Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
Перевод 1868 г. был сделан по русскому изданию 1859 г., а не по исправленному изданию 1862 г. Трудно судить, был ли такой выбор осознанным, или же переводчик просто не знал о новом издании.
К 1885 г. перевод Хорски становится библиографической редкостью.5 Перевод Койхеля, охарактеризованный в предисловии Е. Цабеля как «приятный и правильный»,6 стилистически более совершенен. В основном перевод самостоятелен, однако в некоторых фрагментах («Сон Обломова») Койхель сбивается на стилистическую правку перевода Хорски. Поправляя некоторые существенные неточности предшественника, он непременно заглядывает в оригинал. Переводчик обращается с текстом еще более свободно, чем Хорски, вслед за которым игнорирует деление на части, объединяя главы (обычно по две-три – в одну). В первом томе у него тринадцать глав, во втором – десять и эпилог. Значительны сокращения текста романа: например, целиком снято окончание главы IX части второй, полностью изъята глава VIII части четвертой, для устранения «вялости» стиля урезано множество описаний, диалогов и т. д. В предисловии Цабель оправдывает сокращения тем, что Гончаров слишком уж детализирует описания, чем напоминает французских натуралистов, дает чересчур развернутые психологические комментарии: «Искусство вовремя остановиться так же
461
«Обломов». Титульный лист первого немецкого издания
(перевод Б. Хорски). 1868 г.
462
мало составляет его сильную сторону, как и искусство композиции»,1 – пишет критик. Вместе с тем, по мнению Цабеля, роман принадлежит к оригинальнейшим явлениям русской литературы последних десятилетий.2 Особую симпатию автора предисловия вызывает Штольц. Гончаров, считает Цабель, «…представляет немца как пример деятельной силы и верности долгу и дает ему достигнуть определенной цели в жизни, в то время как русский, именем которого назван роман, погибает по причине полного отсутствия энергии».3 Гончаров знал мнение Цабеля об обломовщине и не соглашался с ним: «Я в газетах читал, что он написал в каком-то немецком журнале (Rundschau) отзыв об „Обломове” и, между прочим, относит его к лишним людям: вот и не понял! Я был прав, говоря, что иностранцам неясен будет тип Обломова. Таких лишних людей полна вся русская толпа, скорее нелишних меньше. Но Вы сами хорошо понимаете, что значит у нас обломовщина» (из письма к Ганзену от 9 февраля 1885 г.).
Перевод Койхеля сделан по изданию 1884 г.4
Более серьезные переживания доставили автору французские переводчики. Французский перевод и переписка5 Гончарова с Ш. Деленом6 стали основной причиной того, что в июле 1878 г. писатель вновь обратился к «Необыкновенной истории», которую в 1876 г. считал законченной: «Я запечатал было все предыдущие 50 листов, думая
463
остановиться там, где кончил. Но в течение этих двух с половиною лет случилось многое, относящееся к этому делу…» («Необыкновенная история»). Таким образом, первый французский перевод «Обломова» (точнее, перевод части первой, потому что полностью роман вышел по-французски в следующем веке) имеет непосредственное отношение и к творческой истории этого текста.
В предисловии к изданию 1877 г. Делен сообщил, что переводить «Обломова» предложил ему Петр Артамов «восемнадцать лет назад», т. е. в 1859 г. Делен в это время впервые приехал в Париж и, вероятно, счел участие в переводе чрезвычайно популярного русского романа счастливой возможностью начать собственную литературную карьеру. Роль Делена, как явствует из предисловия, заключалась в стилистической правке французского текста, поскольку русского языка он не знал. Никакие другие переводы Делена неизвестны. Коллективная работа над переводом, когда подстрочник или предварительный перевод делался русским, а стилистическая шлифовка – носителем языка, французом, была обычным делом. Тургенев в 1845 г. переводил Гоголя вместе с Л. Виардо, а над переводами Пушкина работал совместно с Флобером и Мериме.1 Переводческие тандемы существовали и позднее. Как писал современник, в 1880-1890-е гг. «образовался род лабораторий, в которых работали русские, не знавшие французского языка, и французы, не знавшие по-русски».2 Конечно, в данном случае ситуация была несколько иной. Петр Артамов3 прекрасно знал французский
464
и был основным переводчиком, что и указано на титульном листе издания 1877 г. Впрочем, в предисловии Делен признается, что французский перевод «Обломова» – плод сотрудничества многих людей: «…в действительности этот перевод не принадлежит исключительно двум лицам, под ним подписавшимся, это коллективный труд самых известных членов русской колонии, находившихся в Париже зимой 1860 г. Все вечера мы – мой сотрудники я – проводили у господина Н. Жеребцова,1
