Джон Пассос - Большие деньги
– Хэлло, Эмиска, – сказал он, стараясь казаться как можно более равнодушным.
– Чарли… Боже мой! – воскликнула с удивлением девушка.
Ему показалось, что еще мгновение – и она упадет в обморок прямо перед ним.
– Может, потанцуем? – предложил он.
Она просто бросилась в его объятия. Они довольно долго танцевали, не произнося ни слова. Какой же толстый слой румян у нее на щеках, какие неприятные духи! Ему явно не нравился их запах.
После танца они сели вдвоем в уголочке. Оказывается, она еще не замужем. Работает в универсальном магазине. Нет, больше она не живет дома с родителями, снимает квартиру пополам с подругой. Он обязательно должен ее навестить. Все будет так, как и прежде, в старые добрые времена. Пусть даст ей свой номер телефона. Непременно. Судя по всему, она полагала, что он давно уже остепенился после всех этих француженок, которые наверняка у него были. А если он еще получит выходное пособие, то Андерсоны быстро пойдут в гору и очень скоро забудут о своих старых друзьях. Голос Эмиски уже переходил в визг, к тому же ему не нравилась ее привычка все время постукивать кулачком по его колену.
Чарли понял, что долго ему ее компании не вынести. Сославшись на сильную головную боль, он уехал домой без своих приятелей. Ему не хотелось их ждать. Все равно вечер теперь испорчен. Он возвращался домой на городском трамвае. Было ужасно холодно. Давно нужно было уйти из этого шумного притона. У него на самом деле разболелась голова, и он сильно озяб.
На следующее утро он слег с температурой. Болезнь стала для него, как это ни странно, облегчением. Хедвиг принесла ему кучу детективных рассказов, а тетушка Гартман суетилась вокруг него, таскала горячий пунш и взбитые яйца с сахаром и ромом, и ему было абсолютно нечего делать – лежи себе и читай!
Когда он выздоровел и встал на ноги, то прежде всего пошел в больницу к матери. Ей сделали еще одну операцию, правда, не совсем удачно. В палате было темно, и она никак не могла вспомнить, когда она видела его, своего Чарли, в последний раз. Ей казалось, что она находится в своем доме в Фарго и что он только что приехал к ней с юга. Она цепко держалась за его руку и постоянно повторяла:
– Мой потерявшийся сын наконец вернулся ко мне! Благодарю тебя, Боже, за моего мальчика!
Эти ее постоянные причитания досаждали ему, лишали силы, и когда он вышел из палаты, то тяжело опустился на плетеный стул, чтобы немного отдохнуть.
К нему подошла медсестра, остановилась рядом, теребя в руках карандаш и листок бумаги. Он посмотрел на нее снизу – такие милые розовые щечки, красивые темные ресницы.
– Не стоит так из-за всего этого расстраиваться, – сказала она.
Он широко ей улыбнулся.
– Что вы, я в полном порядке. Видите ли, я только оправился от легкого гриппа, такая болезнь явно не придает сил.
– Я слышала, на войне вы были летчиком, – сказала она. – А у меня брат служит в Королевском авиационном корпусе. Мы с ним канадцы.
– Да, это были храбрые ребята, что надо, – сказал Чарли. «Может, закадрить ее?» – подумал он, но тут же вспомнил о матери. – Скажите мне, только честно, в каком она состоянии?
– Ну, это противоречит установленным здесь правилам… Но, судя по другим больным, которых я повидала немало, ее шансы, можно сказать, невелики.
– Я так и думал.
Он поднялся.
– Вы свежи, как персик! Вы знаете об этом?
Лицо ее сразу вспыхнуло, залило краской от белой накрахмаленной шапочки до белого воротничка халата. Наморщив строго лоб, она сказала холодным тоном:
– Во всяком случае, чем скорее это произойдет, тем лучше.
– Да, знаю, – ответил Чарли, чувствуя, как к горлу подступает комок.
– Ну, прощайте, лейтенант. Мне нужно идти…
– Фу ты! Большое вам спасибо!
Выйдя на свежий воздух, он все вспоминал ее красивое личико и такие прелестные пухлые губки.
Однажды слякотным утром в начале марта, когда Чарли вынимал сгоревший сальник из двигателя «бьюика», к нему подошел подсобный рабочий из гаража и сказал, что кто-то зовет его к телефону из больницы. Чей-то незнакомый холодный голос сообщил ему, что миссис Андерсон почти на грани смерти и ее состояние быстро ухудшается. Не мог бы он поставить в известность других членов ее семьи? Сняв с себя рабочий халат, Чарли отправился прямо к Хедвиг. Джима не было, и они взяли одну из машин в гараже. Чарли забыл в суматохе вымыть руки, и они были у него черными от масла и копоти. Хедвиг нашла где-то тряпку, чтобы он хотя бы вытер их.
