувших дней.
Мы помогали ей выздороветь с помощью простых, непритязательных средств. Мы брали ее на прогулки в хорошую погоду и гуляли в тихом старом сквере неподалеку от дома, где не было ничего, что могло бы растревожить и испугать ее; мы тратили немного денег из фонда в банке, чтобы покупать ей вино и необходимое ей хорошее питание; мы развлекали ее по вечерам детскими играми в карты и книгами с картинками, которые я брал у моего хозяина, гравера. Всем этим и другими подобными забавами мы успокаивали ее, укрепляли ее душевные силы, и не переставая надеялись, и всем сердцем любили ее, никогда не отчаиваясь вернуть ей прежнее счастье и прежнее имя. Но безжалостно вырвать ее из спокойного уединения, поставить ее лицом к лицу с посторонними, чужими людьми или со знакомыми, которые были почти чужими, напомнить ей горестные впечатления ее прошлого, которых мы так тщательно избегали, даже если это и было в ее интересах, мы не решались. Каких бы жертв это ни стоило, как бы долго ни пришлось этого ждать, зло, которое ей причинили, надо было исправить без нее, без ее помощи, оберегая ее от каких бы то ни было новых потрясений.
Решение мое было принято. Надо было продумать, как его осуществить.
Посоветовавшись с Мэриан, я решил собрать как можно больше фактов и затем обратиться к мистеру Кирлу (зная, что ему можно довериться) за советом: можем ли мы рассчитывать, что закон будет на нашей стороне. Я не имел права рисковать всем будущим Лоры, действуя по собственному усмотрению. Если была хоть малейшая возможность, надо было заручиться чьей-то надежной помощью.
Прежде всего я почерпнул сведения из дневника, который Мэриан Голкомб вела в Блекуотер-Парке. В нем были строки, относящиеся ко мне. Ей не хотелось, чтобы я читал их. Она сама читала мне свой дневник, а я записывал нужные мне факты. Мы могли заниматься этим только поздно вечером. Три вечера были посвящены этому занятию. Я узнал все, что могла рассказать Мэриан.
Затем я решил собрать все дополнительные факты, какие мог получить от других, не возбуждая при этом подозрений. Я поехал к миссис Вэзи с целью проверить, правда ли, что Лора ночевала у нее. Принимая во внимание возраст и бесхитростность миссис Вэзи, я из предосторожности скрыл от нее положение, в котором мы находились, и говорил о Лоре как о «покойной леди Глайд».
Ответы миссис Вэзи только подтвердили мое раннее предположение. Лора написала своей старой гувернантке, что будет ночевать у нее, но в действительности не ночевала.
В данном случае, как и во многих других, она ошибочно принимала свое намерение сделать что-то или поступить так-то за реальные факты, на самом деле не имевшие места. Объяснить причину такого разрыва между ее путаными представлениями и действительностью было нетрудно, но это несоответствие могло серьезно повредить нам. Противоречивость ее показаний в самом начале подорвала бы доверие к ней и сыграла бы роковую роль в исходе судебного процесса.
Когда я попросил показать мне письмо, которое Лора написала миссис Вэзи из Блекуотер-Парка, мне дали его без конверта, уничтоженного задолго до этого. В самом письме никаких дат не упоминалось, не было проставлено даже дня недели. Оно содержало только следующие строки:
