Уилки Коллинз - Муж и жена
Краска залила ее бледное лицо. Глаза ее, тусклые и безрадостные, когда она вошла в комнату, теперь вспыхнули и жгли Бишопригса безмерным презрением.
— Ответьте! — повторила она столь яростно, что стало ясно — былое пламя и страсти, кипевшие в душе этой женщины, не угасли до сих пор!
Если у Бишопригса и было какое-то достоинство, так это редкое среди мужчин умение распознать, когда твоя карта бита. Если что и можно было записать ему в плюс, так это способность вовремя признать поражение и с честью выйти из боя, сложив знамена к ногам противника.
— Господи да будет милостив к нам! — воскликнул он, с выражением крайней невинности. — Значит, это вы написали письмо человеку по фамилии Джеффри Деламейн, а он на свободном месте карандашом отписал вам несколько крохотных строчек? Силы небесные, откуда я мог знать, что вы ведете речь именно об этом письме? Разве в гостинице вы хоть раз обмолвились, что вас зовут Анна Сильвестр? Ни разу! А этот тщедушный, что выдавал себя в гостинице за вашего мужа, — разве это Джеффри Деламейн? Да в Джеффри весу два раза столько, это я своими глазами видел. Отдать вам ваше письмо? Эхма! Коли я теперь знаю, что оно — ваше, для меня нет большего счастья в жизни, чем вам его возвернуть!
Он открыл бумажник и извлек из него письмо со рвением, достойным честнейшего человека в подлунном мире, — при этом (что еще прекраснее) на пятифунтовый банкнот в руке Анны он взирал с полнейшим равнодушием.
— Фу-ты ну-ты! — изобразил он смущение. — Прямо не знаю, доброе ли это дело — брать у вас деньги. Ну да ладно! Ладно! Возьму, коли вы настаиваете, — будет у старика память о времени, когда я оказал вам в гостинице маленькую услугу. Если вы не против, — добивал он, внезапно возвращаясь к делу, — черкните мне строчечку — вроде расписки, — чтобы я потом насчет этого письма не терзался сомнениями.
Анна бросила банкнот на стол, возле которого стояла, и выхватила письмо из его руки.
— Обойдетесь без расписки, — осадила его она. — Письма, чтобы свидетельствовать против вас, не будет!
Она подняла другую руку, чтобы разорвать письмо в клочки. Но в ту же секунду Бишопригс проворно схватил ее за обе кисти и крепко их сжал.
— Придется малость повременить! — запротестовал он. — Без расписки, молодая мадам, письма не получите. Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы. Эхма! Но это кое-что значит для меня — вы ведь меня обвинили, что я похитил ваше письмо да принялся им торговать и еще господь ведает в чем, так что пожалуйте мне черным по белому, да собственной рукой. Извольте расписочку — а там делайте со своим письмом, что в голову взбредет!
Рука Анны, державшая письмо, ослабла. Оно упало на пол между ними, и Анна даже не попыталась помешать Бишопригсу, который нагнулся и поднял его.
«Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы». Эти слова представили положение Анны в неожиданно новом свете. Действительно, в письме к Арнольду она писала, что, даже если Джеффри предложит ей вступить с ним в брак во искупление грехов прошлого, она предпочтет остаться тем, кем есть, нежели станет его женой, — столь велико ее отвращение к нему. До этой минуты ей и в голову не приходило, что кто-то может по-своему истолковать ее горделивое достоинство, повелевшее ей отказаться от притязаний на мужчину, который ее погубил. Только сейчас до нее в полной мере дошло: если она, облив его презрением, позволит ему идти своей дорогой и продаться первой женщине, у которой хватит денег, чтобы его купить, такое ее поведение заставит людей сделать ложные выводы: она, мол, бессильна вмешаться, потому что уже вышла замуж за другого. Краска отхлынула от ее лица, оставив мертвенную бледность. Она начала понимать, что цель ее приезда на север достигнута не полностью.
— Я дам вам расписку, — сказала она. — Говорите, что писать, я напишу.
Бишопригс продиктовал ей текст расписки. Внизу она поставила свою подпись. Он положил расписку в бумажник вместе с пятифунтовым банкнотом, а взамен передал ей письмо.
— Теперь можете рвать, если желаете, — заметил он. — Теперь мое дело сторона.
На мгновение она заколебалась. Ее вдруг проняла дрожь, — она словно получила некое предупреждение свыше: этому письму, едва не уничтоженному, предстоит сыграть в ее дальнейшей судьбе важную роль. Она взяла себя в руки, плотнее запахнула накидку, будто кутаясь от минутного дуновения холода.
