Джон Пристли - Добрые друзья
Наутро, когда они пришли на вокзал, чтобы сесть в проходящий одиннадцатичасовой поезд до Тьюсборо, виду всех был самый что ни на есть жалкий. Они глазели на бледные физиономии и красные носы друг друга, слушали чих и кашель, уныло беседовали об аспирине и хинине, зевали, дрожали и стенали. Миссис Джо и Элси схватили насморк, у Сюзи был жар, у Джерри Джернингема слезились глаза, Иниго охрип, а Джо едва мог пошевелиться и все твердил про ревматизм. Мортон Митчем и Джимми всегда выглядели весьма странно, а теперь представляли собой поистине печальное зрелище. Митчем походил на обвалившуюся желтую каланчу, а Джимми — вид у него и впрямь был крайне болезненный — на пришибленную горгулью. Какая несправедливость, говорили они друг другу, что выступать в Королевском театре придется в таком разобранном состоянии. Впрочем, они допускали, что полный и благодарный зал, вероятно, поможет им собраться с духом. «Какой бы бодной я ни быда, — причитала миссис Джо, шмыгая заложенным носом, — пубдика всегда бедя спасает. Дудшее средство от всех бодезней. Тьюсборо — хороший город, и мы сыграем на сдаву, вот увидите». Только эта тема и вывела всех из безвольного и дрожащего уныния.
Поезд подъехал к Тьюсборо, когда настала пора пить чай, и за окнами уже было темно. На перроне их встретили мисс Трант и мистер Окройд.
— На помощь! — воскликнул Иниго, схватив последнего за руку. — Вчера мы пережили сущий ад. — Вкратце описав их полное фиаско, он заключил: — Вам крупно повезло, что вы уехали. А теперь говорите, как вам Тьюсборо? Как идут дела?
Мистер Окройд отвел его в сторонку.
— Вы сами знаете, я тут только один день, — осторожно проговорил он, — но скажу как на духу.
— Ну же, как вам город? — нетерпеливо переспросил Иниго.
— Слушайте! — Мистер Окройд нагнулся к нему и прикрыл губы ладонью. — Хуже не бывает, черт возьми.
Вынеся свой вердикт, мистер Окройд торжественно посмотрел на Иниго, покачал головой и заковылял на поиски багажа с видом человека, готового исполнять свой долг любой ценой.
IIГорода, в которых есть свои соборы, рынки, забытые морем гавани или вышедшие из моды курорты, — все они могут хиреть и приходить в упадок красиво. Часто, когда жизнь покидает эти места, их очарование только усиливается. Промышленные города, как паровые двигатели, можно терпеть лишь пока они вовсю дымят и работают. Тьюсборо напоминал двигатель с лопнувшим паровым котлом, валяющимся на обочине. Машина для зарабатывания денег внезапно сломалась: вращалось только одно-два колеса, да время от времени постанывала лебедка — то была фабрика, в которой и взглянуть-то не на что, кроме разбитых стекол, мусорных куч, заплесневелых бухгалтерских книг и бормочущего смотрителя. Не фабрика, а древний пустой сейф с паутиной в углу и двумя-тремя забытыми кем-то пенсами. Торговля в Тьюсборо почти исчезла, и всем было ясно, что она никогда не вернется, а найдет себе местечко поприятней. Доходы местных жителей стремительно сходили на нет, торговцы жили, без конца беря друг у друга взаймы и не возвращая долги, а рабочие ждали работы: главным их занятием было стояние у дверей учреждений, называемых — не без иронии — биржами труда. Тьюсборо всегда считался одним из самых безобразных городков центральных графств, а теперь стал вдобавок самым унылым — и наводящим уныние. Город давно прекратил богатеть, а его жители опускались все ниже и ниже. Дни, когда тьюсборский уголь, кружевные занавески и луженые гвоздики пользовались большим спросом по всей стране, когда многие местные жители, до сих пор предпочитающие пить чай из оловянных пивных кружек, жали руку самому Гладстону, — эти дни давно прошли, оставив за собой несколько присутственных зданий, построенных в дурном готическом вкусе, две заросшие почернелые статуи, два-три шлаковых отвала, закрытые фабрики и железнодорожные ветки, гниющий канал, обширные трущобы, щедрый запас грязи, рахита, кривых ног и плохих зубов. Ах да, и Королевский театр.
Когда мистер Окройд вынес свой беспощадный вердикт городу, они с мисс Трант не пробыли в нем и дня, однако их прекраснодушные мечты уже давно поблекли и испарились. Тьюсборо не мог нравиться, хотя они пытались изо всех сил и преуспели, пожалуй, только в скрытии своих истинных чувств друг от друга. Мисс Трант никогда не думала, что город может быть настолько омерзительным и угнетающим: ей хотелось убежать прочь и никогда больше не вспоминать Тьюсборо. Она сидела в грязном гостиничном буфете перед тарелкой затвердевшего бараньего жира и боролась со слезами. Было очевидно, что ее артисты не развеселят Тьюсборо — и никакие другие артисты тоже. Услышав, что она арендовала Королевский театр, служащий гостиницы вперил в нее удивленный взгляд, а потом недобро хохотнул.
