Джудит Леннокс - Следы на песке

Фейт приехала в Херонсмид, чтобы вместе с Ральфом отправиться в Комптон-Деверол. Она спланировала поездку до мелочей, но в последний момент все планы пошли кувырком: несмотря на начало августа, полил дождь, а Ральф забыл, куда он положил зонт и свадебный подарок. После получасовых поисков и то, и другое обнаружилось в сарае.

Из-за этой задержки они опоздали на поезд из Холта и, естественно, не успели вовремя на пересадку на вокзале Ватерлоо. Когда поезд остановился в Рединге, Ральф настоял на том, чтобы пойти в вокзальный буфет за чаем и бутербродами: «Я не завтракал, Фейт, я не смогу вынести это безобразие без завтрака», оставив Фейт в вагоне переживать, как бы дежурный не махнул флажком до того, как отец вернется. Приехав в Солсбери, Фейт обнаружила, что их никто не встречает, такси не видно, идет дождь, а стрелки часов неумолимо бегут вперед.

— Чертова страна, — ворчал Ральф. — Чертова погода. Не нервничай, Фейт.

Они прошли примерно полмили, потом их подобрал автобус и довез почти до места. Пробежав по аллее, они оказались на пустом церковном дворе. Через древние стены церкви доносилось пение. Ральф широким шагом взошел на крыльцо и, протиснувшись внутрь, тут же начал громко подпевать.

Фейт успокоила дыхание только к тому моменту, когда Оливер и Элизабет пошли по проходу. «Как прелестна Лиззи и как красив Оливер!» — думала она, пытаясь найти в сумочке приготовленный рис. Она повертела головой, ища глазами Ральфа, но он куда-то исчез. Мокрые от дождя волосы Фейт слиплись на шее в крысиные хвостики. Платье из шелка, вручную расписанного Кон, не было водостойким: желтовато-зеленая краска растворялась в воде, превращаясь в бирюзу и оставляя голубоватые следы на коже. Толпа нарядно одетых гостей двинулась на улицу. Кто-то наступил ей на ногу, чей-то локоть ткнул ее под ребро. Фейт повернулась и оказалась лицом к лицу с Гаем Невиллом.

«Я — призрак на этом торжестве», — думал Гай. Хорошо, что все устроилось таким образом, что он не станет смущать Кемпов своим присутствием слишком долго.

Гай сидел один на пустой скамье. Он надеялся, что Элеонора передумает и придет, и когда посреди церемонии открылась входная дверь, обернулся, ожидая увидеть ее. Но вместо Элеоноры в церковь вошли Ральф и Фейт.

И сразу все встало на свои места. Он мгновенно вспомнил, как в первый раз вошел в кухню в Ла-Руйи. Это была уже не фотография, а настоящий фильм, восстановленный в деталях, со звуками, взглядами, запахами. Букет полевых цветов, который он вручил Поппи. Ее красивое, нежное, усталое лицо. Звуки фортепьяно в отдалении и чье-то пение, врывающееся в душу. Он вспомнил эту огромную пыльную кухню, паутину, натянутую между пустыми винными бутылками под раковиной, кошку, свернувшуюся в лужице солнечного света, льющегося из окна…

Он понял, что тогда, много лет назад, он влюбился. Слепо, безвозвратно, в первый раз в своей жизни. Он понял, что любил всех их, только по-разному. Ральфа, Поппи, Фейт, Джейка, Николь. И, конечно, Ла-Руйи. Хотя за прошедшие годы его страсть изменилась, она не оставила его полностью. Эти люди давали то, чего ему не хватало в жизни.

Служба закончилась. Гай поздравил Оливера и Элизабет и затем, когда новобрачных поглотила толпа друзей и родственников Кемпов, начал пробираться туда, где стояли Мальгрейвы. Гости столпились у выхода, с трудом просачиваясь через узкую дверь на крыльцо, и в какое-то мгновение Гай потерял из виду Ральфа и Фейт. Он тревожно взглянул на часы, потом снова осмотрелся и вновь заметил светловолосую голову и синевато-зеленый рукав. Проскользнув мимо всхлипывающих старых тетушек и шумных детей, он поравнялся с Фейт.

Он заговорил с ней, но его слова потонули в общем гвалте.

— Что ты сказал, Гай? — переспросила она.

— Я сказал, что ты прекрасно выглядишь! — громко повторил он.

Другие гости пихали его, Фейт что-то говорила, но он не мог расслышать и только смотрел, как шевелятся ее губы, словно в немом кино.

— Давай выйдем на улицу, — крикнул он и, взяв под руку, повел к выходу.

Но когда они оказались во дворе, Гай растерялся. Он столько хотел сказать ей, но все слова, которые приходили в голову, казались самонадеянными и дерзкими. Разве смел он заговорить с ней о любви после того, как столько раз разочаровывал ее? Разве мог он, помня выражение ее лица во время их последней встречи, признаться, что один лишь взгляд на нее только что возродил его душу?

— Оливер рассказал мне о смерти Джейка, — сумел произнести он. — Трудно поверить, что его нет.

Фотографы устанавливали камеры, гости выстраивались группами, чтобы сделать снимок на память. Кто-то окликнул их и помахал рукой, приглашая присоединиться.

