Ричард Олдингтон - "О вы, джентльмены Англии!"
— Я зарабатывал деньги. И зарабатывал их честным трудом.
Эстер расхохоталась.
— Ах, твое самолюбие задето? Ты зарабатывал деньги? Нет, твои компаньоны придумывали способы их добывать и добывали твоими руками. И это ты называешь честным трудом? А что ты делал? Работал, создавал что-нибудь? Твое дело было работать языком да выжимать деньги из дураков. Торговать бумажками и морочить людей, которые отдавали вам за них свои деньги, внушать им, что они разбогатеют. И что же? Вы-то на этом богатели, а они? Их вы сделали богачами? Вы наживали капиталы, когда люди страдали и погибали на фронте. Вы делали деньги, когда другие делали великое дело, спасали мир, спасали себя и свои семьи. Это ты-то джентльмен? Нет, ты просто мошенник. И ты так глуп, что даже этого не понимаешь. Я тоже вначале этого не понимала, а теперь поняла. Некоторые мои любовники были порядочные люди, и я говорила с ними обо всем этом. Слава богу, в Сити не все такие, как ты. И за Ла-Маншем в братских могилах лежит миллион англичан. А в то время как они погибали, ты делал деньги! В Англии больше миллиона безработных, они уже почти потеряли надежду найти работу и живут на жалкие гроши — да и те ты бы рад отнять у них. А ты наживал деньги! Слава богу, что ты их потерял, — потому что они были не твои!
Гарольд вскочил и пошел к двери. Но Эстер остановила его.
— Ты куда?
— К телефону. Сейчас вызову двух врачей, и они удостоверят, что ты помешанная.
Эстер опять расхохоталась.
— Что ж, вызывай! Но они скорее тебя признают помешанным. А я все равно от тебя уйду.
— То есть как уйдешь?
— А вот так. Уложу сейчас чемодан и уйду из этого дома. За остальными вещами пришлю завтра. Надеюсь, что позволишь мне взять свои платья?
— Что за вздор! У тебя нет ни гроша — как ты будешь жить?
— Это уж мое дело. Да, кстати…
Она сняла обручальное кольцо и положила его на стол.
— Возьми. Оно мне больше не нужно.
— Так ты намерена бросить мужа и ребенка? Эй, смотри, Эстер! Есть суд и закон!..
— Никакой суд и закон не заставят меня еще хоть день прожить с тобой. А с Элен я и не собираюсь расставаться. Оставить ее в твоих нежных когтях? Ни за что! Она уйдет со мной.
— Нет, не уйдет!
Эстер, ничего не ответив, пошла к себе в комнату и стала укладываться. Она еще вся дрожала от нервного напряжения после сцены с мужем, но была полна решимости и даже радостного возбуждения. Она так часто обдумывала, как будет действовать, если у нее когда-нибудь хватит духу уйти от Гарольда, что у нее уже был готов план. Она слышала, как в гостиной Гарольд шагал из угла в угол, натыкаясь на стулья и чертыхаясь при этом. С насмешкой, но и с некоторым облегчением Эстер подумала, что он не выполнил своей угрозы и не позвонил никаким врачам. Значит, он теперь боится ее. Уложив чемодан, она пошла в комнату дочери и стала укладывать ее вещи. Элен вернулась в ту самую минуту, когда мать закрывала второй чемодан. В гостиной раздался ее голос:
— Что случилось, папа? Ты плачешь?
Эстер вошла в гостиную и увидела, что Гарольд несколько мелодраматично прижимает дочь к груди.
— Это твоя мать довела меня до слез, твоя грешная, скверная мать! — сказал он. — Не знаю, в уме ли она. Объявила мне, что бросает нас с тобой.
— Не вас, а только тебя, — спокойно поправила его Эстер. — Я уже уложила свои и твои вещи, Элен.
Девушка высвободилась из объятий Гарольда.
— Так это правда? Ты уходишь, мама?
— Ухожу, дорогая.
— Но почему?
— Потому что она негодная женщина. Она недостойна жить в одном доме с чистой, невинной…
Эстер не дала ему договорить.
— Ни к чему тебе, Элен, разбираться во всех этих гадких делах, — сказала она громко и спокойно. — Я давно задумала уйти отсюда — и вот теперь мы уйдем, я и ты. Ты готова?
— Нет, я знаю, ты останешься, Элен, и будешь утешением твоему бедному папе, который так несчастен и так любит тебя!
Девушка посмотрела на него, и то, что она увидела глазами честной, не знающей компромиссов юности, оттолкнуло ее от него.
— Прости, папа, — сказала она тихо, но твердо. — Если мама уходит, я должна уйти с ней.
— Нет, ты не можешь уйти, не имеешь права! Я тебе запрещаю. Я твой отец и законный опекун.
— Мне уже восемнадцать лет, папа.
— Не отпущу я тебя с этой падшей женщиной! И потом, через какую-нибудь неделю ты будешь голодать.
