Анри де Ренье - Амфисбена
Я приехала в назначенный час.
У особняка действительно внушительный вид с его портиком, украшенным двумя сфинксами, круглым двором, накрест пересеченным мостовой из серых плит. У здания в стиле Габриеля благородная внешность, но смотреть на него следует с некоторого расстояния. Разочарование начинается прямо с сеней, просторных и хороших пропорций. Герцогиня Порник-Люрвуа, одаренная всеми добродетелями, наделена зверским вкусом, благодаря которому ей удалось насколько возможно испортить это прекрасное здание. Страннее всего, что, совершая это преступление, она считала, что исполняет семейный долг. Действительно, не довольствуясь тем, что она герцогиня Порник, она еще более гордится, если только это возможно, тем, что она урожденная ле Ребюфар де ла Верлад, дочь графа ле Ребюфара, министра внутренних дел при французском короле Луи-Филиппе. Подчиняясь этому чувству, она загородила особняк на улице Бон ужасною мебелью, полученной в наследство от этого старого мошенника ле Ребюфара. Всех ужасов я не буду описывать. Они позорят комнаты, в которых расставлены в невероятном количестве, так же как портреты во весь рост этой знаменитой и гадкой личности. Его можно видеть во всех костюмах его чинов, с тем же сухим и глупым выражением на худом и угрюмом лице. Что касается изображений Порник-Люрвуа, они, очевидно, не в большом почете. Я могла это заметить, проходя уже по двору особняка. Дверь в сарай была приоткрыта, и кучер с ухватками ризничего чистил вроде как святой водой облупившийся лак какого-то древнего экипажа. Мимоходом я заглянула в этот сарай. Каково же было мое удивление, когда я увидела в глубине, на стене, висящий без рамы, безо всего, квадратный великолепный конный портрет маршала Люрвуа, победителя принца Евгения и Мальборо. Старый маршал, в парике, кирасе, плаще, с голубою лентой и в больших, воронкой, ботфортах, руководил мановением жезла с лилиями битвой, символом которой являлась граната, разрывающаяся между ног у его лошади. У него было совсем другое лицо, у Люрвуа из сарая, чем у Ребюфара из гостиной.
Самое комичное, что герцогиня немногим лучше обращается со своим мужем, чем с его военными предками. Бедному генералу де Люрвуа нелегко жилось с супругой, так что он счел за лучшее потихоньку выжить из ума. Началось это, еще когда он был деятелем, если можно так выразиться, и отец мой искусно облегчал ему его занятия. Тем не менее он принужден был выйти в отставку. Последний раз, когда я его видела, он был в жалком состоянии. Мать моя в то время была уже больна. Она взяла меня с собою к герцогине, которая, увидя, что мне скучно, послала меня поесть в столовую. Генерал там занимался тем же в обществе своего лакея. Он сидел, и, как у детей, салфеточка у него была завязана вокруг шеи. Лакей поил его шоколадом с ложечки и иногда дергал за нитку славного паяца, одетого зуавом, что очень занимало герцога. Свое удовольствие он выражал тем, что хлопал в ладоши и пачкал салфетку.
Что касается герцогини, то она невозмутима и, несмотря на свои верные семьдесят лет, все та же. Она очень маленького роста, почти карлица, с большой головой и огромными руками. Тщедушное тело ее закутано в какую-то хламиду. На голове у нее башня седых волос с двумя длинными локонами. При моем приходе она сидела на низеньком стулике, сложив свои огромные руки на круглом животе, на этом животе, который составлял несчастие ее жизни, так как он не мог дать потомка роду Порник-Люрвуа, так же как и продолжить интересного семейства ле Ребюфаров. В этом, казалось, горько ее упрекал портрет во весь рост министра, под раздраженным взглядом которого мы с герцогиней и вступили в беседу.
Я не буду вдаваться, дорогой Жером, во все подробности этого исторического разговора. Я передам в сокращенном виде только главные его пункты. Прежде всего мне нужно было узнать, как смотрит герцогиня на мое положение разводки. Принимает ли она меня в некотором роде как инкогнито или будет меня считать в числе своих признанных знакомых? В сущности, мне должно было бы заранее быть известно, что меня ожидает… Что мог значить в глазах герцогини Порник-Люрвуа брак с каким-то Картье, поселившимся в Америке? Какое могло иметь значение, жила я или не жила с этим господином? Развод же мой дал мне хотя бы то преимущество, что я перестала быть г-жою Картье и снова сделалась Лаурою де Лерэн. Последний пункт был самым важным. Благодаря разводу ко мне вернулась приличная фамилия, которую приятно носить. Я снова сделалась особой, которую, не стесняясь, можно назвать в аристократическом салоне. Это, конечно, лучше, чем оставаться г-жою Картье. В общем, восстановление прежней моей фамилии обеспечивало мне благосклонное покровительство герцогини. Она дала мне понять, что если я буду послушна и услужлива, то меня можно будет легко использовать для какой-нибудь серьезной мастерской и допустить участвовать в хорошо организованных благотворительных продажах. Конечно, она не представляла себе меня в роли дамы патронессы или заведующей учреждением, но в виде помощницы я буду очень мила!
После этих уверений я покинула герцогиню. В общем, свидание дало результат очень ценный. Я, так сказать, снова стала существовать в глазах герцогини. Да, я была еще чем-то очень маленьким, пылинкой, зародышем, но я существовала, что очень много значит и чего, дорогой Жером, не могла бы добиться г-жа Картье! Поэтому на прощанье я не преминула выразить свою благодарность герцогине. Ей, по-видимому, понравилось мое поведение, и оно так расположило ее ко мне, что она поговорила со мною еще добрых четверть часа о колотье, которое у нее было прошлою ночью. Решительно я делала успехи в сближении с нею, и я уже думала, что она не отпустит меня, не представив всем Ребюфарам, которые строили гримасы со стен гостиной. Честь, конечно, была бы велика, но я предпочла бы засвидетельствовать свое почтение славному маршалу де Люрвуа, который таким молодцом висел в глубине своего сарая. Увы, я его не увидела, когда шла обратно! Дверь была закрыта… В ту же минуту большая коляска, в которую запряжена была старая лошадь, колыхнулась. Я видела, как, развалясь на подушках, герцог выехал на ежедневную свою прогулку… Он показался мне очень ослабевшим, бедный старик, и я боюсь, без игры слов, что он далеко не уедет!
Такова была, дорогой Жером, первая кариатида моего будущего положения в свете; вторая не менее заслуживает, чтобы я Вам набросала ее портрет. Дело идет о г-же Грендерель, жене Грендереля, известного директора "Соединенных банков". Особняк герцогини Порник-Люрвуа находится на улице Бон, а особняк г-жи Грендерель – на улице Монсо. Я не знаю, как моя мать познакомилась с Грендерелями, но я отлично помню, что раза два у них бывала и что г-жа Грендерель однажды навестила меня в монастыре. Этого было достаточно, чтобы я занесла ее в свой список.
Во всяком случае, г-жа Грендерель встретила меня очень любезно, и признаюсь, что визит мой имел для меня свою приятность: не то чтобы мне доставляло большое удовольствие болтать с г-жою Грендерель, но, разговаривая с нею, я все время имела перед глазами четыре удивительные картины Шардена, украшающие большую приемную особняка. Это четыре натюрморта; на одном изображены хлеб и лимон, на другом – котел с фруктами, на третьем – дичь, на четвертом – рыба. Эти четыре Шардена у г-жи Грендерель имеют вид семейных картин, так как г-жа Грендерель происходит из старого буржуазного рода. Они приобретают значительность эмблем. Действительно, г-жа Грендерель создана, скорее, чтобы ходить на рынок, чем для того, чтобы выезжать в свет. Какой отличной рыбницей, какой булочницей была бы она! Она высокого роста, сильная, коренастая, широкоплечая, квадратная. У нее красивые, крупные черты лица, большие, красивые глаза. Тело у нее сколочено на славу. Повторяю, совершенный тип лавочницы. Посмотреть на нее, то можно подумать, что она только и занята хозяйством и материальными заботами. Ну так Вы очень ошиблись бы, подумав так. Под крепкой этой оболочкою и внешностью хозяйки г-жа Грендерель скрывает романическую и забавную душу и полную неспособность вести дом.
Несмотря на воинственный свой вид, г-жа Грендерель мечтательна и ветрена. Ее неприспособленность к делам текущей жизни исключительна. Она в них ничего не понимает. Она знает это, и от этого на нее напала особенная робость. Спорить с поставщиками, отдавать приказание прислуге для нее сущее наказание. Потому всем в доме распоряжается Грендерель, заказывает кушанья, следит за расходом, делает покупки. Он довел это даже до того, что наблюдал за туалетами своей жены, и часто можно было видеть, как после какого-нибудь длинного заседания, где обсуждались финансовые интересы огромной важности, он останавливал свой экипаж у дверей какой-нибудь модной портнихи или известной модистки.
От такого супружеского вмешательства г-жа Грендерель имеет преимущество быть наиболее странно одетой и имеющей наиболее странные головные уборы парижанкой, но особняк Грендерелей находится в образцовом порядке. У г-на Грендереля сохранились традиции пышных откупщиков прежнего времени. Этот щупленький человечек, в чем душа держится, в очках, кажущийся полуживым и полуслепым, на самом деле является одним из выдающихся знатоков искусства. Он умеет обращаться с деньгами, но умеет обращаться и с редкими безделушками. Коллекция г-на Грендереля – одна из самых замечательных и хорошо составленных в Париже. Конечно, г-же Грендерель запрещено прикасаться к чему бы то ни было. Г-жа Грендерель рассеянна, и у нее несчастливая рука. Таким образом, не занимаясь ни хозяйством, ни туалетами, добрая г-жа Грендерель имеет много свободного времени в своем распоряжении. Она заполняет его чтением фельетонных романов.