— Джейк утопился, — сказала Фейт. — Тело так и не нашли. — Ее слова были сухими, холодными. — Он просто вошел в море у побережья Корнуолла, недалеко от школы, где преподавал. Одежда осталась лежать на скале, аккуратно сложенная. Это не похоже на Джейка, правда?

Гай хотел обнять ее, смягчить боль, которую он увидел в ее глазах, но кто-то громко произнес его имя, и, обернувшись, Гай увидел, что к ним идет Ральф.

— Папа продолжает верить, что Джейк жив, — поспешно сказала Фейт. — Я стараюсь не говорить с ним об этом.

— Гай! — крикнул Ральф. — Гай Невилл! Как восхитительно!

Едва не задушив Гая своим необъятным мокрым пальто, Ральф заговорил о проповеди: «Приторно-сладкие лицемерные изречения. Терпеть не могу этих чертовых попов!»

Гай снова посмотрел на часы и увидел, что стрелки движутся с невероятной скоростью.

— Гай, идем с нами в Комптон-Деверол. Банкет будет там.

— Боюсь, я не смогу быть на банкете.

— После того как я столько времени выслушивал эту религиозную болтовню, мне просто необходимо выпить. Ты должен составить мне компанию.

— Честно говоря, я пытаюсь бросить пить. И потом, я не хочу никого смущать своим присутствием.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— О Николь.

— Ах, об этом. — Ральф пренебрежительно махнул рукой. — Все давно забыли.

Гай повернулся к Фейт. Он чувствовал себя так, как будто его разрывают надвое.

— Дело в том, что мне надо ехать, — объяснил он.

Улыбка на лице Фейт погасла.

— Если я не уеду сейчас, то опоздаю на самолет, — в отчаянии сказал Гай.

— Уезжаешь? — В голосе Ральфа звучала зависть. — Куда?

— В Африку, — ответил Гай.

— В Африку, Николь! На два года! Более далекого места и придумать нельзя. — Фейт посмотрела в окно. Лужайка позади Комптон-Деверола была усеяна столами, стульями и брошенными зонтиками. Они с Николь выдержали парадный обед и торжественные речи в большом зале, а потом уединились в маленькой гостиной, на диванчике у окна. — Впрочем, это уже неважно. Все закончилось много лет назад.

Николь поставила на столик бокал с шампанским.

— И что ты намерена предпринять?

— Предпринять? Почему я должна что-то предпринимать?

— Но… Ты ведь всегда хотела быть с Гаем.

— Боюсь, прошло слишком много времени. — Ее мысли вернулись к разговору на церковном дворе. — Помнишь тот ресторан, в который мы обычно ходили в Эксе? Папа говорил, что там готовят лучшее кассоле[57] в Провансе. Каждый раз, когда мы ужинали там, нам приходилось ждать часами, но папе было все равно, потому что он напивался, а мама тоже не возражала, поскольку она могла просто сидеть и отдыхать, и ей не надо было готовить обед. Но для нас это было невыносимо.

Николь кивнула, припоминая:

— Джейк обычно умирал от голода.

— А к тому моменту, когда обед подавали, мы уже не могли съесть ни кусочка. Папа ужасно сердился, а мама думала, что мы заболели. Но мы были здоровы, просто у нас пропадало желание есть, потому что мы слишком долго ждали.

Фейт вспомнила свою последнюю встречу с Гаем в маленьком кафе, где почти не было посетителей — лишь какие-то юнцы в кожаных куртках и мужчина в кепке. Тогда она запретила Гаю звонить ей, приходить к ней, даже узнавать ее на улице. И вот теперь, когда она так хотела поговорить с ним, когда каждый атом ее существа жаждал поделиться с ним успехами и разочарованиями этих лет, прошедших после разлуки, он взял и уехал в Африку.

Она посмотрела на Николь.

— Наверное, у нас с Гаем получилось то же самое. Мы слишком долго ждали.

— Глупости, Фейт. Это совсем не то же самое. Ты не можешь устать любить. Любовь не скисает, как молоко в бутылке.

— И кроме того, я подозреваю, что Гай во всем винит меня.

— В чем?

— Во всем этом. — Она показала жестом на лужайку. Было слышно, как где-то в глубине дома Ральф поет песенку про мадемуазель из Арментьера. — Если бы я запретила Оливеру приходить в «Холли-Блю»…

— Перестань, Фейт. — Николь обмакнула в шампанское печенье и сказала, жуя: — Быть может, Оливер — это как раз то, что надо Лиззи. Она ведь тоже Мальгрейв. Внешне она похожа на Дэвида, но внутри она такая же, как мы. Мне потребовались годы, чтобы понять это, но теперь я знаю, что права. Она страстная. И если бы не Оливер, она могла бы угодить в тюрьму за участие в какой-нибудь чертовой демонстрации против атомной бомбы. А так вся ее страстность будет направлена на Оливера и, конечно, на ребенка. И потом, мы с тобой обе были влюблены в Гая. Так что нет ничего удивительного в том, что Элизабет влюбилась в его сына. — Николь улыбнулась сияющей улыбкой. — Спасибо за платье, Фейт. Оно великолепно. Я боялась, что Лиззи захочет венчаться в джинсах и свитере.