Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или
— Я действительно дал вам основания не доверять мне, но не в отношении мисс Таггерт.
— Не говори мне, что у тебя здесь нет шансов. Я это и так знаю. Их нет, не было и не будет. Но я должен разобраться, прежде…
— Хэнк, если ты хочешь обвинить меня… — начала она, но Риарден круто повернулся к ней.
— Господи, Дагни, нет! Но тебя не должны видеть с ним. Ты не должна иметь с ним никаких дел. Ты его не знаешь. А я знаю, — он повернулся к Франсиско. — Что тебе нужно? Ты надеешься включить ее в список своих побед или…
— Нет! — крик вырвался против его воли и прозвучал неубедительно, хоть и со всей серьезностью единственного доказательства.
— Нет? Так значит, ты здесь по делам? Готовишь ловушку, такую же, как мне? Какой вид обмана ты приготовил для нее?
— Моей целью был… не был… бизнес.
— А что же?
— Если вы еще в состоянии мне поверить, я могу сказать вам только, что она не связана… ни с каким предательством.
— Ты думаешь, что все еще можешь говорить о предательстве в моем присутствии?
— Однажды я отвечу на все ваши вопросы. Но сейчас не могу.
— Тебе не нравится напоминание о предательстве, не так ли? Ты с тех пор избегаешь меня, верно? И не ожидал увидеть меня здесь? Ты не хочешь смотреть на меня? — Но он знал, что Франсиско смотрел на него в эти дни больше других. Он то и дело как будто видел глаза, искавшие его взгляда, видел лицо без эмоций, без призыва или самозащиты, готовое встретить все, с чем столкнется. Он видел открытый взгляд, отважный и незащищенный, взгляд человека, которого он любил, который освободил его от чувства вины. И он обнаружил, что борется со странным ощущением, будто это лицо по-прежнему спасает его от всякой скверны… Но сейчас, после целого месяца нетерпеливого ожидания Дагни, его нервы были на пределе.
— Почему ты не говоришь правды, если тебе нечего скрывать? Зачем ты здесь? Почему вдруг застыл, увидев, что я вошел?
— Хэнк, остановись! — крикнула Дагни, отшатнувшись, зная, что жестокость в этот момент недопустима.
Они оба обернулись к ней.
— Пожалуйста, позволь ответить мне одному, — спокойно попросил Франсиско.
— Я говорил тебе, что надеялся никогда больше его не увидеть, — напомнил Риарден. — Извини, что это случилось здесь. Это не касается тебя, но кое за что он должен заплатить.
— Если ваша цель отомстить, — с усилием произнес Франсиско, — разве вы ее уже не достигли?
— В чем дело? — лицо Риардена застыло. Губы двигались с усилием, голос звучал хрипло. — Это твой способ просить о милосердии?
Франсиско понадобилось время, чтобы собраться с силами.
— Да… если хотите, — ответил он.
— А когда ты держал мое будущее в своих руках, ты даровал мне милосердие?
— Вы вправе думать обо мне все, что пожелаете. Но, поскольку дело не касается мисс Таггерт… вы позволите мне удалиться?
— Нет! Ты хочешь сбежать, как сбежали все остальные трусы? Ты хочешь скрыться?
— Я готов встретиться с вами в любом месте и в любое время, если вы пожелаете. Но я предпочел бы, чтобы все произошло без мисс Таггерт.
— Почему бы нет? Я хочу, чтобы все произошло в ее присутствии, ведь это единственное место, где ты не имел права появляться. У меня не оставалось ничего, что бы я мог защищать от тебя, ты забрал больше, чем любой из мародеров, ты разрушил все, к чему прикасался, но есть одно, последнее, к чему ты никогда не прикоснешься. — Он понимал, что окаменевшее, лишенное всякого выражения лицо Франсиско — самое верное свидетельство переживаемых им сильнейших чувств, свидетельство того невероятного усилия, которого требует от него контроль над собой. Он понимал, что для него это пытка, и что он, Риарден, движим слепым чувством палача, наслаждающегося пыткой… вот только не смог бы сказать, Франсиско он пытает или самого себя. — Ты хуже мародеров, потому что совершаешь предательство, полностью отдавая себе отчет в том, что именно ты предаешь. Я не знаю, какая из форм морального разложения движет тобой, но хочу, чтобы ты усвоил: есть вещи вне твоей власти, они выше твоей алчности и жестокости.
— Вам больше не нужно… меня бояться.
— Хочу, чтобы ты запомнил: ты не должен ни думать о ней, ни смотреть на нее, ни приближаться к ней. Из всех мужчин только ты один не имеешь права появляться там, где находится она. — Риарден понимал, что им движет слепой гнев, вызванный былой симпатией к Франсиско, по-прежнему еще живой в нем, и именно ее он должен был разрушить. — Каковы бы ни были твои намерения, я огражу Дагни от любого контакта с тобой.
