Рассказы на ладони - Ясунари Кавабата
Он поднял голову. Полнолуние. Оттого, что луна была такой яркой, во всём небе она была одна. Он воздел к ней руки: «Эй, луна! Все свои чувства я отдаю тебе!»
[1924]
Белый цветок
Морганатические браки были в их роду делом обычным. Все её родные умирали от чахотки.
У неё тоже была впалая грудь. Если бы мужчина обнял её, он бы наверняка испугался.
Одна славная женщина говорила ей так: «Захочешь замуж — выбирай со смыслом. Остерегайся высоких мужчин. Только хилый жених и вправду крепок здоровьем, а если кожа у него белая — чахотки точно не будет. Пусть сидит прямо, вина не подливает и улыбается по-доброму…».
Но сама девушка мечтала о большом и сильном. Чтобы обнял, и косточки хрустнули.
Хоть взглядом была и чиста, а жила она с какой-то обречённостью. Словно с закрытыми глазами бросилась она в волны. Словно решила: пусть несёт меня ветер, куда несёт. Это-то и придавало ей очарование.
Пришло письмо от двоюродного брата. Он жаловался, что кашляет. «Впрочем, это говорит только о том, что настало время для предначертанного судьбой. Я спокоен. Есть только одно, о чём я сожалею. Почему это я, когда был здоров, хоть один раз не поцеловал тебя? Но пусть хоть твои губы не знают этой убийственной заразы!»
Прочтя письмо, она тут же отправилась к брату. В скором времени её направили в туберкулёзный санаторий на берегу моря. Молодой доктор ухаживал за ней так, словно она была единственным пациентом во всей лечебнице. Каждый день он доставлял на самую оконечность мыса её каталку, похожую на детскую коляску. На заросли бамбука там всегда падал солнечный свет.
Рассвет. «Вы полностью выздоровели. Полностью. Я очень ждал этого дня», — говорит доктор и помогает ей встать с каталки, которая стоит на самой вершине скалы. «Ваша жизнь начинается снова — точь-в-точь как нынешний день. Почему же корабли не подняли свои паруса, окрашенные в счастливый персиковый цвет? Простите меня! Я ждал сегодняшнего дня, как если бы у меня было два сердца. Одно — вашего лечащего врача, второе — моё собственное. О, как я ждал этого дня! И как страдал от того, что не мог относиться к тебе просто как любящий человек. Ты выздоровела! Настолько, что уже можешь отдаться своим чувствам. Почему же всё море не окрасилось в персиковый цвет?»
Она с благодарностью взглянула на врача. Потом обратила свой взор в сторону моря и стала ждать. К её удивлению, мысль о потере девственности ничуть не беспокоила её. С самого детства девушка ждала смерти. Поэтому она не верила в существование времени. Она не верила в продолжение времени. И поэтому никакой девственности для неё просто не было.
— Ты, наверное, заметила, с какими чувствами я смотрел на твоё тело. И в то же время я должен был смотреть на него, как врач. Для врача твоё тело — это лаборатория.
— Что-что?
— Прекрасная лаборатория! Если бы я не был врачом, моё томление убило бы тебя!
Услышав это, она почувствовала отвращение. Она отвернулась, чтобы он не видел её глаз.
Потом с ней заговорил писатель, который лечился в том же санатории. «Поздравим друг друга! Давай выпишемся отсюда в один и тот же день!» Выйдя за больничные ворота, они сели в автомобиль и помчались по дороге через сосновый лес.
Писатель едва прикоснулся к её маленькому плечу, как бы намереваясь обнять её. Она — лёгкая и бессильная — тут же прислонилась к нему. Они отправились путешествовать.
«Это персиковый рассвет нашей жизни. Есть моё утро, но есть и твоё утро. И это так странно. И вот эти два утра встречаются. Да, именно так. Неплохо сказано. Я напишу роман и назову его „Два утра“».
Она взглянула на него. Её глаза были счастливыми.
— Вот, посмотри, я уже написал о тебе. И пусть даже мы оба умрём, мы всё равно останемся жить на этих страницах. А теперь настало второе утро. Чистая, ничем не замутнённая красота. Невидимая красота в твоей жизни, похожая на аромат, источаемый весенними цветами. В моём романе будет заключено именно такое понимание прекрасного. Но так трудно выразить это словами! Положи мне на ладонь свою душу! Пусть искрится — словно кристалл хрусталя. И тогда я сумею написать этот роман!
— Что-что?
— Превосходный материал! Если бы я не был писателем, я бы не сумел воскресить тебя для далёкого-далёкого будущего.
Услышав это, она почувствовала отвращение. И, чтобы он не мог видеть её лица, отвернулась.
Она сидела одна в своей комнате. Брат уже умер.
«Персиковый цвет, персиковый цвет», — она вспомнила эти слова, разглядывая свою белую прозрачную кожу. Вспомнила и рассмеялась. «Стоит кому-то сказать, что я нужна ему, как я уже на всё готова», — смеясь, подумала она.
[1924]
Закат
Близорукая женщина возбуждённо сочиняла открытку во дворе почты. «Окно поезда, окно поезда, окно поезда», — трижды написала она и перечеркнула. «Нынешнее время, нынешнее время, нынешнее время».
Сотрудник отдела экстренной доставки почёсывал карандашом в затылке.
На кухне ресторана повар завязывал тесёмки передника официантки. «Сзади завязывать, что ли? Так теперь не делают. Давай спереди под грудью завяжу». — «Давай!»
А поэт покупал сахар. Приказчик воткнул огромный совок в гору сахарного песка. «Приду домой, а лепёшек печь не стану. А если насыпать песку в карман, белые, светлые мысли придут в голову». Вслед встречным прохожим поэт забормотал: «Эй вы, вы идёте в прошлое! А я направляюсь в будущее. Кто со мной? В будущее-то всякому хочется. Ерунда какая-то».
Мальчишка-рассыльный объехал близорукую женщину на велосипеде. «Послушай-ка. Я ведь близорукая. В лавке сахар белый-белый, а я его не вижу. Я даже подумала, что тот мужчина вместе с той женщиной вошли в поезд через окно! И он, вот меня такую… Эй, мальчик!»
Поэт и официантка весело беседовали в ресторане.
— А у тебя новенький передник. Покажись-ка сзади. Смотри-ка, а у тебя там новый бантик. И беленький какой.
— Мне так не нравится! Не заглядывайте на меня сзади.
— Договорились. Я прямо вперёд в будущее направлялся, так что и ты ко мне передом встань.
И в эту минуту солнце, освещавшее крышу ломбарда, расположенного в самом западном конце улицы, берущей начало на востоке этого города, беззвучно скрылось.
Вот. И тогда пешеходы как-то разом вздохнули и перешли на прогулочный шаг. Сами они, правда, не заметили этого.
Дети, игравшие
