Карел Полачек - Дом на городской окраине
Мотоцикл молчит.
— Сколько раз тебя спрашивать? — возмущается бухгалтер. — Что ты стоишь столбом? Скажи хоть что-нибудь. Твой хозяин желает с тобой говорить.
— Вы мне не хозяин, — ухмыляется Мотоцикл.
— Что, что ты сказал, бесстыжий?
— Сказал, что вы мне не хозяин.
— Как же так не хозяин? Разве не я тебя купил? Ты мое имущество.
— А хоть и купил, все равно вы мне не хозяин…
— Ого! Экая чепуха! Купил я тебя или нет? Я плачу за твой гараж. Кормлю тебя бензином. Покупаю машинное масло. Плачу за тебя налоги, страховку…
— И все равно вы мне не хозяин, — упрямо твердит Мотоцикл.
Михелуп застонал.
— Ну, знаешь, это уже переходит всяческие границы. За все мои расходы я еще должен выслушивать дерзости?! Ты не захотел дремать в прихожей? Ладно. Будь по-твоему, я нанял гараж. Ты хотел ездить? Я нанял шофера. Чего тебе еще не хватает? Зачем ты меня преследуешь? Что я тебе сделал?
— Вы мне не хозяин, потому что вы из рода Медленноходящих. Имеет ли право подобный человек вступать в союз со взрывчатой энергией? Не имеет. Он ползучая тварь, которая кормится пылью дорог. Медленноходящий не может стать властелином времени и покорителем пространств. Ни одна уважающая себя машина не станет слушаться Медленноходящего.
— Я тебе… я тебе дам… какая дерзость! — в ярости кричит Михелуп. — Ты еще ответишь за свои слова!
— А что вы мне сделаете? — вызывающе спрашивает Мотоцикл.
— Я заткну твою бесстыжую глотку. Я тебя вдребезги разобью!
— О, это уже что-то новенькое! Только так вы и сможете проявить свою власть надо мной. Живым вы меня не возьмете, зато мои мертвые детали могут стать украшением вашего салона. Я превращусь в вещь, в приобретенный по дешевке товар, в предмет, с которым связаны воспоминания. Вы сможете всем меня показывать, и гости не будут скупиться на слова восхищения.
Мотоцикл сотрясается угрюмым смехом. Рассвирепев, Михелуп вскочил, собираясь как следует его наказать. Но мотоцикл исчезает со словами:
— Нижайший поклон. До свидания, пан бухгалтер…
Кажется, из трактира кого-то выставили; с улицы доносится неистовый крик:
— Сожгу! Всех перебью! Вы еще меня узнаете!
Звон стекла, быстрый топот, жалобное восклицание:
— Он пырнул меня ножом! Полиция!
— Оххо! — с присвистом откликается трактирщик. — Где ты, хулиган? Сейчас я тебя в клочья разору!
А музыка без устали наяривает свое «м-цадра, м-тадра, шрум-грум, трам-тарам, тидли-тидли, тай-рай-рай…»
Приподнявшись, бухгалтер прислушивается к беспокойному биению сердца и испуганно стонет: «Как я сюда попал? В какой притон меня занесло? Здесь убийцы! Помогите!»
Бабушка спокойно спит, и ее нос издает то бурчащие, то писклявые звуки.
«Хорошо ей тут спится, — с ненавистью думает бухгалтер. — А нас тем временем могут перебить. И я никого не дозовусь…»
Музыка в последний раз взвизгнула и умолкла. И сразу же послышалось громкое буханье, внизу все сотрясалось: это трактирщик и половой громоздили один на другой столики. Праздник ветеранов окончился.
Окна побледнели, в комнату вползало молочно-белое утро. Лихие насекомые, оставив бухгалтера в покое, расползлись по щелям. И вдруг, точно по команде, птицы в саду подняли оглушительный писк и щебет, как будто слетелись для бурных дебатов.
Потом вышло победоносное солнце, залило светом и трактир, и все вокруг. Михелуп встал, подошел к умывальнику, долго брызгал водой, фыркал и ворчал:
— Какая ужасная ночь! О господи, какая ночь! Если кому рассказать, не поверят…
А бабушка все так же спокойно спала, издавая носом два регулярно чередующихся звука.
49Первой его заботой было выбраться из деревни, где ему пришлось провести эту кошмарную ночь. Он направился к авторемонтной мастерской в надежде, что мотоцикл уже готов и можно ехать. Но застал машину в том же виде, в каком оставил ее вечером. Какой-то парень в зеленой спецовке, держа в руке кишку, мыл автомобиль. Михелуп спросил, где владелец мастерской, парень намекнул, что-де, видно, шеф отсыпается, потому как до сих пор не показывался. Бухгалтера охватил гнев. Он готов был покинуть эти разбросанные по земле детали, эти жалкие составные части, которые некогда были мотоциклом. Бежать! Бросить этот источник вечных несчастий! Освободиться от рабства!