– В один прекрасный день, Хедвиг, – сказал он, – у меня будет чистенькая работенка в конструкторском бюро.
– Но ведь Джим хотел сделать тебя продавцом автомобилей! – зло огрызнулась Хедвиг. – Не вижу, каким образом ты сможешь чего-то добиться в жизни, если с ходу отвергаешь любое сделанное тебе предложение.
– Ну, быть может, поступят и такие, которые я приму, а?
– Где же ты собираешься их получить, если не у нас? – продолжала она тем же агрессивным тоном.
Чарли решил, что лучше промолчать. Они ехали молча почти через весь город. Когда приехали в больницу, им сообщили, что мать находится в коме. Через два дня она умерла.
На похоронах в течение доброй половины погребальной службы то и дело в горле его стоял ком, мешающий дышать. Он вышел, заперся в туалете гаража, сел там на толчок и дал, наконец, волю слезам. Он плакал как ребенок. Когда они вернулись с кладбища, он пребывал в ужасном настроении и не мог ни с кем разговаривать.
После ужина, когда Джим и Хедвиг, сидя за столом в столовой, принялись на листке бумаги подсчитывать, сколько им пришлось выложить за похороны, он взорвался и грубо заявил им, что заплатит все сам, до единого цента, и больше в их проклятом доме никогда ноги его не будет, могут не беспокоиться!
Он выскочил из комнаты, грохнув за собой дверью, взбежал по лестнице к себе и бросился на кровать. Он долго лежал на спине не раздеваясь, в военной форме, уставившись в потолок, и до него доносились приглушенные голоса и отдельные слова: «усопшая», «оплакивание», «потусторонний мир», «загробная жизнь».
На следующий после похорон день ему позвонила Эмиска. Выразив свои соболезнования по поводу смерти матери, она осведомилась, не хочет ли он встретиться с ней как-нибудь вечерком. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он неожиданно выпалил, что, ладно, придет. Настроение паршивое, подавленное, ему так одиноко и так хотелось поговорить с кем-нибудь еще, не только с Джимом и Хедвиг. В тот же вечер он приехал к ней на машине. Она была одна. Ему не понравилась ее квартирка с дешевыми украшениями, мишурой. Он повел ее в кино. По дороге она спросила, помнит ли он, как они вместе смотрели в кинотеатре «Рождение нации». Он почему-то сказал, что не помнит, хотя помнил все отлично. Ему стало ясно, что она намерена возобновить с ним прежние отношения.
Когда он вез ее домой, то позволил ей опустить головку себе на плечо. Остановив машину перед ее домом, он, потупив глаза, увидел, что она тихо плачет.
– Чарли, неужели ты меня не поцелуешь? Один-единственный поцелуй в память о прежних днях? – прошептала она.
Он ее поцеловал. Потом она спросила, не поднимется ли он к ней. Он что-то процедил сквозь зубы, что, мол, ему нужно сегодня быть пораньше дома.
– Да прекрати, Чарли, чего ты выламываешься, – повторяла она, – ведь я тебя не съем.
В конце концов он остался, пошел за ней, хотя ему этого совсем не хотелось.
На газовой плитке она заварила какао и начала ему жаловаться, какая она несчастная, как она устает, выстаивая на ногах за прилавком целый день, а эти привередливые покупательницы. обращаются с ней ужасно грубо, а дежурные администраторы так и норовят ущипнуть ее за попку и рассчитывают, что она будет обжиматься с ними в примерочных. Нет, ей все же придется когда-нибудь открыть газ и отравиться. Чарли такой разговор совершенно не нравился, ему было жаль ее, и он вяло ласкал ее, только чтобы она успокоилась и больше не плакала. Но тут же он возбудился, и ему пришлось заняться с ней любовью. Уходя от нее, он пообещал зайти через недельку.
На следующее утро он получил от нее письмо, которое она, очевидно, написала сразу же после его ухода. В нем она признавалась ему в любви и заверяла, что никого так сильно, как его, никогда не любила. Вечером после ужина он хотел было тоже написать ей письмо и сообщить, что он не хочет ни на ком жениться и меньше всего, разумеется, на ней, Эмиске, но, к сожалению, так и не смог доходчиво сформулировать свои мысли, поэтому отказался от этой затеи и решил вообще ничего ей не писать. Но она позвонила на следующий день, и ему пришлось солгать, сказать, что он ужасно занят и вообще ему предстоит поездка в Северную Дакоту, чтобы посмотреть там собственность, которую оставила ему мать в наследство.
Тогда она спокойно ответила:
– Конечно, я все понимаю. Позвоню тебе, дорогой, когда вернешься. – И это ему очень не понравилось.
