Карел Полачек - Дом на городской окраине
Через стенку, в гостиной, учащийся Гарри Пох готовит со своим подопечным уроки. Маня вырезает из цветной бумаги куколок, напевая:
Мой миленок непокорныйпро любовь все знает сам,да не ведает, что скороя ему согласье дам.
Михелуп, вынужденный прервать печальные думы, обрушился на девочку:
— Что ты бездельничаешь? Тебе нечего учить?
— Я все выучила, — ответила Маня и продолжала петь:
Милый друг, настанет срок,ты душой его почуешь…
— Прекрати пение, — приказал отец, — отправляйся в соседнюю комнату и послушай, что они учат. Это пойдет тебе на пользу.
…зайдешь с милой в уголок,прямо в губки поцелуешь…
Она прервала пение и возразила:
— Все равно они не занимаются. Болтают всякие глупости.
Кто любит — не должен бояться,от счастья нельзя отказаться.
— Тихо! Прекратишь ты наконец это идиотское пение? — закричал отец. — Что ты сказала? Не занимаются? Что же они делают? О чем говорят?
— Да… сама не знаю. Раз я с ними сидела, а они меня прогнали…
— Так, — промолвил бухгалтер. — Хорошенькие вещи я слышу. Я плачу добытые кровью и потом денежки, а они не занимаются…
Он встал и на цыпочках подошел к двери гостиной. Прислонил ухо к замочной скважине. Слышал слова, обрывки фраз, но смысла их понять не мог.
— Набрав великолепную скорость, машина фон Штука на одиннадцатом этапе сохранила разрыв.
— …На четвертое место вырвался Нуволари, показавший рекордное время…
— …фон Штук, бывший король гор, стал королем автогонок имени президента Масарика…
— … Варци ехал в довольно хорошем темпе…
— …Карачиола бился как лев…
«Что это? — изумился бухгалтер и чуть-чуть приоткрыл дверь. Он увидел своего сына и учащегося Поха, обоих — с раскрасневшимися лицами. Стоя один против другого, они быстро жестикулируют, и глаза у них горят. Учитель Пох спрашивает ученика:
— Кто улучшил рекорд, поставленный в 1931 году Широном, и насколько?
Ученик отвечал:
— Рекорд, поставленный в 1931 году Широном, на 29,7 секунды улучшил Ганс фон Штук со временем 13 минут 51,1 секунды.
— Правильно, — похвалил учитель, — а кто поставил новый рекорд во втором заезде для машин тяжелого класса?
— Пожалуйста: Фаджиоли, — отвечает ученик, — время — 13:39,5.
— И за это я плачу! — бормочет бухгалтер.
— Тацио Нуволари! Ганс фон Штук! Широн! Варци! Фаджиоли! — Имена гонщиков выкрикиваются с таким энтузиазмом, с каким набожный человек взывает к святым и особо почитаемым божествам. Бухгалтер присутствовал при поклонении идолам, служении современным божкам. Текст этого Евангелия распространяют корыстные газетчики, радио, киножурналы, изображающие героев различных рекордов с лавровыми венками на шее; это божество прошамкает с экрана несколько английских слов — послание новой веры и воссияет в небе всего на несколько мгновений, потому что вскоре будет повержено новым, в чем-нибудь его превзошедшим.
— Я, — мечтательно произносит учащийся Гарри Пох, — я буду как Варци. Красная машина, синий спортивный костюм, белый шлем и сигарета во рту. Это мой тип.
— А я, — подхватывает ученик, — буду Ганс фон Штук, выносливый работяга, непреклонно добивающийся успеха…
— Мой портрет будет помещен в газете, — кричит Гарри Пох, — я буду получать уйму монет, а девушки будут бросать мне цветы. Провалюсь на экзаменах — и наплевать. Брошу ученье, стану гонщиком.
— Я тоже провалюсь! И пускай! — вторит ученик. — Буду гонщиком и прославлюсь на всю страну!
Михелуп резко распахнул дверь и влетел в гостиную. Учитель и ученик застыли. Очкастый гимназист только моргал. Бухгалтер насладился их растерянностью, потом проговорил:
— Ай-ай-ай! Так-то вы занимаетесь! И я это терплю! Очень мило…
— Мы, папочка, — пробормотал очкастый гимназист, — мы уже повторили все предметы и теперь разговариваем…
— Ах, вот как… разговариваете… — ядовито подхватил Михелуп, — хорошо же вы разговариваете! Теперь я понимаю, почему тебе не дается ученье. Ясное дело, раз у тебя такой учитель, который, вместо того, чтобы учить прилежанию, еще толкает тебя на безобразия…
Учащийся Гарри Пох закурил сигарету и сунул руки в карманы.
Набрав в легкие побольше воздуха, бухгалтер заорал:
— Вот! Вон из моего дома!
