Кнут Гамсун - Виктория (пер. В. К.)
Его большое произведеніе уже почти кончено, остается только заключительная глава, какъ бы привѣтъ съ уплывшаго вдаль корабля, и она уже готова въ его воображеніи:
Въ маленькомъ трактирчикѣ на проѣзжей дорогѣ сидитъ путешественникъ. Онъ здѣсь проѣздомъ и ѣдетъ далеко, далеко. У него сѣдые волосы и борода, онъ прожилъ уже не мало, не мало лѣтъ, но еще высокъ и силенъ и не такъ старъ, какъ выглядитъ. На дворѣ стоитъ его экипажъ, лошади отдыхаютъ, кучеръ веселъ и доволенъ, потому что путешественникъ велѣлъ дать ему вина и накормить его. Когда путешественникъ записалъ свое имя, хозяинъ узналъ его, низко поклонился ому и оказалъ ему много почестей. Кто живетъ теперь въ замкѣ? — спросилъ онъ. Хозяинъ отвѣчалъ: Полковникъ, онъ очень богатъ, а госпожа очень милостива ко всѣмъ. Ко всѣмъ? переспросилъ про себя путешественникъ и странно улыбнулся, и ко мнѣ тоже? И онъ сѣлъ и началъ писатъ, и дописавъ до конца, перечелъ еще разъ, — это были грустные и спокойные стихи, но въ нихъ было много горечи. Затѣмъ онъ разорвалъ бумагу и продолжалъ сидѣть и рвать ее на мелкіе куски.
Въ дверь постучали и вошла одѣтая въ желтое дама. Она откинула вуаль, это была владѣлица замка, фрау Викторія. Она прекрасна, какъ королева. Путешественникъ встаетъ, его душа въ ту же минуту освѣщается яркимъ пламенемъ, подобнымъ тому, съ какимь рыбаки ловятъ ночью рыбу. Вы такъ милостивы ко всѣмъ, говоритъ онъ съ горечью, вы пришли и ко мнѣ. Она не отвѣчаетъ, она стоитъ и смотритъ на него, все лицо ея залито яркимъ румянцемъ. Чего вы хотите? — спрашиваетъ онъ съ той же горечью:- Вы пришли затѣмъ, чтобы напомнить мнѣ прошлое? Такъ это будетъ послѣдній разъ, я уѣзжаю навсегда. И снова ничего не отвѣчаетъ молодая владѣлица замка, но губы ея дрожатъ. Онъ говоритъ: Развѣ вамъ недостаточно, что я уже сознался въ своемъ безуміи, ну, такъ слушайте, я признаюсь въ немъ еще разъ: я мечталъ о васъ, я былъ васъ недостоинъ, теперь вы довольны? И съ возрастающей горячностью онъ продолжалъ: Вы отвѣтили мнѣ «нѣтъ», вы вышли замужъ за другого; я былъ мужикъ, медвѣдь, дикарь, случайно попавшій въ юности въ королевскій паркъ. Путешественникъ опускается на стулъ, рыдаетъ и молитъ: О, уходите! Простите меня, идите своей дорогой! Вся краска сходитъ съ лица владѣлицы замка. Она заговорила и произноситъ слова медленно и отчетливо: Я люблю васъ, повѣрьте мнѣ, наконецъ: одного васъ люблю я, будьте счастливы! И молодая владѣлица замка быстро выходитъ изъ комнаты, закрывъ лицо руками…..
. . . . . . . . . . . . . . .
Онъ кладетъ перо и откидывается за спинку стула.
Точка. Конецъ. Передъ нимъ лежала книга, всѣ исписанные листки, работа девяти мѣсяцевъ. Радостное чувство удовлетворенія охватило его, произведеніе его было закончено. И пока онъ сидитъ и глядитъ въ окно, черезъ которое уже брезжитъ свѣтъ, въ головѣ его все шумитъ и звенитъ, и мысли бѣгутъ дальше. Его охватило вдохновеніе, мысли его подобны необработанному, дикому саду, отъ почвы котораго поднимаются испаренія.
