Джек Лондон - Собрание сочинений в 14 томах. Том 5
Уборную она в конце концов отыскала – тесную клетушку, уже занятую тремя другими «дамами-любительницами», которые гримировались, громко и визгливо пререкаясь из-за места перед единственным зеркалом. Несложный костюм и грим не потребовали много времени, и Эдна выбралась из уборной, оставив трио дам, заключивших краткое перемирие, чтобы вволю позлословить насчет новенькой. Летти не отставала от Эдны ни на шаг; и, проявив немало терпения и упорства, сестры, наконец, протолкались в укромный уголок за одной из кулис, откуда вся сцена была видна как на ладони.
Худенький чернявый человечек в цилиндре и фраке, чрезвычайно прыткий и жизнерадостный, вальсировал по сцене, изящно перебирая ножками, и тоненьким голоском пел что-то о ком-то или о чем-то, по-видимому, очень трогательном. Когда послышались замирающие ноты последнего куплета, крупная дама с копной необыкновенно пышных белокурых волос грубо протиснулась вперед, наступила всей тяжестью на ногу Эдне и высокомерно ее оттолкнула. «Чертовы любители!» – прошипела она и мгновенье спустя, уже сладко улыбаясь, раскланивалась перед публикой, в то время как чернявый нелепо кружился вокруг нее на цыпочках.
– Здорово, девушки!
Приветствие это, произнесенное нараспев над самым ухом Эдны, заставило ее вздрогнуть от неожиданности. Обернувшись, она увидела перед собой гладкую и круглую, как луна, физиономию. Обладатель ее, добродушно улыбающийся молодой человек, был одет и загримирован под бродягу, какими их уже десятилетия изображают на сцене, только неизбежные бакенбарды почему-то отсутствовали.
– Приляпать их минутное дело, – пояснил он, заметив, что Эдна ищет что-то глазами, и покрутил в руке недостающее украшение. – Уж очень в них потеешь, – простодушно добавил он. – А у вас что за номер?
– Лирические песенки, – ответила Эдна как можно непринужденнее.
– Чего это ради вы вздумали выступать? – спросил молодой человек без обиняков.
– Да просто так, для собственного удовольствия. А для чего же еще? – в свою очередь, закинула удочку Эдна.
– То-то я вас сразу приметил. Уж не от газеты ли вы?
– За всю жизнь я только раз видела живого редактора, и он… и… я… словом, мы не очень поладили, – ответила она уклончиво.
– Насчет работенки ходили?
Эдна небрежно кивнула, хотя в душе волновалась и не знала, как бы половчее переменить тему разговора.
– И что же он вам ответил?
– Сказал, что за ту неделю к нему уже обращалось восемнадцать девиц.
– Значит, от ворот поворот? – Молодой человек с лунообразной физиономией громко захохотал и хлопнул себя по ляжкам. – Мы, видите ли, теперь недоверчивы стали. Воскресные газеты очень даже не прочь разделать наши любительские вечера и в лучшем виде преподнести читателям, ну а у директора на этот счет другое мнение. Как подумает, что его. могут пропечатать, так и зайдется.
– А вы с каким номером?
– Кто? Я? Сегодня я в роли бродяги. Ведь я Чарли Уэлш.
Назвав свое имя, молодой человек, по-видимому, счел, что дальнейших расспросов не потребуется, но Эдна смогла только вежливо протянуть:
– О, вот как!
И чуть. было не прыснула со смеху – такое разочарование и обида отразились на лице ее собеседника.
– Нет, вы в самом деле никогда не слышали о. Чарли Уэлше? – искренне возмутился он. – Да вы, как я вижу, совсем сосунок. Но ведь я же Уникум, Любитель-Уникум. Где-нибудь-то вы должны были меня видеть. Я ведь везде выступаю. Если бы я захотел, я мог бы стать профессионалом, но в качестве любителя больше выколачиваешь.
– А что такое «Уникум»? – осведомилась Эдна. – Я ведь не знаю.
– Сейчас объясню, – галантно предложил Чарли Уэлш. – Уникум – это значит единственный в своем жанре, то есть тот, кто исполняет какой-нибудь номер лучше всех других исполнителей. Вот это и есть Уникум. Ясно?
Эдна поспешила уверить Уэлша, что все совершенно понятно.
– А для большей ясности, – продолжал он, – полюбуйтесь на меня. Я единственный любитель на все амплуа. Сегодня я, например, показываю, как любитель играет бродягу, это куда труднее, чем просто сыграть бродягу, зато тут настоящая игра – это и любительство и искусство. Ясно? Я все могу – от трагического монолога до оперетты и конферанса. На то я Чарли Уэлш, Любитель-Уникум.
