Японская новелла 1960-1970 - Кобо Абэ
Несколько человек уже успело сообщить мне, что на собрании Моригути выступил с особым заявлением:
«Невозможно представить, чтобы всего лишь за два года образовалась задолженность в двести тридцать миллионов иен. В данном случае возникает подозрение в злоупотреблении служебным положением и хищении казенных денег. Я намерен возбудить против директора судебное дело!»
— Да, ничего не скажешь. Хорош оказался твой Моригути, — торжествующе бросила я мужу. — Ведь я предупреждала тебя. На кого он похож, когда, угодливо вытянув шею, нашептывает что-то собеседнику на ухо. А в глазах — жестокость и злоба… — говорила я мягким, спокойным голосом. В минуты подобного торжества у меня всегда такой спокойный голос. — Просто смехотворно. Бессмыслица, абсурд какой-то! Фирма выпускает учебные материалы для служащих и административных работников. Но какими же бездельниками оказались служащие этой фирмы! Какими тупицами зарекомендовали себя ее администраторы… Вот уж настоящая комедия! Ты торгуешь справочником «Что нужно знать руководителю фирмы» и получаешь пинки от собственных подчиненных. А этот тип позволяет себе говорить о каких-то подозрениях в мошенничестве. Приведи-ка его сюда! Я его тогда спрошу кое о чем. Ведь этот баснословный долг вырос за два года, из них свыше года Моригути занимал в фирме важную административную должность. Интересно, что он скажет о своей собственной ответственности за этот период? Тогда он бил баклуши и снимал сливки, а как сливочки кончились — решил заняться критикой. Как только ты, Сакудзо, можешь молча сносить подобные вещи? Почему ты просто не дал ему по физиономии? Ну скажи, почему? Есть у тебя чувство собственного достоинства?…
— Не болтай глупости. Виданное ли дело, чтобы на собрании кредиторов директор фирмы дал по физиономии своему кредитору!
— А почему бы и нет? Кто запретил? Будь это я, я бы ему двинула.
По выражению лица мужа было видно, что он воспринимает мои слова как совершенно лишние. Это еще больше раззадорило меня.
— Тебя считают «человеком редкой доброты». Я-то теперь поняла, что никакой ты не добряк. Ты безнадежно самовлюбленный тип. Твое самомнение и погубило тебя. Ты полагаешь, что в жизни все ведут себя как возвышенные мечтатели и следуют своим благородным порывам! Сейчас я тебе скажу, в чем твой самый главный порок из всех, что у тебя есть. Не в той, что ты добряк. Не в твоей бездарности. В небрежности? Нет. И не в доверчивости. Твой неисправимый недостаток, Сакудзо Сэги, — твоя са-мо-наде-ян-ность! Сказать тебе? Да? Ты сейчас в душе преисполнен гордости: Ах! Как же! Ведь сегодняшнее собрание прошло на редкость тихо и гладко. Ты доволен и уже забыл о долге в двести тридцать миллионов. Это как раз в твоем духе. Уж очень ты о себе высокого мнения, а оснований для этого нет никаких! — выкрикнула я.
В это время раздался голос Момоко. Она читала книгу.
— Мама, у тебя нет ваты? Я хочу заткнуть уши, а то очень шумно.
5
Наступил Новый год. В доме у нас стояла непривычная тишина. С тех пор как мы поженились, это был первый Новый год без гостей, без телефонных звонков. Греясь возле котацу, мы с мужем целый день просидели перед телевизором. Новогодняя программа оказалась неинтересной, но мы смотрели все подряд. Цуруё накануне уехала отдохнуть к своей младшей сестре. Момоко в одиночестве играла в саду в волан. Еще в прошлом году мы выпустили весь запас у ее праздничного кимоно, а теперь оно опять стало коротко. И дзори у нее не было, я не смогла купить их к Новому году, так что ей пришлось надеть спортивные туфли.
— Как тихо, — проговорила я.
— Да, тихо, — ответил муж.
Он даже не похудел, на лице его не было никаких следов утомления. По крайней мере мне так казалось. За этот год, правда, у него заметно прибавилось седых волос, но ему просто свойственна ранняя седина. Глядя на Сакудзо, никто бы не подумал, что у него серьезные неприятности. Он производил впечатление человека, вернувшегося из дальнего путешествия.
— Интересно, до каких пор продлится эта тишина и безмолвие.
— Пожалуй, после пятого января уже начнется…
Мы переглянулись, словно солдаты, сидящие в одном окопе. Я не представляла, каким будет для нас наступивший год. В скором времени мы, очевидно, оставим этот дом. Как бы то ни было, сейчас нам выпали самые мирные часы за все последние годы нашей жизни. Это напоминало затишье перед боем. Я протянула мужу подушку и посоветовала, как фронтовик фронтовику:
— Вздремни немножко.
Я поднялась и пошла приготовить что-нибудь на обед. В этот раз мы совсем не готовились к Новому году. Я поставила на электрическую плиту моти и вдруг вспомнила:
— А что, Мидзусава-сан вернул нам свой новогодний долг?
— Нет, — коротко ответил Сакудзо не поднимаясь.
Я вспомнила прошлый Новый год. Это было третьего января. Мы принимали гостей, Мидзусава вошел, как раз когда я пекла моти. Мне еще пришлось вызывать к нему мужа из гостиной, где было полным-полно народу. У Мидзусава тогда скоропостижно скончалась мать, и он приходил, чтобы одолжить у мужа сорок тысяч иен.
— Мидзусава-сан, наверно, знает о нашем теперешнем положении?
— Должно быть.
— Тогда почему бы не попросить его вернуть долг?
— Хорошо.
Я вспомнила еще.
— А И мура-сан?
Муж как-то говорил мне, что ему пришлось дать в долг Имуре двадцать или тридцать тысяч иен. На этот раз Сакудзо ничего не ответил на мой вопрос, но именно это лишний раз подтверждало, что долг остался невозвращенным.
Я переворачивала моти и продолжала вспоминать:
— Касаи — Сёно — Мори… — Прервав возню у плиты, я взяла ручку и лист бумаги и подошла к мужу.
— Послушай, Сакудзо, может быть, нам составить список и разослать письма тем, от кого все-таки есть надежда получить долги… А? Как ты думаешь?
— Можно. — Муж неохотно поднялся.
— Обстоятельства есть обстоятельства. Мы ведь денег у них не просим и ничего позорного не делаем. Они тоже должны хоть как-то рассчитаться с людьми, которые в свое время оказали им услугу. Разве не так? Ты не согласен?
— Все это верно, — подтвердил муж. Без особого энтузиазма он начал писать. Я снова занялась обедом.
— Ну как, записал? Вспоминаешь? — Оживившись, я в свою очередь подсказывала ему имена, всплывавшие у меня в памяти. Меня радовало, что муж сразу принялся за дело. Он уже щелкал костяшками счет.
— Ну подсчитал? Сколько получилось? Тысяч четыреста? Нет, наверное, пятьсот? — Я называла цифры, даже большие, чем предполагала сама. И вдруг слышу:
— Миллион девятьсот восемьдесят шесть тысяч иен.
— Сколько?!
Я отставила
