Виктор Конецкий - За доброй надеждой
Космический теплоход, череп и кости
В беседе с корреспондентом ТАСС начальник отдела морских экспедиционных работ Академии наук СССР, доктор географических наук, дважды Герой Советского Союза И. Д. Папанин сообщил:
— Экспедиционный флот Академии наук СССР пополнился новыми экспериментальными судами: «Долинск», «Бежица», «Ристна», «Аксай», «Боровичи», «Космонавт Владимир Комаров», «Невель». Они предназначены для проведения работ, связанных с изучением верхних слоев атмосферы и космического пространства.
На экспериментальных судах будут производиться научно-исследовательские работы по наблюдению за космическими объектами в районах Атлантического, Индийского, Тихого океанов и Средиземного моря.
Новые корабли науки.
«Водный транспорт», 1967, 20 июня
Весной я прилетел с Черного моря в Ленинград, отгулял двадцать дней и получил назначение на экспериментальное судно «Невель».
Знал о будущем мало. «Невель» производит работы по наблюдению за космическими объектами в Южном полушарии. Последний рейс длился одиннадцать месяцев, без заходов в советские порты. В рейсе слегка психически заболел один из старших командиров.
Таким образом, я попадал в эпицентр мировой научно-технической революции.
У причала с магическим номером «33» теплохода «Невель» еще не было, хотя в кадрах уверяли, что он там перетер в пыль и муку швартовы, ожидая меня.
Светило солнышко, пустынно было — причал № 33 на самом краю порта. Травка чахла между шпал на путях. Громоздились под брезентами грузы. Весь остров Вольный был завален ими.
Слева виднелись низкие причалы Кривой дамбы, впереди плыл в июньской дымке Лесной мол, правее уводил в узкие просторы Финского залива Морской канал.
Видение Лесного мола не умиляло меня. Я вспоминал безобразную погрузку досок на Лондон.
На причале торчало несколько павильончиков — для сувениров, газетный. Они, как положено, были заколочены, хотя причал пассажирский. И заколоченность павильончиков вызывала во мне осеннее настроение. Знаете заколоченные павильончики на берегу Финского залива осенью? И черные вороны ходят по холодному песку. И пива нигде не выпьешь.
Мне не хотелось в рейс.
Предчувствие девятимесячного болтания в экзотике южных морей давило душу. А ветерок с залива налетал мягкий. И света вокруг было много. Около воды всегда света больше.
Из ближайшего пакгауза я позвонил диспетчеру. Диспетчер утверждал, что «Невель» стоит у причала 33. Разубедить диспетчера было не в моих силах. Черт бы его побрал. Прибытие на новое судно всегда тревожит. И хочется, как на экзамене: пускай скорее начинается и скорее заканчивается. И вот вы пришли на экзамен, а его отложили. Только гуще делается тревожность. Кто экзаменатор? С кем окажешься за одним столом? У доски? В коридоре? С дураком и мерзавцем? Или найдешь друга? Но кто в моем возрасте находит новых друзей? В моем возрасте их теряют...
Я уселся на скамеечку, закурил тайком.
В кармане лежало письмо из Мурманска. Писал мне бывший капитан белоснежного лайнера «Вацлав Воровский», мой тезка, с которым мы возили рыбаков к Нью-Йорку и туристов в Арктику. «Здорово, паренек! Я в каюте Володи Самодергина. Он супротив меня заполняет табель рабочих дней и между делом говорит: „Передай Конецкому, что он сукин сын“. Через час я отхожу в моря, а Вовка Самодергин отходит через четыре часа. Я в сторону веста, а они как раз наоборот... После коллективной читки журнала „Звезда“ отдельные места фарша под названием „Соленый лед“ подверглись резкой критике и злобным нападкам коллектива. В пароксизме ярости Самодергин заявил, что возбудит против тебя дело. Боюсь, что дипломатические отношения между вами находятся на грани разрыва. Зачем ты сообщил, что он чесался на рейде Булони и что его дед выдернул себе бороду?.. Здесь даже возникла идея скупить весь тираж „Звезды“, но, когда покрутили арифмометр, оказалось, что это довольно круглая сумма, и от идеи пришлось отказаться в пользу другой — поймать тебя в темном углу и вытряхнуть лишнюю пыль из твоего организма. По-дружески советую — смени адрес...»
Сквозь обычный юмор висельников и утопленников я чувствовал обиду Володи Самодергина. Вот так и теряешь друзей.
И совет о смене адреса был добрый совет.
