Альфред Мюссе - Секрет Жавотты
— Вы так же не будете петь в хоре, как я! Вам выдадут трико и току и велят шествовать в свите принцессы Изабеллы; да еще, пожалуй, вас по воскресеньям, за ничтожную доплату, будут подымать на блоке в небеса, — это в балете «Сильфида». Что, собственно, вы хотите сказать, подчеркивая ваше положение?
— Хочу сказать и предупреждаю, что ни в коем случае не допущу, чтобы господин барон услышал мое имя в связи с какой‑нибудь темной историей. Я не знаю, в каких целях вы хотите воспользоваться моим браслетом, и вам неугодно открыться мне. Господин барон знает меня только под именем де Розанваль — так называется имение, которое принадлежало моему отцу. У меня, дорогой мой, самые лучшие преподаватели, я обучаюсь пению и не хочу ввязываться в дела, которые могут испортить мне карьеру.
Чем дольше затягивался разговор, тем сильнее Тристана раздражало упорное сопротивление и непонятное легкомыслие Жавотты. Судя по всему, браслет был у нее, быть может хра-: нился в этой самой комнате; но где его найти? Минутами у Три-! стана являлось поползновение действовать наподобие грозил, прибегнуть к угрозам, только бы добиться своего. Но, одумав-< шись, он сказал себе, что все‑таки лучше употребить кротость и терпение.
— Жавотта, милочка, — сказал он, — не будем ссориться., Я свято верю всему, что вы мне сказали, Я тоже ни в коей мере не хочу испортить вам репутацию; пойте в опере, сколько вам угодно, танцуйте даже, если сочтете нужным. Я отнюдь не намерен…
— Танцевать! Это я‑то! Ведь я играла Селимену! Да, дружок, я играла Селимену[8] в Бельвиле, прежде чем уехала в провинцию; директор большого провинциального театра, господин Пупииель, был на спектакле и тут же пригласил меня на роли третьих субреток. Потом я дублировала первых кокеток, играла первые характерные роли и была первой примадонной. И расторгнуть этот контракт меня уговорил Брошар, сам Брошар, — тот, у которого лирический тенор; а Гюстав, он же Ларюэт, гастролировал со мной в Оверни. В нашем репертуаре было только две пьесы — «Нельская башня»[9] да еще «Адольф и Клара»[10], и мы делали сборы по четыреста — пятьсот франков! И вы воображаете, что я пойду танцевать!
— Не сердитесь, прелесть моя, умоляю вас!
— Да знаете ли вы, что я играла с Фредериком[11]? Да, играла с ним в провинции на спектакле в пользу какого‑то там писателя. Правда, роль у меня была небольшая — паж в «Лукреции Борджа», но, как‑никак, я играла с Фредериком.
— Я уже не сомневаюсь — вам не пристало танцевать. Простите меня, ради бога, но, дорогая моя, время идет, вы все отвечаете мне на множество незаданных вопросов, но только не на- тот, который я вам предложил. Покончим с ним, если только это возможно. Скажите: вы разрешите мне сейчас же пойти к Фоссену, отобрать там браслет, цепочку, кольцо — любое украшение, которое может вас порадовать, может вам понравиться, отобрать это и затем прислать или принести вам, как вам будет угодно; взамен чего вы мне пришлете или сами вручите вещичку, которую я у вас прошу и которою вы, видимо, не так уж дорожите?
— Как знать? — ответила Жавотта, несколько смягчившись. — Вообще мы, актрисы, мало чем дорожим; а вот у меня такой характер — я очень привыкаю к своим вещам.
— Но ведь этот браслет не стоит и десяти луидоров, и, судя по всему, отнюдь не подпись придает ему такую ценность в ваших глазах?
Мужское тщеславие с одной стороны,' женское кокетство с другой — черты столь естественные, что они так или иначе всегда проявляются вовне: отсюда понятно, что Тристан, задавая эти вопросы, невольно подсел поближе к Жавотте и нежно обвил рукой тонкий стан своей бывшей подружки, а та, томно улыбаясь, склонила головку на веер и начала едва слышно вздыхать. Усы молодого гусара уже коснулись ее золотистых волос, уже память о минувших днях и мысль о новом браслете заставили ее сердце биться Сильнее.
Говорите, Тристан, — молвила она, — откройте мне все без утайки. Я ведь добрая; не бойтесь, скажите мне, куда вы денете мою голубую змейку?
. — Ладно, дитя мое, — сказал Тристан, — я признаюсь зам во всем: я влюблен.
— А хороша она собой?
— Вы красивее; а она ревнива, вот она и требует этот браслет; до нее дошло, уж не знаю как, что я любил вас…
— Лгунишка!
— Нет, это — святая правда, милочка, у вас был… нет, у вас и теперь еще такой прелестный кокетливый, свежий вид, вы — настоящий цветок; ваши зубки — словно жемчужины, упавшие в чашечку розы; ваши глазки, ваши ножки…
— Ну что ж, — сказала Жавотта, все еще вздыхая.
