Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
Двери распахнулись, и из дворца появилась вся израильская знать. Впереди медленно плыл утомленный Каиафа. За ним члены Синедриона — клочковатые бороды, хитрые злобные глазки, беззубые рты и ядовитые языки. Все они кипели от гнева. За ними, спокойный и печальный, шел Иисус. Он был избит, и по лицу его струилась кровь.
Двор наполнился криками, проклятьями и смехом. Петр, вскочив, прислонился к стойке ворот, слезы бежали у него по щекам.
— Петр, Петр, — бормотал он, — трус, лжец, предатель! Встань и крикни: «Я с ним!» — и пусть они потом убивают тебя, — он упрашивал и заставлял себя, но его бренное тело, вжавшись в столб, лишь дрожало.
Иисус споткнулся о порог и начал падать. Протянув руку, чтобы удержаться, он наткнулся на плечо Петра. Петр окаменел. Он чувствовал, как рука учителя вцепилась в него и замерла. Сумерки еще не рассеялись, и Иисус не различил, за кого ухватился. Восстановив равновесие, он тронулся дальше ко дворцу Пилата в окружении стражи и старейшин.
Пилат уже встал, умылся, рабы умастили его тело ароматическими маслами, и теперь он нервно прогуливался по открытой площадке на крыше своего дворца. Он никогда не любил этот пасхальный день. Упившись своим Богом, евреи приходили в неистовство, затевали стычки с римскими солдатами, провоцируя свое очередное избиение, что вовсе не входило в интересы Рима. А в эту Пасху ему добавили еще одну неприятность. Во что бы то ни стало иудеи решили распять бедного назаретянина, безумца… Отвратительный народ!
Пилат сжал кулаки. Его охватило упрямое желание спасти этого дурачка, и не потому, что он был невиновен (невиновность — что это означает?), и не потому, что он жалел глупца (увы, если бы он мог испытывать жалость к евреям), но лишь для того, чтобы взбесить этот неблагодарный народ.
Внизу послышался шум. Пилат увидел, что вся площадь перед цитаделью заполнена иудеями, все дворы и галереи Храма забиты толпами беснующихся людей. Они орали, плевались и пинали Иисуса, которого солдаты вели к огромным воротам цитадели.
Пилат спустился в приемный зал и сел в свое тяжелое резное кресло. Дверь отворилась, и два черных гиганта втолкнули Иисуса. Одежда его была растерзана, лицо залито кровью, но голову он держал высоко, и глаза его сияли спокойным нездешним светом.
— Снова ты передо мной, Иисус из Назарета, царь Иудейский, — улыбнулся Пилат. — Похоже, они хотят убить тебя.
Иисус смотрел в окно на небо. Мысли и тело его уже отлетели, и он молчал.
— Перестань пялиться на небо! — в гневе вскричал Пилат. — Лучше посмотри на меня! Ты разве не знаешь, что я имею власть отпустить тебя на свободу или распять?
— Ты не имеешь никакой власти надо мной, — спокойно ответил Иисус, — никто не имеет, кроме Господа.
— Смерть! Смерть! — неслись внизу разъяренные крики.
— Что они так безумствуют? — спросил Пилат. — Что ты им сделал?
— Явил истину, — ответил Иисус.
— Какую истину? — улыбнулся Пилат. — Что есть истина?
Сердце Иисуса скорбно сжалось. Вот он мир, и вот правители мира. Они спрашивают, что есть истина, и смеются.
Пилат подошел к открытому окну. Он вспомнил, что вчера был схвачен Варавва за разбой, а по заведенному обычаю в день Пасхи освобождали одного преступника.
— Кого хотите, чтобы я отпустил вам? — закричал Пилат толпе. — Иисуса, царя Иудейского, или бандита Варавву?
— Варавву! Варавву! — завыла толпа.
Пилат кликнул экзекуторов.
— Бичуйте его, — указал он на Иисуса, — а потом наденьте на него терновый венец и пурпурную мантию, дайте ему длинный камыш вместо скипетра. Он — царь, оденьте его по-царски! — Пилат задумал представить безумца в самом прискорбном виде, чтобы люди сжалились над ним.
Стражники увели несчастного, привязали его к колонне и принялись избивать. Сплетя венец из колючего терновника, солдаты насадили его на голову Иисуса — по его вискам и лбу начала сочиться кровь. Накинув ему на плечи красную тряпку и всунув в руки камыш, они затем привели его снова к Пилату.
— Добро пожаловать, ваше величество! — не в силах сдержать смех, расхохотался Пилат. — Идем, я покажу тебя твоим подданным. — И, взяв Иисуса за руку, он вывел его на террасу. — Видите ли его?! — закричал он толпе.
— Распни его! Распни! — взвыли внизу.
Пилат распорядился, чтобы ему принесли таз и кувшин с водой, и на глазах разъяренного народа он вымыл руки.
— Я умываю свои руки, — промолвил он. — Не виновен я в его крови, не виновен. Да падет грех на вас!
— Его кровь падет на наши головы и головы наших детей! — взревела толпа.
— Уведите его, — приказал Пилат, — и не надоедайте мне больше!
Иисуса схватили и, водрузив крест ему на спину, оплевывая и оскорбляя, погнали к Голгофе. Крест был тяжел. Сын человеческий шел, спотыкаясь и оглядываясь по сторонам. Вдруг он увидит кого-нибудь из своих учеников, сможет кивнуть ему, увидит сочувствие в глазах. Но никого из них не было видно.