Но дело было не только в этом. Они опять уходили. Один на ост, другой на вест. Последняя радиограмма была от тезки: «Вышли Одессы Мурманск, впереди Бискай, посети Никольскую». А сейчас он шел из Мурманска на Риеку, чтобы обеспечить перегон плавкрана. И опять у него на пути был Бискай. Другой — обиженный мною — сейчас влезал в горло Белого моря и проклинал каботажное плавание.
Извечный стыд перед теми, кто уплывает или плывет, опять толкнул меня в рейс. Девять месяцев! Без советских портов! В ресторан ни разу не сходишь, чтобы выпить как следует «вдали от небесной плантации», как говаривал Тисса, погонщик слонов, махаут в рассказе Киплинга.
Когда исчезнет мой стыд перед уплывающими?
Прошлый раз я считал, что надо побывать там, где нырял и выныривал пророк Иона. Я просто обманул себя записками параноика.
За Кривой дамбой медленно двигалось странное сооружение — океанский теплоход «Невель». Сооружение было утыкано непонятными антеннами. Они штопорами вкручивались в небо, крестили вокруг крестами, с топа мачты торчали огромные раструбы, десятки штырей покачивались над надстройками, как бамбук.
Так выглядела моя очередная судьба на ближайшие девять месяцев.
Судьба ошвартовалась перед самой моей скамеечкой.
Пока они прижимали корму, работая на шпринге полным вперед, я гадал: выдержит ли шпринг, снесет он мне башку вместе со скамеечкой или нет. Покидать скамеечку было как-то неудобно.
И еще я мучительно пытался вспомнить, что или кого напоминает космический теплоход «Невель». Это было так мучительно, как в Босфоре, когда я смотрел на древнюю крепость, к вратам которой, по преданию, вещий Олег приколотил щит, и готов был поклясться, что уже видел ее. Видел! Хоть повесьте! А шел я тогда при дневном свете Босфором первый раз. Через добрую неделю мучений я вспомнил гравюру на стенке своей комнаты. Гравюра из тех, что хранятся совсем бездумно, висела еще у бабушки; увидел ты ее, когда открыл глаза, и привык ее не замечать и не помнить. На гравюре была Босфорская крепость. А я уже твердо уверовал в то, что видел крепость в своих прошлых жизнях.
И теперь я мучился тем, где и когда видел нечто похожее на «Невель». Оказалось, он напоминает мне сумасшедшие рисунки раннего Сальвадора Дали. Только его гениальный и воспаленный глаз мог еще до начала космической эры увидеть немыслимые конструкции современных антенн.
Я поднялся по трапу, нашел старпома, под обычными любопытствующими взглядами вручил ему направление кадров. Он сунул его в карман, сказал, что второй помощник на корме, дела и обязанности следует принимать сегодня же, рапорт — завтра.
В корме я увидел стальную четырехугольную загородку. Она занимала много места и мешала матросам управиться со швартовыми концами.
— Клетка от акул, что ли? — осторожно спросил я у второго.
На новом судне не следует много спрашивать. Можешь показаться безнадежным дураком. То, что в первые дни кажется странным, для старожилов — дважды два четыре. И для тебя так будет. Неизбежно все станет для тебя как дважды два.
— Нет, не от акул, — хладнокровно сказал второй штурман. — Это клетка для бабушки четвертого механика.
— Рано ты выпивать начал, — сказал я, взглянув на часы. — А у поддавших я не люблю принимать дела.
— Я серьезно, — испугался второй. — Четвертый механик, в ремонте пока стояли, ограду сварил для могилы своей бабушки. Из металлолома.
— Значит, клетка с нами в рейс не идет?
— Нет.
— Это хорошо, — сказал я. И без могильной ограды на «Невеле» было страшновато. Еще я подумал, что могильные ограды выглядят очень высокими, пока их не закопают в землю.
Я, конечно, суеверный человек. Дух кладбища, которым тебя встречает новое судно, — не самый приятный. Но мне уже приходилось сталкиваться с мрачными хобби судовых механиков.
На «СТ», которые пришлось когда-то перегонять в Салехард, меня встретил нормальный кладбищенский крест. Механик сварил его для усопшей матушки. Помню, было тогда много споров: как приваривать косую перекладину на кресте, какой ее конец должен быть выше? Кресты на куполах и шпилях, которые мы рассматривали в бинокль, нам помочь не смогли — не ясно было, куда они обращены...
— Ну, пойдем, примешь кассу, — сказал второй помощник. — Денежный остаток ерундовый, отчет я почти закончил...
— Какую кассу? — спросил я. — Деньгами, даже пингвинам известно, третий помощник занимается.
— А здесь второй. Грузов нет — космические объекты летают не в трюмах, как пингвинам известно.
