Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие
— Пилчер, — прошептал Гуч, — вы — мерзавец. Если я увижу, что вы загоняете его под куст, польется кровь.
— Ха-ха-ха.
— Зря смеетесь.
Мяч угнездился в дерне, и выгнать его удалось только с третьего удара. Всего Фредерик потратил на лунку семь.
Иногда перед лицом опасности артистический склад души проявляет себя в самом лучшем виде. Промахнувшись трижды, Джон два раза ударил по мячу сверху, а шестым ударом направил мяч в бункер. Фредерик стремился к тому же, но это ему не удалось. Шесть ударов, которыми Джон вызволил мяч из песка, решили дело.
Но ненадолго. Когда мы подходим к одиннадцатой, сбоку от нас — бездна, через которую перекинут деревянный мостик. Фредерику не удалось направить в нее мяч, и тот залег неподалеку от лунки. Джон торжествовал. Легкий взмах, и его мяч будет там, откуда игрок с таким гандикапом его не вызволит. Он радостно взмахнул клюшкой, и мяч полетел в пропасть.
Да, полетел, но своевольно приземлился на левой доске мостика, подпрыгнул и поскакал по газону. Джон тупо смотрел на то, как он исчезает в лунке.
Воцарилась тишина. Потом заговорила Эгнес.
— Так. Хорошо, — сказала она. — Снова поровну. Да, голубчики, игра интересная.
И птицы взлетели в небо, услышав ее сердечный смех. Медленно приходя в себя, Джон заметил, что вцепился в рукав соперника, и отшвырнул его, словно змею.
Началась борьба, какой еще не бывало. То один, то другой подходил вплотную к проигрышу, но меткий удар или иная случайность все выправляли. К восемнадцатой лунке они по-прежнему шли с равным счетом. Пользуясь тем, что Эгнес наклонилась, чтобы завязать шнурки на ботинках, Джон воззвал к бывшему другу.
— Фредерик, — сказал он, — это недостойно вас.
— Что именно?
— Такая игра. Где старый добрый Пилчер?
— А вы как играете?
— Хуже, чем всегда, — признал Джон. — Но я волнуюсь, а вы нарочно мажете. Это и бессмысленно, и нечестно. Не понимаю, зачем вы это делаете.
— Вот как, не понимаете? Джон положил руку ему на плечо.
— Эгнес — прелестное создание, — сказал он.
— Кто-кто?
— Эгнес.
— Создание?
— Вот именно.
— Эгнес — прелестное создание?
— Да.
— О-о-о!..
— Вы будете счастливы с ней.
— Кто, я?
— Вы.
— Счастлив?
— Еще как!
— Да?
Джон растерялся. Ничего не получалось.
— Знаете что, — сказал он, — заключим джентльменское соглашение.
— А кто тут джентльмены?
— Мы с вами.
— Да-а?
Джону не понравились и тон его, и манера. Многое не нравилось ему в Пилчере. Тем временем Эгнес завязала шнурки и шла к игрокам, словно мастодонт, ступающий по древнему лугу. Пришлось поторопиться.
— Давайте сыграем вничью, — сказал Джон.
— Что толку? Она заставит нас играть снова.
— А мы опять вничью. Вообще-то лучше перед матчем сбежать.
— Сидни найдет нас на краю света.
— Зачем туда ехать? Мы затаимся в городе, обрастем бородой…
— Что-то в этом есть, — признал Пилчер.
— Значит, согласны?
— Да.
— Очень хорошо.
— Что вам так нравится? — спросила Эгнес.
— Э… э… игра. То есть матч.
Эгнес хмыкнула. Она была тише, чем прежде, словно ее мучила какая-то мысль.
— Я рада, что вы так считаете, — сказала она. — А вы не можете играть лучше?
— Нет. О, нет! Мы всегда так играем.
— Хм… Ну, поехали.
Джон с легким сердцем нанес удар, полагая, что стараться незачем. Он его нанес, и мяч устремился вправо, сшиб коробку с подставками, быстро откатился и ударил бы Эгнес по ноге, если бы она не отскочила, как холмы из Писания.[40]
— Простите, — быстро сказал Джон, заметив пронзительный взгляд соперника.
— Почему вы извиняетесь перед ним? — нервно спросила Эгнес.
Подозрения рассеять не удалось. Пилчер осторожно ударил по мячу, и тот пролетел тридцать ярдов. Вторым ударом Фредерик достиг границы газона. Джону не удалось загнать мяч под сосну.
Тут Пилчер наклонился и взял мяч в руки.
— Эй! — закричала Эгнес.
— Ой! — закричал Гуч.
— Что вы делаете? — спросила все та же Эгнес. Фредерик удивленно посмотрел на них.
— В чем дело? — спросил он. — К мячу пристала грязь. Я хотел его почистить.
— Господи! — вскричала Эгнес. — Вы что, правил не читали? Все, вы выходите из игры.
— Выхожу?
— Вы-Хо-Ди-Те. Этот мозгляк выиграл. Фредерик облегченно вздохнул.
— Ладно, — сказал он, — ладно.
— То есть как?
— Так. Да, так. Я проиграл. Что ж, ладно.
И он, ссутулившись, пошел к клубу. Джон глядел ему вслед, онемев от гнева. Этого следовало ожидать, думал он. Человек без чести и совести обвел его вокруг пальца. Примысли о том, как темна душа Пилчера, он задрожал и пожалел, что сам не поднял свой мяч. Но поздно, поздно!
Мир заволокло багровым туманом, когда же тот рассеялся, Джон увидел, что Эгнес странно смотрит на него. Сзади нее стоял Сидни Макмердо. Мускулы его перекатывались под курткой, пальцы рвали на кусочки часть свинцовой трубы.
Джон не колебался. Сидни стоял не так уж близко, но он помнил недавнюю беседу. Сглотнув раза два, страдалец проговорил:
— Эгнес, я хочу вам кое-что сказать. Наверное, вы заметили…
— Минуточку, — сказала она. — Если вы делаете мне предложение, не надо. Это ерунда.
— Ерунда?
— Полная. Мне казалось, что неплохо, когда у мужа есть мозги, но всему есть предел. В жизни своей не выйду за такого игрока. Си-идни! — заорала она, и чувствительный гольфист у довольно далекой лунки подскочил на три фута, выронив при этом ниблик.
— Да-а-а!
— Я выйду за тебя.
— За меня?
— Вот именно.
— Ура-ура-ура! — закричал Макмердо.
Эгнес обернулась к Джону. В глазах ее светилось что-то вроде сострадания. Как-никак, она была женщиной. Крупной, не спорю, но женщиной.
— Простите, — сказала она.
— Не за что, — сказал Джон.
— Я не разбила вашу жизнь?
— Нет, что вы!
— У вас остается искусство.
— Да. Остается.
— Что вы сейчас пишете?
— Сегодня начну повесть «Спасенный на эшафоте».
БУКВА ЗАКОНА
— Эй, впереди!
Крик этот, чем-то похожий на стоны погибших душ, прокатился над долиной, и молодой человек у седьмой лунки, с чьих губ он сорвался, поскольку на поле появилась стайка стариков на девятом десятке, взмахнул клюшкой, словно хотел перейти от слов к делу. Потом он ее опустил и присоединился к тем, кто сидел на местах для зрителей.
— Не стоит, — мрачно сказал он.
Старейшина, часто посещавший поле в хорошую погоду, серьезно кивнул.
— Вы правы, — сказал он. — Нехорошо бросать мяч в человека. Если я делал это в добрые старые дни, я потом всегда жалел. Что-то есть в укоризненном взгляде жертвы, когда вы встречаете ее в клубном баре. Вроде раненой устрицы. Подожди, пока он отойдет подальше, говорит нам Писание. Удар такого рода пошел на пользу только Уилмоту Бингу.
Два молодых человека вздрогнули.
— Вы собираетесь рассказать историю?
— Да.
— Но…
— Я знал, что вы будете рады.
Уилмот (продолжал старец) был в то время очень приятен. Особенно его украшали четкие черты лица и великолепный удар. Глядя на него в лучшие минуты, сторонние люди удивлялись, что он не выкроил двух дней, чтобы победить на Открытом чемпионате. Удивлялись они и тогда, когда узнавали, что гандикап его — двадцать шесть. У юного Уилмота был роковой недостаток — нетерпение. Вообще же его честность и ясный взгляд завоевывали всех поголовно.
Как-то я заметил в этом взгляде некоторую туманность и понял, что Уилмота что-то гнетет. Когда за ланчем в клубе он отказался от пудинга с почками, я посмотрел на него со значением, и он, сильно краснея, открыл мне душу.
По его словам, он полюбил очаровательную Гвендолин Поскит. Я знал ее. Мы очень дружили с ее отцом, вместе учились в университете. Тогда он был чемпионом по метанию молота. Позже он перешел на гольф. Поскольку он был немного близорук и очень неуклюж, его вскорости прозвали Первым Могильщиком.
— Да? — сказал я. — Вы любите Гвендолин? Очень умно. Будь я помоложе, я бы сделал то же самое. А она вас отвергает?
— Что вы! — вскричал он. — Она меня очень любит.
— Другими словами, вы любите друг друга?
— Вот именно.
— Тогда зачем отказываться от пудинга?
— Ее отец не позволит ей выйти за меня. Вы скажете: «Можно бежать» — и ошибетесь. Я ей это предлагал, но ничего не добился. По ее словам, она меня любит, точнее, полагает, что я — «дерево, на котором, словно плод, висит ее жизнь», но не может отказаться от пышной церковной свадьбы с епископом, хором и фотографиями в еженедельниках. Как она резонно заметила, в регистратуре нет ни епископов, ни фотографов. Никак ее не сдвину.
