Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
— Верно, — горячо подтвердил Фокер, не зная, как еще доказать свою преданность.
— Так-таки все? — спросил Пен, многозначительно взглянув на Бланш. — Значит, виноват я? Ну что же, Бланш, пусть будет так. Я принимаю ваш приговор и не намерен его обжаловать. Видит бог, не этого я ждал, когда ехал сюда к вам, побуждаемый самыми искренними, самыми добрыми чувствами. Желаю вам с другим такого счастья, какое я, даю слово, желал и надеялся вам дать; а моему доброму старому другу желаю обрести жену, достойную его верности, постоянства и любви. Такие чувства заслуживают уважения всякой женщины — даже мисс Бланш Амори. Дай пожать твою руку, Гарри; не гляди на меня волком. Или кто-нибудь сказал тебе, что я — фальшивый, бесчувственный человек?
— По-моему, ты… — гневно начал Фокер, но Бланш перебила его:
— Гарри, ни слова больше! Будем учиться прощать.
— Вы ангел, клянусь, просто ангел! — сказал Фокер, и Бланш возвела к люстре взор, исполненный небесной кротости.
— Несмотря на то, что было, в память того, что было, я всегда должна видеть в Артуре брата, — продолжало небесное создание. — Мы знаем друг друга столько лет, мы вместе бродили по лугам, вместе собирали цветы. Артур! Генри! Умоляю вас, пожмите друг другу руки и будьте друзьями! Простить?.. Я вас прощаю, Артур, от всей души. Ведь это благодаря вам я так счастлива!
— Из нас троих мне жаль только одного, Бланш, — серьезно проговорил Артур. — И повторяю: я надеюсь, что этот добрый малый, этот честный и преданный человек будет с вами счастлив.
— Счастлив? О господи! — воскликнул Гарри. Он едва мог говорить, счастливые слезы брызнули у него из глаз. — Она и не знает, и не может знать, как я ее люблю и… да кто я такой? Замухрышка несчастный, а она дала мне согласие и сказала, что постарается меня п-п-полюбить. Я и. не заслужил такого счастья. Руку, дружище, раз она тебя прощает после такого твоего поведения и даже братом назвала. Будем дружить по-старому. Я всех буду любить, кто ее любит. Да вели она мне поцеловать землю — клянусь богом, поцелую… Велите мне поцеловать землю, ну же, валяйте! Я вас так люблю, что и сказать не могу.
Бланш снова возвела взор к небесам. Грудь ее вздымалась. Она простерла руку, как бы благословляя Гарри, а потом милостиво разрешила ему поцеловать ее пальчики. И пока бедный Гарри со слезами лобызал одну ее руку, она другой взяла платок и поднесла к глазам.
— Клянусь, обмануть такую любовь было бы злодейством, — сказал Пен.
Бланш спрятала платок и нежно возложила руку э 2 на голову плачущего Гарри, все еще склоненную над рукой э 1.
— Глупенький, — сказала она. — Ну конечно, он заслужил награду. Разве можно не любить такого дурачка?
Конец этой сентиментальной сцене положил Фрэнк Клеверинг.
— Эй, Пенденнис! — позвал он.
— Что, Фрэнк?
— Там ваш возница просит, чтобы ему заплатили, хочет уезжать. Пива ему уже дали.
— Я поеду с ним! — крикнул Артур. — Прощайте, Бланш. Храни тебя бог, Фокер, старый друг. Ни тебе, ни ей я здесь не нужен. — Он и сам не "чаял, как поскорее убраться.
— Погодите, на два слова, — остановила его Бланш. Мне нужно сказать вам два слова наедине. Ведь вы нам доверяете… Генри?
Умильный тон, каким было произнесено слово "Генри", привел Фокера в неописуемый восторг.
— Доверяю? Да как же можно вам не доверять? Пошли, Фрэнк!
— Сигару хотите? — предложил Фрэнк, выходя в переднюю.
— Она этого не любит, — мягко возразил Фокер.
— Да будет вам, ничего подобного, — Пенденнис всегда при ней курил, — сказал прямодушный юноша.
— Мне нужно сказать вам одно, — спокойно заговорила Бланш, когда они остались вдвоем. — Вы никогда не любили меня, мистер Пенденнис.
— Я вам и не клялся в безумной любви, — сказал Артур. — Я всегда говорил вам правду.
— Теперь вы, вероятно, женитесь на Лоре, — продолжала Бланш.
— Вы это и хотели мне сказать?
— Сегодня же вы будете у нее, я в этом уверена. Отрицать бесполезно. Вы никогда меня не любили.
— Et vous?
— Moi, c'est different [77]. Я с детства избалована. Я не могу жить без блеска, без светского общества. Раньше могла бы, но теперь поздно. Если нет чувства, пусть будет хотя бы блеск. А вы не предлагали мне ни того, ни другого. Вы всем пресыщены, у вас даже честолюбия нет. Вас ждала карьера — вы от нее отмахнулись. Из-за чего? Из-за betise [78], из какой-то дурацкой щепетильности. Зачем вам нужно было разыгрывать такого puritain [79] и отказываться от места в парламенте? Почему было не взять то, что принадлежит мне по праву — по праву, entendez-vous? [80]
— Вам, стало быть, все известно? — спросил Пен.