Но, овладев собой, попросил позвать мастера. Паренек выразил сомнение в том, что хозяин вообще сможет сегодня работать, и продолжал преспокойно лить из кишки воду. Михелуп настаивал, злился; парень с непреклонным спокойствием делал свое дело; наконец бухгалтеру удалось возбудить в нем заинтересованность возможными чаевыми.
— Ладно уж, схожу, — сказал он, — да только наперед знаю: старый не любит, когда его будят. — Парень выключил воду и ушел.
Михелуп сел на перевернутый ящик, стал ждать. Ждал мучительно долго. Ни мастер, ни его помощник не появлялись Бухгалтера охватило беспокойство, он то и дело вскакивал; а солнце тем временем продолжало свой путь, одаривая Михелупа знаками особой приязни. Начинался жаркий день, по деревне разносился громкий гогот гусей, кукареканье петухов. Не выдержав столь долгого ожидания, бухгалтер пошел прогуляться. Пробило десять. Из дома, где помещались здешние власти, вышел полицейский с какими-то бумагами. Двое босых мальчишек бросались друг в друга камнями. Какой-то старик перебежал площадь с бадейкой воды. Близ костела Михелуп встретил бабушку все в том же парадном одеянии, в шляпе, на которой между цветами и целлулоидными фруктами угнездилась птица с пестрым хвостом. Размахивая кружевным зонтиком, бабушка оживленно беседовала с какой-то здешней старушкой. Бухгалтер издали видел, как у обеих шевелятся черные брови и отвисшие челюсти.
Он вернулся к мастерской и, усевшись на ящик, опустил голову в ладони. Время шло, бухгалтер горестно размышлял о неминуемом опоздании на службу. Что скажет директор? Он и так теперь поглядывал на Михелупа косо и давал понять, что его место мог бы занять и более прилежный работник. Михелуп содрогнулся. Ко всем пережитым страданиям не хватало еще, чтобы его прогнали со службы…
Наконец помощник вернулся. Бухгалтер бросился к нему с нетерпеливыми расспросами: когда придет мастер.
— Скоречко, — отвечал тот, — вот обуется и придет.
Михелуп хотел знать, долго ли продлится ремонт мотоцикла.
— А это смотря по тому, — объяснил помощник.
Наконец появился пан с взъерошенными усами. Приковылял с помятым лицом, слипшимися глазами и смердящим ртом, в котором еще ворочалась бессонная ночь.
Едва ступив в мастерскую, он обратился к помощнику:
— Ольда, сбегай за пивком для хозяина, будь так ласков, пока я не съездил тебе по морде. — Потом, повернувшись к бухгалтеру, подмигнул и произнес: — Нужно промочить глотку, главное дело — чуток влаги, прежде чем возьмешься за работу…
Сел возле бухгалтера на другой ящик, достал из кармана окурок сигареты и задымил. Выпуская носом дым и поглядывая на кучку мотоциклетных деталей, он бормотал:
— Вот сейчас Карличек Кейдана засучит рукава, сейчас Карличек возьмется за дело — и все будет в порядочке. Работа должна гореть под руками, работа должна спориться, а не то лучше бросить это дело. Но сперва чуток влаги…
Подручный прибежал с влагой, мастер жадно перевернул в себя кружку, однако за работу не брался; сидел на ящике, уставившись на обломки мотоцикла, и рассуждал:
— Начинать дело надо с подходцем, не умеешь начать с подходцем, беги прочь и пусти на свое место другого. Разве я не прав, уважаемый?
Бухгалтер согласился, что в этой сентенции есть зерно истины, но тем не менее робко заметил, что-де пора бы мастеру начать работу.
Пан со взъерошенными усами только презрительно махнул рукой:
— Сказать по чести, уважаемый, не люблю заниматься мелкой халтурой. Это не для меня. Дайте Кадлу настоящее дело и увидите, как он с ним справится…
Мастер со всхлипом зевнул, судорожно почесал под мышкой, потом под лопаткой и добавил:
— Ну дал я вчера звону! Оно, конечно, — не хотелось мне идти в трактир, да внутренний голос так и нашептывал: «Кадл! Только глянешь одним глазком. Кадл! Надо чуток показаться среди людей, что они о тебе подумают… До того не хотелось идти… Но точно кто меня вилами толкал… Ну, не совладал я, а потому уж засел до утра. Так-то, хоть подручным будет наука»…
Долго еще говорил мастер, осуждая дурное поведение и распутство и заверяя, что куда лучше упорядоченный, богобоязненный образ жизни, что надо рано ложиться спать, а утречком весело браться за работу.
Бухгалтер нервно доставал из кармана часы и каждый раз ужасался, как быстро бежит время. Но пан Кейдана ничего не замечал и все предавался раздумьям. Еще раз глянув на останки мотоцикла, он задал бухгалтеру вопрос:
