Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон
Он продолжал свой внутренний монолог, рассеянно прислушиваясь к разговору, который вели вполголоса доктор и Мак-Лин.
Вероятно, Бенедикт тоже приходил к бывшему жокею, чтобы получить новую информацию.
— Вы не знаете, Мак, сколько заплатил Оскар за шхуну?
— Говорят, двадцать пять тысяч наличными за месяц.
— А неизвестно, что он собирается предпринять?
Мак взглянул на майора и промолчал.
— Некоторые утверждают, что это связано с «Астролябией»… Он справлялся о некоем Ренэ Марешале, который находится там, на борту…
Еще один неопределенный жест. Казалось, бармен хотел сказать Оуэну: «Видите, я не болтаю лишнего».
Тогда доктор повернулся к англичанину. Любопытство взяло верх над обидой.
— Скажите, майор, говорят, что сегодня утром вы ездили к этому мерзавцу Мужену?
— Абсолютно верно, доктор.
— О вас ходит много слухов. Когда приезжаешь на такой остров, как наш, нужно быть к этому готовым… Все интересуются, что вы здесь собираетесь делать, и предполагают самое невероятное… Видите, я говорю с вами начистоту… Мне-то все равно, что вы предпочтете — «Яхт-клуб» или «Колониальный клуб», компанию Тиоти и его дружков или мою…
— Знаю…
— Наверное, есть причины, верно? Вы все-таки ездили на полуостров и привезли, назад радиста… Признайтесь, что вам известно больше, чем вы говорите, о Ренэ Марешале…
Оуэн ответил, не раздумывая:
— Это так, доктор.
— Заметьте, я вас ни о чем не спрашиваю… В конце концов все станет известно. Когда люди начинают суетиться, они мне напоминают микробов… Почти неощутимое вначале, возбуждение перерастает затем в настоящий хаос… Знаете, как в медицине: кожа вспухает, натягивается, лоснится, и внезапно нарыв прорывается… Я увижу, как прорвется нарыв, майор… И я подозреваю, что вся эта сумятица возникла из-за Ренэ Марешаля… Кстати, я могу доказать, что не обижен на вас…
Неужели ему тоже недоставало общества майора и он счел, что два дня, проведенные в одиночестве, — слишком дорогая цена за обиду?
— Многие не знают об одном нюансе… На борту «Астролябии» — пятнадцать пассажиров… Как обычно, два или три жандарма, один миссионер… На маленьких островах архипелага только эти люди и пользуются авторитетом… Кроме них, туземцы с Маркизских островов и с Паумоту, приезжавшие посмотреть Папеэте, для них это крупный город — светоч разума, а теперь они возвращаются к себе… А еще с ними находится одна женщина-маори, она никуда не едет…
Одна туземка, приходившая утром ко мне на прием, сказала, что на самом деле эта женщина сопровождает Марешаля.
— Вы уверены?
— Почти…
— Вы знаете, где она живет?
— Это дочь пастора-методиста из Таиарапу… Помимо основной деятельности, которая не приносит ему большого дохода, он строит пироги… Он делает самые легкие и самые быстроходные пироги из особой породы деревьев… Ежегодно 14 июля они выигрывают все заплывы… Хижина Марешаля всего в трехстах метрах от дома пастора, и, по-моему, в последнее время Марешаль ходил в церковь на службы…
Я вас ни о чем не спрашиваю, майор, но сам рассказал все, что мне известно. Ну а если вечером вы надумаете поужинать со мной в «Колониальном клубе»…
Тем хуже для Вейля и его друзей. Забавно — Мак напряженно ждал, что ответит майор.
— Я пойду с вами, доктор. С большим удовольствием, поверьте мне…
— Я уже почти на вас не сержусь. Виски?
— Виски…
Он должен позвонить Вейлю. Он сделал это после ухода доктора. Мак слушал так же внимательно — узколицый, с грустными глазами.
«Ну конечно, мсье Мужен… Ну конечно, мсье Альфред… Я тут сделал одно умозаключение, раньше мне это в голову не приходило, но минуту назад, когда я снял трубку и встретился взглядом с Мак-Лином, я подумал об этом… Если у таких, как я, одиноких людей входит в привычку пить, то бармены как бы становятся членами их семьи, а бары заменяют дом… Наверное, поэтому английские бары — одинаковые во всем мире, даже в мелочах… Для того чтобы мне подобные чувствовали там себя, как дома…»
— Алло, Вейль?
Он попросил прощения, долго объяснял причины отказа, пообещал придти в «Яхт-клуб» на следующий вечер.
— Мне очень неловко, но когда мы с вами говорили, я только что проснулся и потому забыл о данном обещании…
— Доктор?
— Господи, ну конечно, он…
— Приятного времяпрепровождения, майор… До завтра, если угодно…
Теперь обиделся этот. Уже взрослые или даже пожилые люди, а ведут себя не по возрасту, обидчивы, как дети или как совсем юные девицы.
— Разозлился? — лаконично спросил Мак.
— Да уж пожалуй…
— Поедете туда?
Майор понял, что он имеет в виду полуостров и семью пастора.
— Он говорит по-французски, по-английски?
— По-французски свободно и немного по-английски… Он долго жил в Европе. Здесь он — влиятельный человек, власти с ним считаются, потому что он пользуется большим авторитетом среди местного населения… Он — внучатый племянник королевы Помаре. Мне кажется, что лучше идти к нему одному, без моего слуги. Тамасен не любит бары и туземцев, которые там работают. Вы увидите церковь с красной крышей и серебристым шпилем, это в двух-трех милях от дома Мамма Руа, куда вы ездили за радистом…
Машина, красная земля. Она кажется еще ярче в лучах заходящего солнца. Ароматы, изливающиеся из садов, гроздья цветов, деревья, венки на девичьих головах.
«Я уже ответил вам отрицательно, мсье Альфред, и теперь, надеюсь, вы поняли… Я не ошибся на ваш счет. Согласитесь, я никогда не относился к вам враждебно. Я не питаю к вам неприязни. Не презираю вас… Вы — крепкий орешек, видите, я даже не говорю о том, что вы злой и неумолимый, такое встречается иногда среди зверей. Вы идете прямо к цели, стиснув зубы, готовый к бою. Как Джоаким, который спокойно бросил женщину и ребенка, потому что считал, что иначе не добьется цели, так и вы, не моргнув глазом, убиваете человека.
Я всего лишь старая размазня, и мне еще нужно кое-что вам сказать. Вы тоже намекали на это. Ментор, помните? Вы произнесли слово «Ментор», точно не зная, что оно означает… А надо было бы употребить кличку: «Медор»…
Да, я чувствую себя усталым, порой у меня не хватало сил продолжить ежедневную игру… Я начинал думать о будущем, когда у меня так будут дрожать руки, что я не смогу держать карты…
И вот, когда я прочел объявление в «Таймс», я вспомнил об Арлетт. Я понял, что произошло. Джоаким был слишком горд, чтобы оставить свое состояние, свою власть деловым людям, таким, как он сам, тем, кто не так преуспел… Он вспомнил о женщине и о сыне, который, кажется, у него
