Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 17. Лурд
— Значит, вы думаете, что эта чаша не подойдет вашей тетушке?
— Нет, нет! — ответил санитар, уходя. — Достаньте чашу другой формы. Я уезжаю завтра и еще вернусь.
Когда Аполина узнала, что Мария — та самая чудесно исцеленная, о которой ей со вчерашнего дня толковала г-жа Мажесте, она стала необычайно предупредительной. Она смотрела на девушку с веселой улыбкой, в которой сквозило удивление, затаенное недоверие и насмешка здоровой женщины, влюбленной в свою плоть, над девственным, детски неразвитым телом сверстницы. Тем не менее ловкая продавщица рассыпалась в любезностях:
— Ах, мадемуазель, я так рада услужить вам! Какое удивительное произошло с вами чудо! Весь магазин к вашим услугам. У нас самый большой выбор.
Марии стало неловко.
— Спасибо, вы очень любезны… Мы хотим купить кое-какие пустяки.
— Если позволите, — сказал г-н де Герсен, — мы сами выберем.
— Ну что ж, сударь, выбирайте. А там увидим.
Вошли другие покупатели, и Аполина забыла про Марию и ее спутников, вернувшись к своему ремеслу хорошенькой продавщицы; она расточала любезные слова и обольстительные улыбки, в особенности мужчинам, и они уходили с полными карманами покупок.
У г-на де Герсена осталось два франка из луидора карманных денег, который сунула ему на прощание старшая дочь. Поэтому он не мог особенно расщедриться, выбирая сувениры. Но Пьер заявил, что они очень огорчат его, если не примут от него несколько вещиц на память о Лурде. Тогда было решено, что сперва выберут подарок для Бланш, а затем Мария и ее отец возьмут то, что им больше всего понравится.
— Не будем спешить, — весело сказал г-н де Герсен. — Ну-ка, Мария, поищи хорошенько… Что может доставить больше всего удовольствия Бланш?
Все трое смотрели, рылись, искали. Но долго не могли ни на чем остановиться, перебирая множество предметов. Обширный магазин с прилавками, витринами и полками, громоздившимися до самого потолка, представлял собой море с неисчислимыми волнами всяческих религиозных предметов, какие только можно себе вообразить. Тут были четки — связки четок висели на стенах, груды четок лежали в ящиках, от скромных четок по двадцать су дюжина до четок из ароматического дерева, агата, ляпис-лазури на золотых и серебряных цепочках; некоторые, неимоверно длинные, были сделаны с таким расчетом, чтобы ими можно было дважды обвить шею и талию, — тщательно отполированные бусины величиной с орех перемежались в них с маленькими черепами. Были тут медали — груды медалей, полные коробки медалей всех размеров и всех сортов, от самых скромных и до самых драгоценных, с различными надписями и изображениями собора, Грота, непорочной девы, — медали гравированные, штампованные, покрытые эмалью, медали ручной и фабричной работы, смотря по карману. Были тут и святые девы, большие, маленькие, цинковые, деревянные, из слоновой кости и особенно гипсовые, одни — белые, другие — ярко раскрашенные, до бесконечности воспроизводившие описание Бернадетты: ласковое, улыбающееся лицо, длинное покрывало, голубой шарф, золотые розы на ногах; но каждая модель чем-то отличалась от других, отражая индивидуальность создавшего ее скульптора. И, наконец, целый поток других предметов культа — сотни различных наплечников, тысячи благочестивых изображений, тонкие гравюры, яркие хромолитографии, утопающие в массе раскрашенных, позолоченных, покрытых лаком, окруженных букетами, отделанных кружевами картинок. Были там ювелирные изделия — кольца, броши, браслеты, усыпанные звездами и крестами, украшенные ликами святых. Но все же преобладали парижские изделия: наконечники для карандашей, портмоне, портсигары, пресс-папье, ножи для разрезания книг, даже табакерки — неисчислимое множество предметов, на которых на все лады всевозможными способами были воспроизведены собор, Грот и святая дева. В ящике пятидесятисантимовых вещей лежали вперемешку кольца для салфеток, рюмки для яиц и деревянные трубки с резьбой, изображавшей светозарное явление лурдской богоматери.
Мало-помалу г-на де Герсена взяла досада, им овладели грусть и раздражение человека, считавшего себя художником.
— Все это безобразно, просто безобразно! — повторял он, разглядывая каждый новый предмет.