— Решили попытать удачу? — спросил он. — Что ж, попытка не пытка. Не вы первая и, смею предположить, не вы последняя, даже по нынешним временам. Старый Дроук вроде был в хорошем настроении, когда я последний раз его видел. Вы уже встречались? С приветом старикашка — чокнутей не бывает. Так-так-так!..
Услышанное мисс Трант не понравилось.
Наутро она познакомилась с мистером Дроуком и, хоть и провела в его обществе совсем немного времени, пришла к тому же выводу: чокнутей не бывает. То был маленький сморщенный старичок с огромной головой и крошечными ножками, — грязный плюгавенький гном. Его старческий голос со свистом проходил через каштаново-седые усы и бороду, а сам он имел чудовищную привычку чересчур близко подходить к собеседнику и подчеркивать свои судорожные высказывания тычками в бок.
— Хороший театр, — сказал он. — Лучше в городе не найдете, верно вам говорю. — Тычок. — Говорят, здесь выступали знаменитости! Я сам не знаю, меня тут еще не было. — Тычок. — Я тогда держат лавку в Ливерпуле. Продал ее и вернулся сюда, тоже открыл здесь магазинчик. — Еще тычок. Мисс Трант стала пятиться, но мистер Дроук не отставал, готовясь нанести очередной удар. — Театр этот принадлежал моему брату, а он передал его мне. Я не шибко-то им занимаюсь, театры вообще меня не интересуют, а хлопот с ними не оберешься: сделай то, сделай это. Магазин, опять же. И торговля нынче очень плоха. Но это ничего, ей-богу, ничего. — Тычок. — Театр хороший. Без выкрутасов, но театр отличный. Вам ведь выкрутасы ни к чему? — Опять тычки. — Что ж, тогда он вам подойдет, аренда дешевая, очень дешевая. Людям нынче только выкрутасы подавай, а? Не поймешь, что им нужно.
Мисс Трант тоже не вполне понимала, что ей нужно, но, увидев фасад здания, осознала со всей ясностью: Королевский театр Тьюсборо ей не нужен. Сердце екнуло. Театр стоял в ужасном темном переулке, а выглядел и того хуже: разбитые окна, некрашеные гнилые доски, повсюду грязь и мусор. Единственными яркими пятнами на фасаде оказались их собственные афиши, но смотреть на них было больно: такие юные и полные надежд, такие нелепые в этой обстановке. Внутри было еще хуже, чем снаружи. Королевский театр уступал по размерам большинству старомодных театров, однако строили его по обычному проекту: с партером, амфитеатром, бельэтажем и отдельным балконом. На балконе вместо сидений были простые деревянные лавки, в амфитеатре тоже лавки, правда, со спинками. В партере и бельэтаже стояли плюшевые стулья, но страшно ветхие, потертые и грязные. Возможно, когда-то театр славился обилием позолоты, однако грязь и пыль покрыли ее таким толстым слоем, что сиять на свету она и не думала. На потолке и просцениуме красовались треснутые нимфы и облезлые купидоны. Уцелевшие ковровые дорожки в коридорах истлели до дыр. Засаленные стены были увешаны старыми афишами: «Вы — масон?», «Девушка из „Кея“», «Тьюсборский любительский оперный ансамбль с мюзиклами „Дороти“ и „Лицо в окне“», «Доктор Фауштайн с номерами „Таинственный гипноз“, „Чтение мыслей“ и „Восточные развлечения“». Тут и там висели пожелтевшие фотографии героических актеров в тогах или париках, усатых «злодеев» и жеманных актрис прошлого века — они заглядывали мисс Трант в глаза и шептали: «Мы все давно лежим в могиле». Она всмотрелась в мутное стекло двери с табличкой «Салон-бар» и увидела прилавок с двумя-тремя пыльными бутылками.
— Бар закрыт, — пояснил мистер Финнеган. — У нас отобрали лицензию на продажу спиртного. Начальство теперь строгое, очень строгое!
Мистер Финнеган, которому мистер Дроук перепоручил мисс Трант, называл себя директором, однако на деле, очевидно, был лишь секретарем, работающим за скудное жалованье. Дряхлый, потрепанный и слегка пропитанный алкоголем, он представлял собой столь жалкое зрелище, что в любой другой день мисс Трант прониклась бы к нему состраданием, но теперь, шагая по замызганным коридорам Королевского театра, чувствовала лишь стойкую неприязнь. Они вернулись в зал: атмосфера там как будто стала еще более гнетущей, чем прежде, — мисс Трант словно угодила в пыльный комод, лет двадцать назад забитый старым хламом. Она содрогнулась.