— Я узнала только месяц назад. Но догадывалась и раньше, с Бэймута… n'importe [81] с какого времени. Еще не поздно. Его как будто и нет на свете; а перед вами попрежнему большая будущность. Почему не пройти в парламент, не проявить свои таланты, не добиться видного места в обществе для себя, для своей жены? Я дала согласие Фокеру. Il est bon. Il est riche. Il est… vous le connaissez autant que moi, enfin [82]. Неужели вы думаете, что я не предпочла бы un homme qui fera parler de moi [83]. Если тайна откроется, я богата a millions. И мне ничто не грозит. Ведь я не виновата. Но это никогда не откроется.
— Гарри вы, конечно, все расскажете?
— Je comprend. Vous refusez [84], - злобно бросила Бланш. — Гарри я расскажу, когда сочту нужным, после того как мы поженимся. Ведь вы меня не выдадите? Зная тайну беззащитной девушки, вы не используете это ей во зло? S'il me plait de le cacher, mon secret, pourquoi le donnerai-je? Je l'aime, mon pauvre pere, voyez-vous [85]. Мне интереснее было бы жить с ним, чем среди вас, fades [86] светских интриганов. Мне нужны сильные ощущения, il m'en donne. Il m'ecrit. Il ecrit tres bien, voyez-vous — comme un pirate — comme un Bohemien — comme un homme [87]. Не будь здесь тайны, я бы сказала моей матери: "Ma mere! Quittons ce lache mari, cette lache societe — retournons a mon pere!" [88]
— Пират наскучил бы вам, как все остальные.
— Eh! Il me faut des emotions [89], - сказала Бланш.
За эти несколько минут Пен увидел в ней и узнал о ней больше, чем за все годы их близкого знакомства. Впрочем, он увидел и больше того, что было в действительности, ибо эта молодая особа ни одно чувство не способна была испытать в полной мере; она знавала поддельные восторги, поддельную ненависть, поддельную любовь, поддельные пристрастия, поддельное горе — все это вспыхивало порой и какое-то мгновение горело очень ярко, а потом гасло, уступая место новому поддельному чувству.
Глава LXXIV,
заполненная сватовством
Те полчаса, что Пен бегал взад-вперед по платформе в Танбридже до прихода вечернего поезда на Лондон, показались ему вечностью. Но вот и вечность прошла, поезд прибыл, поезд помчался дальше, замелькали огни Лондона, джентльмен, забывший в вагоне саквояж, ринулся к кебу и крикнул: "На Джермин-стрит, гони!" Кебмен, хоть и был кебменом, поблагодарил, ощупав полученную монету, и Пен взбежал по лестнице в номер леди Рокминстер. В гостиной Лора одна, очень бледная, сидела с книгой у лампы. Бледное лицо поднялось от книги, когда Пен отворил дверь. Осмелимся ли мы последовать за ним? Великие минуты нашей жизни — всего лишь минуты, как и другие. Два-три слова решают нашу судьбу. Ее может решить один взгляд, одно пожатие руки; или движение губ, даже молчащих.
Леди Рокминстер, отдохнув после обеда, встала и выходит в гостиную; теперь и мы можем туда войти вместе с нею.
— Это что же такое? — вопрошает она с порога, и горничная, выглядывая из-за ее плеча, делает большие глаза. Слова миледи понятны; и понятно удивление горничной, ибо молодые люди представляют живописную картину, и Пен пребывает в той позиции, о которой всякая молодая девица, читающая этот роман, либо слышала, либо видела ее сама, либо надеется, или, во всяком случае, достойна увидеть.
Словом, едва войдя в комнату, Пен подошел к бледнолицей Лоре и, не дав ей даже времени встать со стула и спросить: "Уже вернулся?" — схватил ее нерешительно протянутую руку, упал перед нею на колени и быстро проговорил:
— Я ее видел. Она обручилась с Гарри Фокером… Ну, а теперь, Лора?
Рука стискивает его пальцы — глаза красноречиво сияют — дрожащие губы отвечают без слов. Всхлипнув: "Благословите нас, матушка!" — Пен прячет лицо у ней в коленях, и руки, такие же нежные, как руки Элен, снова обвивают его.
Вот тут-то и входит леди Рокминстер со словами: "Это что же такое? Бек, выйдите из комнаты. Вы-то чего здесь не видали?"
Пен вскакивает на ноги торжествующий, все еще не выпуская Лориной руки.
— Она утешает меня в моем горе, сударыня, — говорит он.
— Как вы смеете целовать ее руку? Интересно, что вы еще придумаете?
В ответ Пен целует руку миледи.
— Я был в Танбридже, — говорит он. — Я видел мисс Амори и по приезде туда обнаружил, что… что некий злодей вытеснил меня из ее сердца, — добавляет он с трагическим видом.