— Я дал вам слово… — Франсиско замолк.
Риарден коротко рассмеялся:
— Я знаю, чего стоят твои слова, признания, дружба и клятвы именем единственной женщины, которую ты…
Он замолчал. Все поняли, что произошло, в ту же минуту, когда это понял сам Риарден.
Он шагнул к Франсиско и спросил, указывая на Дагни, голосом тихим и чужим, словно не принадлежавшим человеческому существу:
— Ты любишь эту женщину?
Франсиско закрыл глаза.
— Не спрашивай его об этом! — крикнула Дагни.
— Ты любишь эту женщину?
Глядя на Дагни, Франсиско ответил:
— Да.
Рука Риардена взлетела и ударила Франсиско по лицу.
Дагни вскрикнула. Спустя долгую минуту, когда она снова обрела зрение, как будто удар поразил ее щеку, она сразу увидела Франсиско. Наследник семейства д’Анкония отступил к столу, сжимая его край руками у себя за спиной не для того, чтобы опереться, а для того, чтобы не дать им воли. Она заметила, как напряглось его тело, казавшееся изломанным из-за неестественных изгибов в талии и плечах. Казалось, что вся сила ушла на то, чтобы не сделать лишнего движения, и вынужденное бездействие прошило его мышцы резкой болью. Дагни смотрела на его сведенные судорогой пальцы, гадая, что сломается раньше — деревянный стол или кости, отчетливо понимая, что жизнь Риардена висит на волоске.
Переведя взгляд на лицо Франсиско, она не нашла в нем следов борьбы, только щеки и виски запали, он словно осунулся больше обычного. Дагни испугалась, потому что увидела в его глазах слезы, которых на самом деле не было. Сухие глаза блестели. Он смотрел на Риардена, но видел не его. Казалось, Франсиско смотрит на кого-то другого, кто незримо присутствует в комнате, и его взгляд говорит: «Если это то, чего ты от меня требуешь, значит, даже это принадлежит тебе; ты это примешь, а я должен вытерпеть, больше мне нечего тебе дать, но позволь мне гордиться сознанием того, что я отдал тебе так много». Увидев, как на шее у него лихорадочно бьется жилка, розовую капельку пены в уголке губ и полный преданности взгляд, почти улыбку, она догадалась, что стала свидетельницей величайшего триумфа Франсиско д’Анкония.
Дагни почувствовала, что ее сотрясает дрожь, и услышала собственный голос — наверное, это были отголоски ее крика — и тут догадалась, каким длинным показалось ей минувшее мгновение. Ее голос зазвенел вновь:
— Не надо защищать меня от него! Хэнк, задолго до того, как ты…
— Не смей! — голова Франсиско резко дернулась к ней, его резкий окрик был полон нерастраченного гнева, и Дагни поняла, что его приказу надлежит покориться.
Франсиско не изменил позы, но повернулся к Риардену. Дагни видела, как его руки отпустили край стола и повисли вдоль тела. Теперь он смотрел на Риардена, перенесенное напряжение на его лице сменилось опустошением. Внезапно Риарден понял, как сильно этот человек любит его.
— Вы все поняли правильно, — спокойно произнес Франсиско.
Не дожидаясь ответа, он направился к выходу. У порога сухо и обыденно кивнул Дагни, затем Риардену и вышел.
Риарден стоял, глядя ему вслед, уверенный, что отдал бы жизнь за возможность исправить то, что натворил. Когда он обернулся к Дагни, его лицо выражало усталость и озадаченность, как будто он не спрашивал о незаконченной ею фразе, но ждал ее продолжения.
Содрогнувшись от острой жалости, она тряхнула головой, не в силах разобраться, кому из двоих предназначалось это лишившее ее речи чувство. Она снова и снова качала головой, словно в безуспешной попытке избавиться от огромного безличного страдания, чьими жертвами стали все трое.
— Если что-нибудь нужно сказать, скажи, — произнес Риарден ровным, бесцветным голосом.
С ее уст сорвался не то смех, не то стон; не желание отомстить, а отчаянное стремление к справедливости наполнило ее голос горечью, когда она бросила ему в лицо:
— Ты хотел знать имя того человека? С которым я спала? Моего первого мужчины? Это Франсиско д’Анкония!
Силу удара Дагни оценила, увидев мгновенно побледневшее лицо Риардена. Если справедливость была ее целью, то она добилась своего, поскольку ее удар оказался куда сильнее пощечины Риардена. Она внезапно успокоилась, поняв, что эти слова необходимо было сказать ради всех троих. Отчаяние беспомощной жертвы оставило ее: она перестала ощущать себя жертвой, она превратилась в одного из противников, готовая нести ответственность за свои действия. Она смотрела на него, ожидая ответа и чувствуя, что почти готова стать следующим объектом насилия.