И пока чернявый худенький человечек и дородная белокурая красавица нежно заливались на сцене, пока на смену им выступали со своими номерами другие профессионалы, Чарли Уэлш просвещал Эдну. Он наговорил ей много, всякого вздора, но и много такого, что могло пригодиться для воскресного «Интеллидженсера».
– Фью, – присвистнул он. – Их светлость уже охотится за вами. Ваш выход первый. Когда будете на сцене, не обращайте внимания на шум. И непременно доводите номер до конца.
В эту минуту Эдна почувствовала, что карьера журналистки ее больше не прельщает, ей хотелось только одного – бежать отсюда куда глаза глядят. Но директор (он же и режиссер), как страшный великан-людоед из детской сказки, преградил ей путь. Оркестр уже играл первые такты ее песенки, и шум в зале, как по команде, стих, уступив место выжидательному молчанию.
– Смелей, – шепнула Летти, крепко сжимая руку сестры, а над ухом послышался повелительный окрик Чарли Уэлша:
– Ну, не трусить!
Но ноги Эдны словно приросли к полу, и она бессильно прислонилась к размалеванной кулисе. Оркестр снова заиграл вступление, и какой-то писклявый голос в зале пронзительно выкрикнул:
– Загадочная картинка! Где Нэнни?
Публика встретила остроту дружным взрывом смеха, и Эдна еще плотнее прижалась к кулисе. Но тут могучая длань директора опустилась на ее плечо и вытолкнула ее к рампе. На мгновение из-за кулис показалась мужская рука и пола черного пиджака, и зал, правильно оценив положение, загрохотал от восторга. Рев голосов, шиканье, топот заглушали оркестр, и Эдне показалось, будто смычки беззвучно ходят по струнам. Она не знала, когда вступать, и, встав в позу, подбоченясь, напряженно вслушивалась, стараясь уловить музыку. Зал снова начал бесноваться. Как Эдна узнала впоследствии, публика охотно прибегала к этому несложному приему, чтобы смущать певцов-любителей.
Но к Эдне уже вернулось присутствие духа. Она видела перед собой весь зал от партера до галерки, видела море улыбающихся и искаженных смехом лиц, слышала нарастающие раскаты смеха, и в ней вскипела горячая шотландская кровь. Глядя на усердствовавший, но безгласный оркестр, она вдруг решилась. Не произнося ни звука, она стала шевелить губами, открывать рот, простирала к зрителям руки, раскачивалась из стороны в сторону, делая вид, будто поет. Желая заглушить голос певицы, зрители зашумели еще сильнее, но Эдна с невозмутимым спокойствием продолжала свою пантомиму. Казалось, прошли часы; наконец, шутка, видимо, наскучила публике, зрителям захотелось послушать, и они угомонились. Тут и обнаружилась игра Эдны. Несколько секунд в зале стояла мертвая тишина, только оркестр продолжал играть да видно было, как беззвучно шевелились губы Эдны. Тогда зрители поняли все и опять словно с цепи сорвались, – но на сей раз они неистово аплодировали девушке, которая так ловко сумела их провести. Эдна воспользовалась благоприятным моментом, чтобы раскланяться, и, пятясь, скрылась за кулисы – прямо в объятия Летти.
Самое страшное осталось позади, и весь вечер Эдна расхаживала среди любителей и профессионалов, вступала в разговоры, прислушивалась, наблюдала, стараясь понять то, что видела, и все запомнить. Чарли Уэлш сопровождал ее в качестве добровольного наставника и ангела-хранителя и так исправно выполнял взятые на себя обязанности, что, когда представление окончилось, у Эдны уже было достаточно материала для фельетона. Но, по уговору, она обязалась выступить дважды, и ей казалось малодушным отступиться от своего намерения. Да и кроме того, как выяснилось назавтра, некоторые впечатления были чересчур поверхностны и требовали проверки. Поэтому в субботу Эдна опять явилась в театр со своей кошелкой и в сопровождении Летти.
Директор, по-видимому, ждал ее. Эдне даже почудилось, что, когда он ее увидел, в глазах у него мелькнула радость. Он поспешил к ней навстречу, поздоровался, почтительно поклонился, что никак не вязалось с его людоедскими повадками. Когда директор склонился перед Эдной в поклоне, стоявший за его спиной Чарли Уэлш многозначительно подмигнул ей.
Но сюрприз следовал за сюрпризом. Директор попросил Эдну представить его сестре, занимал девушек разговорами и всячески старался проявить любезность. Он даже предоставил Эдне отдельную уборную, возбудив тем жгучую зависть трех крикливых дам, в обществе которых она переодевалась в первый вечер. Эдна не могла прийти в себя от изумления, но встретившийся ей в коридоре Чарли Уэлш пролил свет на эту загадку.