Он отвел душу, напомнив Пьеру о своей попытке полностью обновить религиозную живопись, попытке, на которую он ухлопал остатки своего состояния. Поэтому архитектор особенно строго относился к безвкусным предметам, которыми завалена была лавка. Виданное ли дело, сколько здесь дурацки уродливых, вычурных и замысловатых вещей. Вульгарность замысла, отсутствие всякого мастерства в изображении говорили о том, что это была работа ремесленников. Все это отдавало модной гравюрой, конфетной коробкой и восковыми куклами в витринах парикмахерских; сколько фальши и вымученной наивности было в красивости этого искусства, лишенного подлинной человечности, выразительности и искренности! Затронув эту тему, г-н де Герсен не мог уже остановиться, стал нападать на строения нового Лурда, на жалкий, изуродованный Грот, безобразно громоздкую лестницу, упомянул об отсутствии пропорций у церкви Розер и собора — первая слишком тяжеловесна и напоминает хлебный рынок, другой слишком тонок, не выдержан в определенном стиле, — вернее, это смешение стилей.
— Да, — сказал он в заключение, — надо очень любить милосердного бога, чтобы иметь смелость поклоняться ему в такой уродливой обстановке! Все здесь неудачно, все, как нарочно, испорчено, ни один из этих строителей не испытал подлинного волнения, не обладал настоящей наивностью, искренней верой, которые рождают шедевры. Все это ловкачи, копировщики, не вложившие в свою работу ни капли душевной теплоты. Да и что могло бы их вдохновить, если они не сумели создать ничего великого даже на этой земле чудес!
Пьер не ответил. Но его чрезвычайно поразили рассуждения архитектора, и он понял наконец, что мучило его с момента приезда в Лурд. Несоответствие между современностью и верой прошедших веков, которую пытались воскресить, и порождало эту неудовлетворенность. Он Вызвал в памяти старинные соборы, где трепетно молились верующие, вспомнил древние предметы культа, иконопись, церковную утварь, деревянные и каменные статуи святых, удивительных по своей выразительности. В те далекие времена мастера верили, они вкладывали в свои создания все телесные и духовные силы со всей наивностью своих переживаний, как говорил г-н де Герсен. А ныне архитекторы строят церкви, равнодушно применяя лишь знания, так же, как строят пятиэтажные дома; предметы же культа — четки, медали, статуэтки — изготовляют оптом в перенаселенных кварталах Парижа мастеровые, гуляки, которые даже не ходят в церковь. Отсюда и эти красивенькие безделушки, дешевка и хлам, от нелепой сентиментальности которых тошнит! Лурд был наводнен, обезображен ими до такой степени, что людям с мало-мальски изысканным вкусом, бродившим по улицам города, становилось невмоготу. Все было грубо и никак не вязалось с попытками воскресить прошлое, с легендами, церемониями, процессиями минувших веков, и Пьер вдруг подумал, что в этом-то и заключается историческая и социальная обреченность Лурда: когда народ без благоговения строит церкви, без религиозного чувства изготовляет оптом четки, у него не может быть веры — она безвозвратно угасает.
Мария с детским нетерпением продолжала рыться в выставленных товарах, колеблясь, не находя ничего, что было бы достойно восторженной мечты, которую она хотела сохранить.
— Папа, время идет, ты должен проводить меня в больницу… Знаешь, я подарю Бланш медаль на серебряной цепочке. Это самое простое и красивое из всего, что здесь есть. Бланш будет носить ее как украшение… А себе я возьму вот эту статуэтку лурдской богоматери, она довольно мило раскрашена. Я поставлю ее в свою комнату, уберу свежими цветами… Не правда ли, будет хорошо?
Господин де Герсен одобрил ее выбор. Сам он был в затруднении.
— Ах ты господи! Как трудно что-нибудь найти! — Он рассматривал ручку из слоновой кости с шариками на конце вроде горошин, в которых были помещены микроскопические фотографии. Приложив глаз к крохотным отверстиям, он вдруг с восхищением воскликнул: — Смотрите-ка! Котловина Гаварни!.. Замечательно, все как на самом деле. Каким это образом здесь уместился такой колосс?.. Честное слово, куплю эту ручку. Она забавная и будет мне напоминать нашу экскурсию.
Пьер выбрал портрет Бернадетты — большую фотографию, на которой она была изображена на коленях, в черном платье, в шелковой косынке; говорили, что это единственная фотографическая карточка, снятая с натуры. Он поспешил расплатиться, и все трое собрались уходить, но тут в магазин вошла г-жа Мажесте и, вскрикнув от радости, захотела непременно сделать Марии подарок, заявив, что это принесет счастье ее дому.