— Не буду я голодать! С мамой мне ничего не страшно.
Через минуту громко щелкнул замок входной двери, и Гарольд остался один. Он сидел, созерцая коврик, с которого два часа назад поднял письмо, взорвавшее его семейное благополучие. Он был в полной растерянности, голова у него шла кругом. Боже, чего только не наговорила ему эта мерзкая женщина! А какую черную неблагодарность проявила Элен! Слыханное ли дело, чтобы дочь бросила обожающего ее отца! Вот они, плоды баловства. Да и Эстер следовало держать в ежовых рукавицах. Возможно ли, чтобы женщина, а тем более жена Гарольда Формби, так обманывала мужа!
Из резных швейцарских часов выскочила деревянная кукушка и закуковала:
— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Гарольд слушал внимательно и серьезно. Семь часов. Скоро пора обедать. Он отправился на кухню, зажег свет. В кладовой нашел всякую еду, на буфете стояли тарелки и чашки, но что-то враждебное чудилось в их неподвижности. Как это неприятно, когда некому подать обед на стол! Ну да недели не пройдет, как обе вернутся! И тогда они узнают, где им хорошо и кто глава семьи. Господи! Каких гадостей наговорила эта женщина!.. Да, ясно, что у нее голова не в порядке.
Он решил сегодня не готовить обеда. Не стоит возиться, к тому же восьмой час, поздно уже. Надо будет завтра найти какую-нибудь женщину для уборки, стряпни и всего прочего — только на несколько дней, пока не вернутся те… И платить ей поденно, нет расчета платить за целую неделю. Вторник, среда, четверг… Они вернутся, наверное, в пятницу, самое позднее — в субботу… А в сущности, даже приятно несколько дней прожить холостяком, это будет вроде короткого отпуска. По правде говоря, женщины народ невыносимый. Кто бы мог подумать, что Эстер станет говорить такие вещи! Безумные слова, лишенные всякого смысла и логики, но горькие и обидные для него, человека с тонкими чувствами. Да, с будущей недели надо будет крепко забрать их в руки, поучить уму-разуму. А собственно, так ли уж необходимо вернуть Эстер? Элен отлично сможет одна вести хозяйство. Мужчина обязан поддерживать свой авторитет, а после признаний Эстер…
Ку-ку!
Четверть восьмого.
Гарольд перестал слоняться по пустым, безмолвным комнатам и вызвал по телефону такси. Он с удовольствием пообедал у Фраскати, потом повел в кино свою очередную подружку и, чтобы не тратить лишний раз денег на такси, домой не поехал, а заночевал у нее.
Как это ни странно, ни Эстер, ни Элен не вернулись к священному домашнему очагу в Клэпхеме. Освободившись от власти мужа, Эстер могла теперь применить свои способности так, как ей хотелось, и сама удивлялась своей энергии и смелости. Несмотря на свалившиеся на нее заботы, она наслаждалась, строя самостоятельную жизнь для себя и дочери.
Первую ночь они ночевали в маленькой гостинице, а на другое утро Эстер сняла у одной знакомой комнату с пансионом за недорогую плату. У нее еще оставался ключ от квартиры Гарольда, и в его отсутствие они с Элен сходили туда и взяли остальные свои пожитки. Заложив драгоценности (их уже теперь было немного) и самые нарядные свои платья, Эстер получила за них около девяноста фунтов. Она обратилась к нескольким «друзьям» Гарольда, с которыми у нее были романы. Одни были с ней грубы, другие встретили ее холодно, но двое или трое отнеслись по-человечески. Она наконец сколотила сумму, которую нужно было внести, чтобы стать совладелицей одной антикварной лавки (хозяйка лавки была ее знакомая). Через полгода они с Элен уже смогли перебраться в отдельную маленькую квартирку, а через год Эстер вернула половину денег, которыми ее ссудили. Элен нашла себе работу в редакции газеты на Флит-стрит.
В конце тридцатого года Эстер получила от Гарольда письмо следующего содержания:
«Дорогая Эстер! Меня крайне удивляет твое молчание и мне очень неприятно, что приходится узнавать о тебе от людей посторонних. Ты тяжко согрешила передо мной, а после этого еще сильно обидела меня, уйдя из дому и уведя мою дочь. Несмотря на это, я готов все забыть и простить. Давай встретимся где-нибудь, обсудим все мирно и постараемся снова создать счастливый семейный очаг. В прошлом я все силы тратил на то, чтобы ты могла жить в роскоши, я окружал тебя вниманием. И теперь, когда коммерция переживает трудное время, тебе следует уж хотя бы в благодарность за мои прежние заботы и доброту согласиться на это предложение. Сердце мое обливается кровью при мысли, что бедняжка Элен вынуждена заниматься бог знает чем и встречаться бог знает с кем — это при ее-то происхождении и воспитании! У журналистов дурная слава.