Какимъ-то чудеснымъ образомъ очутился онъ въ глубокой вымершей долинѣ, гдѣ прекратилась всякая жизнь.
Вдали одинокій и заброшенныя стоитъ органъ и играетъ. Онъ подходитъ къ нему ближе и осматриваетъ его; изъ одной стороны органа течетъ струйка крови въ то время, какъ онъ играетъ… Идя дальше, онъ приходитъ на рыночную площадь. Здѣсь все пустынно, не видно ни деревца, не слышно ни звука, пустынная рыночная площадь. Но на пескѣ видны слѣды мужской обуви, а въ воздухѣ еще висятъ послѣднія слова, произнесенныя на этомъ мѣстѣ,- такъ еще недавно жизнь покинула его. Какое-то особенное чувсгво охватываетъ его, эти слова, висящія въ воздухѣ, надъ площадью, наводятъ на него ужасъ. Онъ отгоняетъ ихъ отъ себя, но онѣ снова возвращаются, и это уже не слова, а старики: цѣлая толпа танцующихъ стариковъ; теперь онъ это видить. Зачѣмъ они танцуютъ, и почему они не веселы, когда танцуютъ? Отъ этихъ стариковъ вѣетъ холодомъ, они не смотрятъ на него, они слѣпы, и когда онъ зоветъ ихъ, они не слышатъ, потому что глухи. Онъ идетъ на востокъ, къ солнцу, и приходитъ къ горѣ. Чей-то голосъ кричитъ ему: подошелъ ты къ горѣ? Да, отвѣчаетъ онъ, я подошелъ къ горѣ. Тогда голосъ говорить: на горѣ, у подножія которой ты стоишь, я лежу связанный, иди на край свѣта и освободи меня! Тогда онъ идетъ на край свѣта. Около моста стоитъ человѣкъ и подстерегаетъ его, онъ крадетъ тѣни; человѣкъ этотъ изъ мускуса. Ледяной ужасъ охватываетъ его при видѣ человѣка, который хочетъ отнять у него его тѣнь. Онъ плюетъ на него и грозитъ ему сжатыми кулаками, но человѣкъ стоитъ неподвижно и ждетъ его. Обернись! кричитъ голосъ сзади него. Онъ оборачивается и видитъ голову, которая катится передъ нимъ и указываетъ ему дорогу. Это человѣческая голова, и по временамъ она молча и тихо смѣется. Онъ идеть за ней. Она дни и ночи катится передъ нимъ, а онъ идетъ слѣдомь за ней, на берегу моря она проскальзываетъ въ песокъ и исчезаетъ. Онъ бросается въ море и погружается на дно. Онъ стоитъ у великолѣпной двери и его встрѣчаетъ большая лающая рыба. На шеѣ у нея грива, и она лаетъ, какъ собака. Сзади рыбы стоитъ Викторія. Онъ протягиваетъ къ ней руку, она стоитъ обнаженная и волосы ея развѣваюіся по вѣтру. Онъ зоветъ ее, онъ слышитъ свой крикъ — и просыпается.
Іоганнесъ встаетъ и подходить къ окну. Почти уже разсвѣло, и онъ видитъ въ маленькое зеркало, что вѣки его красны. Онъ тушитъ лампу и при сѣромъ утреннемъ свѣтѣ прочитываетъ еще разъ послѣднюю страницу своей книги. Потомъ онъ ложится спать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ этотъ же день Іоганнесъ заплатилъ за комнату, сдалъ свою рукопись и покинулъ городъ. Онъ уѣхалъ за границу и никто не зналъ куда.
VI
Большая книга вышла изъ печати, цѣлое королевство, маленькій, шумный міръ настроеній голосовъ и образовъ. Ее раскупали и читали. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ; когда наступила осень, Іоганнесъ выпустилъ въ свѣтъ новую книгу. Что же произошло? Имя его было у всѣхъ на устахъ, счастье не покидало его. Эту книгу онъ написалъ на чужбинѣ, вдали отъ воспоминаній пережитаго на родинѣ, и она была крѣпка и сильна, какъ вино.
Милый читатель, это исторія Дидриха и Изелины. Она была написана въ доброе время, во дни ничтожныхъ работъ, когда все легко переносилось, написана съ сильной любовью къ Дидриху, котораго Богъ поразилъ любовью. . . . . . . . . . . . .
Іоганнесъ жилъ въ чужихъ странахъ, никто не зналъ гдѣ именно. И прошло больше года, прежде чѣмъ кто-либо узналъ объ этомъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Кажется, стучатъ въ дверь, — сказалъ разъ вечеромъ старый мельникъ.
Онъ съ женой тихо сидѣли и прислушивались.
— Ничего не слышно, — сказала она, — уже десять часовъ, скоро ночь.
Прошло нѣсколько минутъ.
Въ дверь раздался короткій твердый стукъ, словно кто-то собрался, наконецъ, съ мужествомъ постучать. Мельникъ отворилъ дверь. На порогѣ стоитъ барышня изъ замка.
— Это я, не бойтесь, — говоритъ она, робко улыбаясь. Она входитъ, ей подаютъ стулъ, но она не садится. На ея голову накинутъ только шарфъ, а на ногахъ маленькія, открытыя туфли, хотя весна еще не наступила и на дорогѣ грязно.
— Я хотѣлъ васъ предупредить, что весной пріѣдетъ лейтенантъ, — сказала она. — Лейтенантъ, — мой женихъ. Онъ хочетъ охотиться, я хотѣла предупредить васъ объ этомъ, чтобы вы не пугались.
Мельникъ съ женой съ удивленіемъ взглянули на барышню изъ замка. До сихъ поръ никто не предупреждалъ ихъ, когда гости изъ замка собирались охотиться въ лѣсахъ или поляхъ; они растроганно поблагодарили ее.
Викторія направилась къ двери.
— За этимъ только я и пришла. Я подумала, вы уже старые люди, лучше, если я предупрежу васъ.
Мельникъ отвѣчалъ:
— Благодаримъ васъ, милая фрёкэнъ! Но милая фрёкэнъ промочитъ ноги въ такихъ тонкихъ башмачкахъ.
— Нѣтъ, на дорогѣ уже обсохло, — коротко сказала она, — Я пошла прогуляться. Покойной ночи!
— Покойной ночи!
Она надавила ручку двери и вышла. Въ дверяхъ она остановилась и спросила:
— Да, вы ничего не знаете объ Іоганнесѣ?
— Нѣтъ, мы ничего не знаемъ о немъ — благодаримъ за память. Мы ничего не знаемъ о немъ.
— Онъ, вѣроятно, скоро пріѣдетъ. Я думала, онъ вамъ писалъ.
— Нѣтъ, онъ не писалъ съ прошлой весны. Іоганнесъ, должно-быть, въ чужихъ странахъ.
— Да, въ чужихъ странахъ. Ему тамъ хорошо. Онъ самъ пишетъ, что живетъ беззаботно. Ему тамъ хорошо живется.
— Да, да, Богъ знаетъ! Мы ждемъ его, — намъ онъ не пишетъ и никому не пишетъ. Мы только ждемъ его.
— Ему тамъ, вѣроятно, лучше, если у него тамъ нѣтъ никакихъ заботъ. Ну, да это его дѣло. Мнѣ просто хотѣлось знать, пріѣдетъ ли онъ весной домой. Покойной ночи!
— Доброй ночи!
Мельникъ съ женой проводили ее до воротъ и видѣли, какъ она, гордо поднявъ голову, шла по дорогѣ къ замку, ступая по лужамъ и грязи на растаявшей землѣ. . . . . . . . . . .