— Нет, — сказала она. — Я его сохраню.
Сложив письмо, она убрала его в карман платья. Потом повернулась, чтобы идти, и остановилась в дверях.
— Еще одно, — добавила она. — Вам известен нынешний адрес миссис Гленарм?
— Неужто вы собираетесь к госпоже Гленарм?
— Это вас не касается. Если не желаете, можете мне не отвечать.
— Э-э, барышня! Вижу, нрав у вас переменился, теперь не то, что в прежние времена в гостинице. Ну да ладно! Ладно! Вы мне дали деньги, и я их отработаю сполна. Госпожа Гленарм скрывается в уединении — как говорится, инкогнито — у брата Джеффри Деламейна в Суонхейвен-Лодже. На эти сведения можете положиться, а добыть их, кстати, было нелегко. Они-то думают, что это тайна для всего мира. Хе-хе! Отпрыск Тэмми Пенникуика, третий с конца по старшинству, прислуживает в доме, где гостила эта дама, на окраина Перта. Попробуй сохрани что-нибудь в тайне от домашней прислуги — у них всегда ушки на макушке! Эх! Ушла и словечка на прощанье не сказала! — воскликнул он, когда Анна безо всяких церемоний вышла из комнаты прямо посреди тирады о тайнах и ушах прислуги. — Похоже, я отправился за шерстью, а обстригли меня самого, — добавил он, мрачно размышляя о катастрофе, какая постигла его столь обещающее предприятие. — Эхма! Когда эта мадам сцапала меня своими пальчиками, мне оставалось только одно — проскользнуть между ними как можно ловчее. Но какая ей разница, женится Джеффри или не женится? — задумался он, возвращаясь к вопросу, который Анна задала ему перед уходом. — И какой прок ей было ехать сюда, если она замыслила добраться до госпожи Гленарм?
Какой бы ни был прок, но следующим своим шагом Анна доказала, что замыслила именно это. Передохнув два дня, она выехала из Перта первым утренним поездом в направлении Суонхейвен-Лоджа.
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ. МУЗЫКАЛЬНАЯ КОМНАТА
Глава сороковая
ДЖУЛИУС НАБЕДОКУРИЛ
Джулиус Деламейн был один; со скрипкой в руке он праздно похаживал взад-вперед по террасе в Суонхейвен-Лодже.
С неба уже лился мягкий вечерний свет. Подходил к концу день, когда Анна Сильвестр выехала из Перта.
Несколько часов назад Джулиус принес себя в жертву своим политическим обязанностям — их навязал ему его отец. Он подчинился жестокой необходимости выступить с речью на встрече с избирателями в соседнем городке Киркандрю. Дыши омерзительнейшей атмосферой; выступай перед разнузданной аудиторией; усмиряй нахальную оппозицию; отвечай на дурацкие вопросы; терпи, когда тебя грубо прерывают; успокаивай алчных просителей; пожимай грязные руки — таковы этапы, которые честолюбивый английский джентльмен принужден преодолеть на пути, ведущем его от скромной безвестности личной жизни к громкой публичной славе палаты представителей. Джулиус снес все предварительные и неизбежные — свобода нравов! — тяготы, связанные с первым появлением на политической арене, проявив должное терпение; и вернулся в родную спасительную обитель еще более равнодушный, если такое возможно, ко всем прелестям и выгодам службы в парламенте, чем когда отправлялся в путь. Какофония, производимая орущим «народом» (до сих пор стоящая у него в ушах), лишь заострила его всегдашнюю восприимчивость к поэзии звука, столь явственной в сочинениях Моцарта, столь очевидной в дуэте фортепьяно и скрипки. Захватив с собой любимый инструмент, он вышел на террасу насладиться вечерней прохладой и поджидал прихода слуги, которого он вызвал колокольчиком. Вскоре из музыкальной комнаты через стеклянную дверь явился слуга и доложил, в ответ на вопрос хозяина, что миссис Деламейн уехала с визитами и едва ли вернется ранее, чем через час.
Джулиус мысленно застонал. Изящнейшая музыка, написанная Моцартом для скрипки, требует подыгрыша на фортепьяно! И без поддержки жены муж обречен на немоту. На минуту погрузившись в раздумье, Джулиус вдруг набрел на мысль, которая обещала до некоторой степени восполнить сей незадачливый пробел, вызванный отсутствием миссис Деламейн.
— А миссис Гленарм тоже уехала? — спросил он.
— Нет, сэр.
— Вот и чудесно. Не согласится ли она, если у нее нет других дел, заглянуть ко мне в музыкальную комнату?
