Адальберт Штифтер - Лесная тропа

— Вы тут, молодой господин?

— Тут молодой путник со своей собакой, — отозвался Виктор. — Что вам надобно?

— Звать вас ужинать, время-то уже на исходе.

— Ужинать?.. Ужинать куда? Вы кого ищете?

— Ищу нашего племянника; дядюшка уже четверть часа ждут.

— Вы кто — его компаньон или друг?

— Его слуга, меня зовут Кристоф.

— Чей слуга — владельца Обители, моего дядюшки?

— Точно так. Они получили уведомление о вашем прибытии.

— Ну, тогда передайте ему, что я намерен просидеть здесь всю ночь и что я скорее привяжу себе камень на шею и брошусь в озеро, но собаки своей не утоплю.

— Передам.

С этими словами человек повернулся и хотел идти.

Виктор окликнул его:

— Кристоф, Кристоф!

— Что вам угодно, сударь?

— Есть здесь на острове какой-нибудь другой дом, или хижина, или вообще что-нибудь, где бы можно переночевать?

— Нет, ничего нет, — ответил Кристоф. — Старый монастырь заперт, церковь тоже, амбары завалены всякой рухлядью и тоже заперты, а больше здесь ничего нет.

— Все равно, в дом к дядюшке я ни за что не пойду, — сказал Виктор, — искать приюта под его кровом не буду. Мне помнится, старик перевозчик, тот, что перевез меня сюда, называл ваше имя и сказал, что вы иногда ездите в Гуль.

— Я закупаю там съестные припасы и вообще все, что надобно.

— Слушайте, я щедро заплачу вам, если вы сегодня же переправите меня в Гуль.

— Даже если бы вы заплатили мне втридорога, это все равно невозможно по следующим трем причинам. Во-первых, все лодки в дощатой пристани, а ворота Туда на запоре, и сверх того каждая лодка стоит на замке у своего причала, а ключа у меня нет. Во-вторых, даже если была бы лодка, все равно нет перевозчика. Сейчас я вам объясню. Видите там на озере у Орлы белые клочья? Это клочья тумана, они сели и на скалы того берега, где Орла. Мы называем их «гусями». А если «гуси» сидят все в ряд, значит, на озеро падет туман. Через полчаса, как перестанет дуть «сыровей» — так мы зовем ветер, что дует после захода солнца из ущелий, — озеро заволакивает туман, и тогда не узнаешь, куда направить лодку. Отроги гор на дне озера часто чуть прикрыты водой. Если налетишь на такой камень и сделаешь в лодке пробоину, остается только одно — вылезти и стоять в воде, пока днем тебя кто-нибудь не увидит. Да только все равно никто не увидит, потому что рыбаки не рыбачат у подводных камней. Понимаете, сударь?

— Да, понимаю, — отозвался Виктор.

— А в-третьих, я не могу вас перевезти, потому что тогда я, выходит, не буду верным слугой. Хозяин не приказывал мне отвозить вас в Гуль, а если так, я вас и не повезу.

— Хорошо, я просижу здесь до утра, пока какая-нибудь лодка не подойдет ближе, и тогда я ее подзову.

— Так близко ни одна лодка не подойдет, — возразил Кристоф. — Через наше озеро товаров не возят, потому что единственная дорога на том берегу — пешеходная тропа через Гризель, и путники подъезжают к этой тропе не со стороны нашего острова, а с противоположного берега. А потом у берегов острова такой сильный прибой, что рыбы тут водится мало и рыбачьи лодки редко подходят так близко. Пройдет неделя, а то и больше, пока вы увидите лодку.

— Значит, дядя должен приказать, чтобы завтра меня перевезли в Гуль, раз он сам вытребовал меня сюда, а оставаться здесь дольше я не хочу — сказал Виктор.

— Может, и прикажет, — ответил слуга, — чего не знаю, того не знаю; но сейчас вас ждут к ужину.

— Не может он меня ждать, — возразил Виктор, — раз он велел мне утопить моего шпица, раз он сказал, что не отопрет мне, если я этого не сделаю, и раз он видел, как я уходил, и не вернул меня.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Кристоф, — но в Обители нам известно, что вы приехали, и прибор вам поставлен. Дядюшка приказали вас позвать, потому что вы не знаете, когда у нас кушают, больше они ничего не сказали. А я видел, как вы убежали от решетки, вот я и подумал, когда они мне приказывали позвать вас кушать, что надо пойти сюда, что здесь я вас найду. Сперва, пока я вас не увидел, мне даже подумалось, а что, как вы сели опять в лодку да уехали обратно, но этого быть не могло, перевозчик, что вас доставил, к тому времени, когда вы сюда пришли, верно, уже обогнул Орлу.

Виктор ничего на это не ответил, Кристоф помялся-помялся, потом сказал:

— Дядюшка уже, верно, начали кушать; у нас все по часам, от этого они не отступятся.

— Мне это все равно, — ответил Виктор. — Пусть себе кушает на здоровье, я на его ужин не рассчитываю, мы со шпицем уже съели припасенный мной хлеб.