465
действительного статского советника, человека необыкновенно умного, который опубликовал по-французски замечательную книгу об истории цивилизации в России. Туда приходило множество самых разных русских, и сделанное нами за день критиковалось с такой тщательностью, что иногда нам приходилось часами искать лучший способ передать ту или иную фразу. Большие почитатели Гончарова, его соотечественники хотели, чтобы перевод „Обломова” был, насколько это возможно, безупречен. Они настаивали прежде всего на том, чтобы был сохранен русский колорит, который, по общему мнению, был свойствен этому автору более, чем кому-либо из его собратьев; и я старался удовлетворить этим требованиям настолько, насколько позволял дух нашего языка».1
Интересно, что качество французского перевода Гончарова вполне удовлетворило (случай редкий). В письме к Ганзену от 24 мая 1878 г. он отметил: «…справедливость требует сознаться, что французский перевод 1-й части сделан очень хорошо: немудрено, если над ним трудились, по словам переводчика, многие русские». В письме
466
к самому Делену от 11 июля 1878 г. Гончаров признавался, что у него «нет ни одного замечания по поводу перевода как такового. Он замечателен, и если бы роман целиком был бы переведен с тем же талантом и изяществом, то он бы много выиграл и мог бы обеспечить автору некоторый успех у французской публики».1 В «Необыкновенной истории» перевод назван верным и исправным.
Не все разделяли такую точку зрения. Известный французский критик Т. де Вызева2 в октябре 1891 г. так характеризовал Делена: «Некий бельгиец, который заявил в предисловии, что не знает русского, и который еще меньше знает французский, перевел первые главы „Обломова”. Он даже не взял на себя труда указать, что роман не заканчивается там, где он его закончил; вообразите себе русского писателя, представляющего своим соотечественникам в качестве романа Бальзака три первые главы „Кузины Бетты”».3
Изданный и исправленный Деленом перевод Артамова не лишен противоречий. Сохраняя признаки национального колорита с помощью транслитерации: «kwas, mougik, barin, ispravnik, obrok, balalayka, gorelki» и т. п., переводчик в то же время не только лишает персонажей отчеств (Илья Ильич всегда просто Elie), но и считает нужным в комментарии возвести русские имена к французским (Миша – уменьшительное от Michel, Даша – уменьшительное от Dorothee и т. п.) и даже дать этимологические объяснения по поводу фамилий героев. Обломов, по его мнению, однозначно восходит к слову «облом»,4 а фамилия Свинкин комментируется почему-то и вовсе однословно – «поросенок».5 Вообще комментарий к тексту иногда обнаруживает действительно хорошее знание русских
467
реалий (цитата из русской песни в речи Захара), а иногда просто нелеп. Так, смысл текста:
«- Да чем же не нравится отец, например? – спросил Илья Ильич.
– А тем, что приехал в нашу губернию в одном сюртуке да в башмаках, в сентябре, а тут вдруг сыну наследство оставил, – что это значит?» (наст. изд., т. 4, с. 52) – комментатор растолковывает следующим образом: «В России люди ходят только в сапогах».1 Кроме того, переводчик постоянно обнаруживает у Гончарова несуществующую игру слов и приписывает совершенно фантастические значения обыденной русской фразеологии. Так, выражение «на белом свете», по его мнению, означает противопоставление «du monde noire, c’est a dire inconnu»2 – «черному, так сказать, неизвестному, свету (миру)».
Основной недостаток первого французского перевода – неполнота. Оборвав изложение, переводчик был вынужден придумать собственное окончание части первой. Чтобы текст казался более или менее завершенным, его нельзя было закончить приездом Штольца, поэтому Андрей, неоднократно упоминаемый, так и не появляется, а текст заканчивается так: «- Дай… квасу… – говорил он в промежутках зевоты.
Обломов одним махом опустошил ее (кружку. – Ред.) и, проснувшись совершенно, решил одеться и начать свой день в половине пятого вечера».3
В предисловии Делен сообщил, что первоначально предполагалось перевести роман полностью, но потом у издателей возникло опасение, «…как бы этот кусок не оказался слишком велик для аппетита наших читателей».4 В письме же к Гончарову от 22 июня 1877 г. Делен признался, что основной автор перевода, граф де ла Фит, увлекшись журналистикой, просто не довел работу до конца.5
