Борис Шергин - Повести и рассказы
Бежит корабль, воздух веселый, паруса говорят, чайки кричат. Зуйки уж за работой, канат старый для конопатки щиплют, снасти разбирают… В далях морских другой кораблик блеснет парусом, ровно чайка крылом. Надо с ним поморским обычаем поздороваться. Капитан берет медную, посеребренную трубу-рупор и кричит:
– Путем-дорогой здравствуйте!
Те отвечают:
– Здорово, ваше здоровье, на все четыре ветра!
Мы опять:
– Куда путь-дорогу правите?
Ответ уж издалека донесет:
– Из Стокгольма в Архангельской!…
Какой– нибудь матрос-молодожен схватит трубу да крикнет тем, идущим в Архангельск:
– Агафье моей расскажите, что меня встретили!
Зуйки опять за дело: медные котлы начищают.
Чайки на берег воротились. Кругом небо да вода. Навстречу английский пароход. Англичане дразнятся:
– Роши шкуна хлам! Роши шельма! Тьфу! Нет добра!
Зуйки из себя выходят, кричат:
– Роши шкуна шик! Инглиш тво фут руль, а фуль! Елефан трунк друнк!
С тем и разминемся.
Бывает, что англичане корабельные сухари или «бишки» – зуйкам бросают. Или конфеты. Поморы вышитым полотенцем или сдобными колобами отдаривают.
Норвежане встретятся – те спрашивают:
– Куры фра? Куры фра? (куды, мол, пошли?)
Им отвечают, что на Мурман или в Данию. Летом благодать в море, а осенью в туман страшно. Туман такой навалит, хоть топором руби. В океане, где временем иностранных судов много, бывают и столкновения. Когда поморы в шнеках плывут, в чугунную доску бьют, а заслышав стук машины или свисток, кричат со всей силы:
– Не сгубите-е!!!
Тошно в море – земля и небо стонут.
Самое опасное место в туманы Горловина – выход Белого моря в океан. Тут всегда волненье, толкунцы.
Выбежит шкуна из Белого моря, тут во все стороны Ледовитый океан. Когда корабль идет на Печору или на Новую Землю, поворачивают направо, на восток. А Мурман пойдет на запад, влево. Мурманский берег скалистый. Горы черные, древние, как медведи, лежат. Тут взводень, вал морской, горой ходит, песок со дна воротит. Кораблик в океане как чаечка маленькая. И подвигается на него «девята»-девятый вал, что всех больше… Вал черный, гребень белый – кружево белое на черном бархате. «Ну, – думаешь, – сейчас закроет – и все тут…» Ан нет! Подымет кораблик этим валом, качнет на гребне, как мать ребенка, да и спустит вниз. Только сердце екнет да в животе холодно. А впереди другой вал, тоже с дом величиной. Как кони вороные с седыми гривами, валы летят по океану.
Это кораблику не беда, когда ветер попутный, в затылок; горе, если со всех румбов заповертывает. В такую немилостивую погодушку корабельная команда по нескольку суток не спит и не ест.
Кудлатый долгобородый помор-капитан и тут не ударит в грязь лицом. Он ревет у руля медведем на молодых помощников:
– К снастям, други, к снастям!… Что полтинники-то на меня выкатили?! Ух, коровы косые! Крепче кливер! Рочишкот!… Ух, карасином бы вас облить да сжечь! Ух, вы-ы!!!
Среди зуйков бывали тоже продувные ребята, во всяких положениях выгоду себе находили. Таков бывал Владимирко Вельских. Он плавал у старого Сувора Окладникова на гальоте.
В непогодушку, когда старик океан в тысячу труб трубит и кипит валами, Владимирко непременно подвернется разъяренному Сувору под руку. Ясно, хорошую затрещину и заработает. Кончится шторм – юнга Бельских ходит с подвязанной щекой. Сувор к нему:
– Ты что, Владимирко?
– Что… Глаз-то худо заоткрывался…
– Ну?… Сгоряча-то, вишь, не разберешь… По шее бы надо.
– Себя бы бил по шее-то!
– Любя ведь, леший…
– Любя… Теперь как на берег сойду! Ни погулять, ни девкам показаться. Ни котора на меня не обзадорится.
– На экого винограда чтобы не обзарилась! Да ты первый парень по деревне.
– Первый парень… А где наряды-то? Ты много ли нашил?
– Ужо, не ругай, подарю тебе манишку норвецку голубу.
Этот Окладников «хороший» был, а случалось на бедовых налетать. В шапке зуек в каюту не зайди. Со старшим первый речь не заводи. Жди, когда заговорят. Самодуры бывали среди поморов-судовладельцев. Вовсе загоняют мальчугана. В свободный часок взгрустнется ему, он и запоет печальную долгую песню:
В чужих-то людях рано будят,На работушку гонят до зари.С той-то работушки рученькиБолят по плечам,Со воздыханьица грудь болит.