— Ну что ж, — подхватил Тристан, — а наш браслет?
Возможно, Жавотта сказала бы нежнейшим голоском: «Ну что ж, мой друг! Сходите к Фоссену», но вместо этого она вскричала.: «Осторожно! Вы меня оцарапали!»
Тристан все еще держал в руке визитную карточку Ла Бретоньера, и твердый картон действительно пребольно задел плечо госпожи Розанваль. В ту же минуту в дверь тихонько постучали: портьера приподнялась, и в комнату вошел не кто иной, как Ла Бретоньер.
— Клянусь богом, — воскликнул Тристан, не в силах скрыть свою досаду, — без вас, сударь, видно, так же не обойтись, как без поста в марте месяце.
— Скажите лучше — как без бога Марса, для которого все времена года хороши, — ответил Ла Бретоньер, сам восхищаясь своим остроумием.
— Это следовало бы проверить, — заявил Тристан.
— Когда вам будет угодно, — ответил Ла Бретоньер.
— Завтра я дам вам знать о себе.
Тристан встал, отозвал Жавотту в сторону и шепнул ей:
— Я рассчитываю на вас, не так ли? Через час я пришлю вам кое‑что.
Затем он вышел, не поклонившись, и на ходу повторил: «До завтра».
— Что это означает? — спросила Жавотта.
— Понятия не имею, — ответил Ла Бретоньер.
V
Легко себе представить, с каким нетерпением Арман ждал возвращения брата; ему хотелось поскорее узнать результат разговора с Жавоттой. Тристан пришел домой превеселый.
— Победа, милый мой! — закричал он. — Мы выиграли сражение, мало того — завтра мы получим все удовольствия разом.
— Вот как! — отозвался Арман. — Что же случилось? У тебя такой радостный вид, что смотреть приятно!
— Для этой радости есть основания, и далась она мне нелегко. Жавотта долго колебалась, болтала без умолку, врала невесть что; но я уверен, в конце концов она уступит, я рассчитываю на нее. Сегодня вечером браслет будет у нас, а завтра утром мы, для разнообразия, будем драться на дуэли с Ла Брето- ньером.
— Опять ты придираешься к бедняге! Видно, ты уж одень на него зол!
— Нет, по правде сказать, я уже не питаю к нему злобы. Я встретился с ним, обругал его; раз — другой кольну его шпагой — и прошу.
— Где же ты его видел? У своей красотки?
— Ах, ты, господи, да, у нее; ведь этот субъект всюду суется.
— Из‑за чего началась ссора?
— Говорю тебе, никакой ссоры не было; обменялись двумя словами — сущий пустяк; мы еще побеседуем с тобой об этом. А сейчас прежде всего пойдем к Фоссену и купим что‑нибудь для Жавотты, я с ней уговорился насчет обмена; ведь когда женщина зовется Жавоттой и даже когда она зовется как‑нибудь иначе, от нее ничего не получишь даром.
Ну что ж, — сказал Арман, — я не меньше тебя радуюсь тому, что ты достиг своей цели и можешь теперь пристыдить маркизу. Но по пути к Фоссену, дорогой друг, обсудим серьезно, прошу тебя, вторую половину той мести, которую ты задумал. Это дело представляется мне более чем странным.
Напрасный труд, — возразил Тристан, — это решено. Прав я или неправ — безразлично; сегодня утром мы еще могли спорить об этом; сейчас вино нацежено, надо его выпить.
— Я неустанно буду твердить тебе, — продолжал Арман, — что я не понимаю, как человек твоего склада, военный, всеми признанный храбрец, может находить удовольствие в этих дуэлях без повода, этих ребяческих ссорах, этих озорных выходках, которые, возможно, когда‑то были в моде, а сейчас высмеиваются решительно всеми. Ссоры из‑за принадлежности к той или иной партии, дуэли из‑за разницы в цвете кокарды понятны во времена политических потрясений. Республиканцу может казаться забавным полязгать оружием в поединке с роялистом только потому, что они не сходятся во взглядах; когда бушуют страсти, все простительно. Но тут я даже не намерен давать тебе советы, я безоговорочно осуждаю тебя. Если ты твердо решил драться, я, не задумываясь, скажу тебе, что при таких обстоятельствах я бы отказался быть секундантом у самого близкого друга.
— Я не прошу тебя об этой услуге, а только прошу молчать; пойдем к Фоссену, __ Пойдем куда захочешь, но я буду стоять на своем. Не- любить навязчивого человека — такое может случиться с каждым, избегать его, трунить над ним, это еще куда ни шло, но Стремиться его уничтожить — это ужасно.
— Уверяю тебя, я его не убью; я тебе это обещаю, я ручаюсь тебе в этом. Оцарапаю его кончиком шпаги, вот и все.