— Ну, тогда я пойду и доложу дядюшке, — сказал Кристоф, — только подумайте хорошенько, ведь вас, как вы сами изволили сказать, вытребовал дядюшка, значит, ему желательно с вами поговорить, а вы, значит, этому противитесь, ежели сидите в его владении под открытым небом и не идете в дом.

— Я хотел к нему пойти, — возразил Виктор, — хотел с ним поговорить и выразить ему мое почтение, матушка меня одобрила и опекун так наказывал, но я лучше сам пойду на страдание и смерть, а собаке, которая с опасностью для жизни отыскала меня и сопровождала всю дорогу, я ничего плохого сделать не дам.

— Собаке вашей ничего не будет, — сказал Кристоф, — дядюшка просто дали вам добрый совет; если вы его не послушали, ему это все равно. Они, верно, о собаке уже и думать забыли. А то зачем бы они меня послали звать вас кушать.

— Если вы можете поручиться, что собаке ничего не будет, я пойду, — сказал Виктор.

— За это я могу поручиться, — ответил слуга. — Будут барин помнить о какой-то собачонке, они ничего ей не сделают.

— Ну, милый мой пес, тогда идем, — сказал Виктор, вставая.

Дрожащими руками достал он из дорожного ранца веревку, — на всякий случай веревка всегда была у него с собой — и привязал ее к кольцу на ошейнике шпица. Потом надел на плечи ранец, поднял с земли свой походный посох и пошел за Кристофом; тот повел его прежней дорогой, по которой Виктор прошел на закате, а потом пробежал обратно. В темноте он вряд ли ее отыскал бы, если бы Кристоф не шел впереди. Они миновали заросли кустарника, кленовую рощицу, садик с гномами, перешли через ров и очутились у железной решетки. Тут Кристоф достал из кармана какую-то маленькую штучку, которую Виктор принял за ключ, но это оказалась свистулька; он пронзительно свистнул, невидимые руки тотчас распахнули ворота — Виктор не понял, как это сделалось, — решетка, пропустив их, с грохотом закрылась. Очутившись на усыпанной песком площадке, Виктор сразу же посмотрел на дом. Светились только три окна, два вверху и одно внизу, весь остальной фасад был погружен в темноту. Кристоф провел юношу по крытой деревянной лестнице во второй этаж. Они вошли в коридор, а оттуда в ту комнату, где были два освещенных окна. Там Кристоф, не говоря ни слова, оставил юношу, а сам, пятясь, вышел. За столом сидел и ужинал в полном одиночестве дядя. Вечером, когда Виктор увидел его впервые, на нем был просторный сюртук серого сукна, сейчас он переоделся, теперь на нем был просторный цветастый шлафрок, а на голове красная, обшитая золотой каймой ермолка.

— Я уже принялся за раков, — сказал он входившему племяннику, — ты долго не шел, у меня на все строго установленный час, как того требует здоровье, и от этого я не отступаю. Сейчас тебе что-нибудь подадут. Садись на тот стул, что напротив.

— Матушка и опекун просили вам низко кланяться, — начал Виктор, не садясь и не снимая ранца, так как собирался сперва выполнить данное ему поручение, а затем уже со всей почтительностью поздороваться с дядей.

Но дядя замахал обеими руками, в каждой из которых держал по куску разломленного рака, и сказал:

— Я тебя в лицо уже знаю, так вот, раз я тебя пригласил и признал за приглашенного мною гостя, так изволь жить по-нашему. Сейчас время ужинать, значит, садись и ужинай. А все остальное успеется.

Итак, Виктор положил ранец на стул, палку поставил в угол, затем пошел к указанному ему месту, ведя за собой на веревке шпица. Старик, напротив которого юноша сел, не подымал головы от тарелки, и по мере того, как он ел, его худое лицо розовело. Он очень ловко раздирал руками раков, вытаскивал мясо и высасывал сок из ножек и панциря. Виктор, шедший сюда с открытой душой, замкнулся, он молча сидел напротив дяди, а тот тоже молчал и сосредоточенно занимался едой. На столе стояло несколько длинных бутылок различной формы и различного цвета, вероятно, с различным вином, и дядя, должно быть, уже хлебнул из всех, так как возле каждой бутылки стоял специальный стаканчик с остатком вина на донышке. Перед дядюшкиным прибором была только одна бутылка, и из нее он время от времени наливал глоточек в пузатую зеленую рюмку. Виктору меж тем принесли суп, правой рукой он ел, а левой прижимал к колену голову шпица, сидевшего под столом. Пока он справлялся с супом, в комнату несколько раз входила старуха и приносила ему столько различных яств, что он только диву давался. Он съел, сколько мог. Вина дядя ему не предлагал, да Виктор и не приобрел еще вкуса к вину, он налил себе воды из красивого хрустального графина, который та самая старуха, что прислуживала за столом, все время снова наполняла водой, и Виктор должен был признать, что никогда еще не пил такой вкусной, студеной, живительной воды. Пока Виктор утолял голод, дядя съел еще сыра, отведал фруктов и сластей. Потом собственноручно отнес в стенные шкафы тарелки, в которых под стеклянными колпаками стояли всяческие закуски и десерт, и запер шкафы. Вслед за тем он перелил остатки вина из каждого стаканчика в соответствующую бутылку и запер бутылки в другие, тоже стенные шкафы.