Учащийся Гарри Пох выдыхнул дым, брезгливо передернул плечами и процедил сквозь зубы:
— Ежели вы думаете, что я заплачу, так ошибаетесь. Я только рад. И так чуть не сдох у вас со скуки.
Протянув вперед руку, Михелуп повторил:
— Вон!
Гарри Пох взял шапку, бросил:
— Я пошел.
И исчез. После его ухода отец пригрозил сыну:
— А с тобой мы еще поговорим, балбес несчастный!
И в тот же день поместил в газете новое объявление, что ищет шофера.
53Михелуп пообедал и собирался прилечь на диван баронессы Аспас, когда пришла прислуга с сообщением, что бабушка не встает с постели и не притронулась к еде.
Обеспокоившись, бухгалтер встал. Невозможно было постичь, как это старуха, всегда отличавшаяся прекрасным аппетитом, вдруг ни с того, ни с сего отказывается от пищи. Не сердится ли на что-нибудь, — пытался вспомнить он, но память ничего ему не подсказывала. В задумчивости бухгалтер спустился на первый этаж.
Бабушка лежала в постели, непривычно розовая, руки ее беспокойно перебирали бахрому одеяла. Черные брови быстро двигались, она смотрела в потолок и что-то бормотала.
— Что с вами, бабуля? — спросил бухгалтер. — Почему вы ничего не ели?
Она взглянула на говорящего, но, казалось, не узнала его.
— Есть необходимо, бабушка, — уговаривал ее Михелуп, — не будете есть — ослабеете. Вы заставляете нас волноваться. Хоть несколько ложечек супу… Руженка сварила вкусный суп, вы меня слышите, бабушка? С печенкой, вы такой любите…
Но бабушка не слышит, все перебирает бахрому, и ее пересохшие губы что-то шепчут. Вдруг, повернувшись к бухгалтеру, она сообщила ему с судорожной веселостью:
— Наконец-то мы дождались. Пришло письмо из Линца.
— Какое письмо, бабушка? — удрученно спросил бухгалтер.
— Пришел экипаж, из него вышла Ленорка и привезла детей. Подойдите ближе, дети, я хочу на вас взглянуть. Как вы выросли! Закройте глаза и откройте рот. Я припрятала для вас конфетки. Их привез Оскар…
— Боже мой, — испугался Михелуп. — Она больна…
— Бабушка! — закричал он. — Бабушка, вы меня слышите? Что с вами? Что у вас болит? Вы не должны хворать…
Старуха продолжала выкрикивать:
— Дети, давайте играть. Кто хочет со мной играть? — Хлопала в ладоши и тоненьким голоском пела: — Fuchs, du hast die Gans gestohlen, gib sie wiederher».[38] — Потом захныкала: Гедвичка не хочет со мой играть. Я пожалуюсь!
Михелуп побежал наверх и испуганно объявил:
— Скорее, Руженка, беги, осмотри, что там с бабушкой! Мне кажется, она заболела…
— Не может быть! — воскликнула жена. — Иди к ней и подожди меня. Я пока заварю ей чай.
Бухгалтер бросился к телефонной будке, чтобы вызвать врача. Поспешно набрал номер, из трубки отозвалось: «Алло, канцелярия Пражской промышленной ярмарки. Что вам угодно?» Он повесил трубку и снова набрал номер доктора Гешмая.
— Алло, алло… пан доктор дома? На визите?.. Это ужасно!.. Прошу вас, когда он вернется, пусть немедленно приедет ко мне… Позвольте, барышня, очень серьезный случай… Благодарю вас, я буду ждать…
Потом вновь, печальный и озабоченный, уселся возле бабушкиной постели, взял больную за руку.
Удрученного бухгалтера утешало одно: пан доктор Гешмай за визит ничего не возьмет. Сделает это по знакомству.
С чашкой чая вошла пани Михелупова. Бухгалтер, приложив палец ко рту, зашипел:
— Тссс! Она спит…
Старуха лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала, в груди у нее что-то хрипело.
— Что за жизнь! — причитал бухгалтер. — Удар за ударом, а теперь еще и это…
— С чего бы вдруг? — размышляла его жена. — Еще вчера она была здорова. Обругала привратницу за то, что та пустила в дом чужую собаку…
Старуха открыла глаза, поднялась на постели и звучным голосом произнесла:
— Приветствую вас, мадам Шнабль! Благодарю за визит, мадам Шнабль! Отчего вы так редко показываетесь? Я уж думала, вы никогда не придете…
— Бабушка, — уговаривала ее пани Михелупова, — выпейте чаю. Это промоет вам желудок, и вы снова будете молодцом.
Старуха отворачивает лицо и обиженно бормочет:
— Гусыня вполне могла бы весить добрых семь-восемь кило. Меня никто не спросит. Каждый делает, что вздумается. Много жиру! Слишком много жиру! У вас уходит уйма сала!
— Бредит, — прошептал бухгалтер.