— Благословенна смерть, — со вздохом прошептал он. — Слава Тебе, Господи!
Ученики тем временем схоронились в харчевне Симона-киринеянина. Они ждали, когда будет совершено распятие и наступит ночь, чтобы незамеченными покинуть город. Укрывшись за винными бочками, они настороженно прислушивались к радостным крикам уличной толпы — весь город бежал на Голгофу. Люди весело проводили Пасху — наевшись до отвала мяса и напившись вина накануне, теперь они шли посмотреть на распятие, чтобы развлечься.
Толпы валили и валили, ученики же, прислушиваясь к топоту шагов на улице, трепетали. Время от времени слышались сдавленные рыдания Иоанна, Андрей, бормоча угрозы, вскакивал и бессильно сжимал кулаки. Петр маялся, обвиняя себя в трусости, которая не давала ему выбежать на улицу и быть убитым вместе с учителем. Сколько раз он клялся: «С тобой, рабби, до самой смерти!» А теперь, тогда пришла смерть, он спрятался за бочками.
— Прекрати выть, Иоанн, — не выдержал Иаков, — ты же мужчина. И ты, красавчик Андрей, кончай крутить свой ус. Сядьте! Все сядьте. Давайте кое-что решим. Предположим, он действительно Мессия. С какими лицами мы будем стоять перед ним через три дня, когда он воскреснет? Вы об этом подумали? Что скажешь, Петр?
— Если он Мессия, мы погибли — вот что я скажу, — с безысходностью промолвил Петр. — Я же говорил вам, что уже трижды отрекся от него.
— Но если он не Мессия, мы тоже погибли, — продолжил Иаков. — Что скажешь ты, Нафанаил?
— Я скажу, что отсюда нужно сматываться. Иначе нам конец, так или иначе, Мессия он или нет.
— И бросить его? Да как ваши души смогут вынести это! — воскликнул Андрей и кинулся к двери.
— Сядь, несчастный, пока я тебя не разорвал на тысячу кусков! — вцепился в его хитон Петр. — Надо найти другой выход!
— Лицемеры! Лицемеры и фарисеи, — зашипел Фома. — Какой выход? Давайте говорить открыто, без обиняков: мы заключили сделку и потеряли весь свой капитал. Да! Деловые отношения. И не надо на меня смотреть как на врага, — именно так это и называется — небольшая сделка. Ты мне, я тебе. В обмен на Царствие Небесное я отдал свои товары — гребенки, нитки, зеркала. И вы поступили так же. Один отдал свою одежду, другой — своих овец, третий — душевный покой. А теперь все рухнуло. Мы обанкротились, весь наш капитал пошел к черту! А теперь смотрите, как бы нам не лишиться и жизни! Что я вам могу посоветовать? Бежать, пока есть время!
— Согласны! — вскричали Филипп и Нафанаил. — Бежим, пока есть время!
Петр обеспокоенно взглянул на Матфея, сидевшего в стороне. Не проронив ни слова, он слушал, что говорили другие.
— Бога ради, Матфей, не записывай этого. Сделай вид, что не слышишь. Не делай из нас посмешища на вечные времена!
— Не бойся, я знаю, что делаю, — ответил Матфей. — Я многое вижу и слышу, но выбираю… Однако послушайте меня ради вашего же блага: будьте благородны, покажите, как вы смелы, чтобы я мог описать это, и вы, бедняги, прославитесь тогда. Вы ведь апостолы — а это не шутка!
В это мгновение дверь распахнулась, и в харчевню вошел киринеянин. Одежда на нем была порвана, лицо и грудь залиты кровью, глаз заплыл. Ругаясь и стеная, он стащил с себя обрывки хитона, окунул голову в таз, где обычно мыл стаканы, и, взяв полотенце, обтер грудь и спину, не прекращая кряхтеть и плеваться. Потом припал к крану бочки и принялся пить. Услышав возню за бочками, он перегнулся через край и увидел сбившихся в кучу учеников.
— Вон с глаз моих, грязные псы! — в ярости завопил он. — Это так-то вы любите своего учителя? Сбежали! Вшивые галилеяне, негодяи!
— Видит Бог, мы бы всей душой… — заблеял Петр, — но плоть наша…
— Заткнись, болтун! Если бы душа твоя была готова, ты бы не болтал о плоти! Тогда бы все пришло тебе на помощь — и посох в руке, и хитон на спине, и камни под ногами — все, все! Посмотрите на меня, трусы: синяки и ссадины, одежду порвали, глаз чуть не выбили! А все почему? Черт бы вас побрал, грязные ученики! Потому что я защищал вашего учителя. Я, вшивый трактирщик, жалкий киринеянин, сражался с целым городом! А почему? Может, я верю, что он Мессия и завтра он придет и возвеличит меня? Ни черта, ни черта подобного! Все потому, что у меня есть эта дурацкая совесть, и я не жалею об этом! — Он носился по комнате, наталкиваясь на стулья, ругаясь и сплевывая кровь. Матфей сидел как на гвоздях, — ему надо было поскорее узнать, что случилось во дворце Каиафы, что во дворце Пилата, что говорил учитель, что кричал народ, — надо было все записать.