По Мурману богато становищами – фиордами. В каждой такой бухте есть поморский стан, летний поселок, где промышленники, прибежавшие на кораблях и пароходах с разных концов Архангельской губернии, ночевали и отдыхали. Взрослое население дни проводит в океане, добывая рыбу, зуйки в океан выходят редко, их работа на берегу. Надо хлеб испечь, кашу сварить и уху, да и квас чтобы был. Вот идет у бедных ребят стряпня, рукава стряхня. Замараются, припотеют, а все с песнями:
Сам толку,Сам мелю,Сам и по воду хожу!Кашеварничаю,Пивоварничаю!
Хлебы зуй катает – поет:
Уж и сею я мукуНа полатях на боку!Уж я по полу катаю,По подлавочыо валяю.На печи в углу пеку,Когти– ногти обожгу!Растворяю на дрожжах,Вынимаю на вожжах.
Всего хуже ребятам хлебы печь. Знаменитый капитан, архангельский помор Владимир Иванович Воронин рассказывал: будучи зуйком, пришлось ему ставить хлебы в море на шкуне. Квашню, емкостью в несколько ведер, взгромоздил на полку, а завязал худо. Ночью пала непогода, шкуну закачало, ржаной опарой и начало устилать спящих промышленников, накатало и в их сапоги.
В другой раз у Володи Воронина хлебы вышли как утюги, хоть ножи о них точи. Володя испугался, что дядя, хозяин шкуны, забранит, и потихоньку уплавил ковриги в море. А дядя и наехал на хлебы-то. Плывут ковриги рядышком, и чайки летят, поклевывают. Так грех и открылся.
В мурманских станах живут временно, одни мужчины. За чистотой должны следить зуйки. В праздник, бывало, стряпают из белой муки, а выйдет вроде ржаного. Лапы у поварят в саже. А все с песнями. Один поет:
Три дня печи не топил,Много сору накопил.Ложки вымыл,Во щи вылил!
Другой припевает:
Косяки скребу,Пироги пеку…
Ну, частенько ругаются, обижаются тоже, что работы много:
Кисни квас -С полу грязь.КапитануВырви глаз!
Помню, в море дело было, на корабле. Капитан достался ребятам строжающий. Чуть не угодят – и… гроза. В наказанье на берег не отпустит. Каково мальчишкам взаперти сидеть, когда старшие гуляют! Зато как приведут этого капитана с берега мертвецки пьяного да повалят спать, ребята тихонечко танцуют около и припевают:
Как за эту выслугу,Что нас на берег не выпустил,Тебя трясло бы, потряхивало,Выше печи бы побрасывалоПод семью одеялами,Под тремя покрывалами.Тебе сквозь печь бы провалитися,Во щах заваритися,Пирогом подавитися!
В глаза-то ведь не посмеют сказать ничего, хоть так, бедные, душу отведут.
Приход шнёк и ёл в становище возвещают своим криком чайки. Зуйки это слышат и торопятся, ног под собой не чуют. Как старшие с делами покончат, зуйки кричат с порога поварни:
– Кормщики с рядовыми, пожалуйте хлеба есть!
Надо вежливо звать. Летает этакий чумазый кок по становищу, ищет своих, рвется в куски, горячится, что обед остынет, а кричит честно:
– Господа промышленники наши, милости просим обедать!
Про себя-то всего насулит…
Стол обихаживать надо тоже умеючи. Со стен сажа, а без чистой, хотя бы холщовой, скатерти помор за стол не сядет. Пока из-за стола не встали, нельзя из чашек, мисок лить в поганое. Ужасно, если хлебная крошка упала на пол. Ее скорей с поклоном поднимут. Во внеобеденное время посуда с едой должна быть покрыта, а порожняя опрокинута. Перед едой помор трижды окатывает руки водой. Руки поморы моют ежеминутно. Есть и бани в становищах, где моются раз или два в неделю. Баню тоже зуек обязан истопить. У иного дровишки худящи, мозглящи, не горят, а только тышкаются. Другому воду носить лихо из горной речки или водопада. Дразнят друг друга:
Витька баню топит,Ситом воду носит.Решето-то розно,Он принес, – порозно!
Хуже всего тюки отвивать. Тюк – часть яруса океанской рыболовной снасти. В тюке четыреста метров длины. Тридцать связанных тюков составляют ярус, который и опускается в океан. После лова ярус опять развивается на тюки. Тут много дела и зуйкам. Тысячи лесок-форшней, тысячи крючков надо распутать. Руки ветром да морским рассолом ест, крючья остры, снасти мокры, скользки, ярусу конца нет. Сосчитай-ка, сколько долог ярус, если в ярусе тридцать тюков, а в тюке четыреста метров.
Отдыхают зуйки в дни океанского шторма. Суда вытащены на берег, взрослые спят или, бывало, пьянствуют, беседы собирают, песни поют, а зуйки в бабки, в городки играют, гуляют. Без песен тоже не живут. Много у зуйков забавных припевок:
