Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
— Прощайте, жены!
Ему никто не ответил, плач во дворе усилился. Иисус двинулся вперед к Иерусалиму. Солнце уже опустилось за Иудейские горы, из-за гор Моава поднялась полная луна. На мгновение два небесных светила замерли, вглядываясь в лики друг друга, и тут же тронулись дальше — одно вверх, другое — вниз.
Иисус кивнул шедшему рядом Иуде — им было о чем поговорить, и они зашептались. То Иисус, то Иуда опускали головы, задумываясь над ответом и взвешивая каждое слово, словно они были золотыми.
— Прости меня, Иуда, брат мой, — промолвил Иисус, — но это необходимо.
— Я же уже спрашивал тебя, рабби, нет ли другого пути?
— Нет, Иуда, брат мой. Я бы тоже предпочел другой путь; до сегодняшнего дня я ждал и надеялся, но — напрасно. Нет, другого пути нет. Настал конец света — конец мира. Этот мир — царство дьявола — будет уничтожен, только тогда наступит Царствие Небесное. Я принесу его. Как? Своей смертью. Другого пути нет. Не дрожи, Иуда, брат мой. Через три дня я восстану из гроба.
— Ты говоришь это только для того, чтобы успокоить меня, чтобы я предал тебя, и сердце мое не разорвалось. Ты говоришь — я выдержу, ты хочешь придать мне сил. Нет, чем ближе час… нет, Иисус, я не вынесу!
— Вынесешь, Иуда, брат мой. Господь придаст тебе сил столько, сколько потребуется. Это необходимо, необходимо, чтобы я был казнен, а ты предал меня. Мы оба должны спасти мир. Помоги мне.
Иуда опустил голову.
— А ты бы предал своего учителя?
Иисус надолго задумался.
— Нет, боюсь, я не смог бы. Потому Господь и сжалился надо мной и поручил мне более легкое дело — быть распятым, — и, взяв Иуду под руку, он продолжил уговоры: — Не бросай меня. Помоги мне. Разве ты не говорил с первосвященником Каиафой? Ведь служители Храма уже готовы и вооружены, чтобы схватить меня? Ведь все устроилось, как мы и договаривались, Иуда. Так отпразднуем же сегодня вместе Пасху, а потом я дам тебе знак, и ты приведешь их. Впереди лишь три черных дня — они промелькнут, как молния, а на третий день, в воскресение, мы возликуем и обнимемся снова!
— Остальные знают? — указал Иуда большим пальцем назад, на учеников.
— Я скажу им сегодня. Я не хочу, чтобы они оказывали сопротивление, когда левиты и стражники буду забирать меня.
— Они — оказывать сопротивление? — Губы Иуды искривились в презрительной усмешке. — И где ты только откопал их, рабби? Один хуже другого.
Иисус опустил голову и не ответил.
Взошедшая луна плыла над землей, заливая своим светом скалы, деревья и людей. Темно-синие тени ложились на землю. Ученики, следовавшие за Иисусом и Иудой, болтали и смеялись — одни в предвкушении пиршества, другие озабоченно обсуждали странные слова Иисуса. Фома вспомнил старого раввина.
— Для него все закончилось. Теперь наша очередь.
— Как? Мы тоже умрем? — изумленно воскликнул Нафанаил. — Ведь утверждали, что мы идем к бессмертию!
— Верно. Но, похоже, нам сначала придется пережить смерть, — объяснил Филипп.
— Значит, мы идем неверным путем, — потряс головой Нафанаил. — Помяни мои слова, там, в преисподней, нам будет чертовски неуютно!
Перед ними снова высился Иерусалим, призрачно-белый, залитый лунным светом, словно мираж. Дома казались парившими в воздухе, звеневшем от псалмов и стонов убиваемых животных.
У восточных ворот их ждали Петр и Иоанн. Они радостно бросились навстречу друзьям.
— Все случилось, как ты и говорил, рабби. Стол накрыт, Все готово!
— А хозяина нет дома, — добавил со смехом Иоанн, — все приготовил и исчез.
— Это высшее свидетельство гостеприимности, — улыбнулся Иисус, — когда хозяин исчезает.
Все ускорили шаг. Улицы были запружены народом, вокруг горели факелы, колыхались миртовые ветви. Из-за закрытых дверей торжественно звучал пасхальный псалом:
Когда вышел Израиль из Египта,дом Иакова из народа иноплеменного,Иуда сделался святынею Его,Израиль — владением Его.Море увидело, и побежало;Иордан обратился назад.Горы прыгали, как овны,и холмы, как агнцы.Что с тобою, море, что ты побежало,и с тобою, Иордан, что ты обратился назад?Что вы прыгаете, горы, как овны,и вы, холмы, как агнцы?Перед лицем Господа трепещи, земля,пред лицем Бога Иаковлева,Превращающего скалу в озеро водыи камень — в источник вод.
Двигаясь вдоль улиц, ученики подхватили псалом. Петр и Иоанн шли впереди, указывая путь. Все, кроме Иисуса и Иуды, позабыли свои страхи и тревоги и летели к праздничной трапезе.
Петр и Иоанн остановились перед дверью, на которой кровью жертвенного агнца был сделан знак, распахнули ее и вошли внутрь. Иисус и голодные ученики последовали за ними. Они пересекли двор и поднялись по каменной лестнице на верхний этаж. Стол был накрыт. Три семисвечника освещали агнца, вино, мацу, приправы и даже посохи, которые они должны были держать во время вечери, словно собираясь отправиться в далекий путь.
— Мы рады тебе! — промолвил Иисус, поднимая руку и благословляя невидимого хозяина.
— Кого ты приветствуешь, учитель? — рассмеялись ученики.
— Невидимого, — ответил Иисус и строго посмотрел на них. Потом взял широкое полотенце, обвязал его вокруг чресел и, опустившись на колени, принялся мыть ноги ученикам, поливая из кувшина.
— Рабби, я ни за что в жизни не соглашусь, чтобы ты мыл мне ноги! — вскричал Петр.
— Петр, если я не вымою тебе ноги, ты не сможешь войти ко мне в Царствие Небесное.
— Ну, раз так, вымой уж мне заодно руки и голову.
Наконец все расселись. Все проголодались, но никто не осмеливался протянуть руку за куском. Лицо учителя было сурово. Одного за другим он оглядел всех — от Петра, сидящего по правую руку, до Иоанна, расположившегося по левую, задержав взгляд на своем мрачном рыжебородом сообщнике.
— Сначала, — промолвил Иисус, — мы должны выпить соленой воды, чтобы вспомнить слезы, пролитые нашими отцами в земле рабства.
Он взял кувшин с соленой водой и прежде других наполнил до краев чашу Иуды, затем налил по несколько глотков остальным и, наконец, полную себе.
— Вспомним же слезы, боль и страдания, пережитые людьми ради свободы! — промолвил он, залпом осушая свою чашу.
Ученики пили, скривившись, и лишь Иуда осушил свою так же, как Иисус, за один присест. Вытянув руку, он перевернул ее, показывая учителю — ни единой капли не упало на стол.
— Ты храбрый воин, — улыбнулся Иисус. — Ты сможешь вынести самую горькую из потерь. — И, взяв опресноки[11], он разделил их, потом разделал агнца. Каждый положил себе свою долю горьких трав, как предписывал Закон: чабер, сатурею и лавр. Затем каждый полил мясо красной подливкой в память о красных кирпичах, изготовлявшихся их предками во время рабства. Ели все торопливо, как было сказано в Законе, держа в руке посох и подняв одну ногу, словно спеша отправиться в путь.
Иисус смотрел на учеников, но сам не ел. Посох, однако, был и у него в руках, и правая нога поднялась — он больше других готовился в дорогу. Никто не произносил ни слова, слышался лишь звон чаш, хруст костей да чавканье. Луна заглядывала в комнату через люк в крыше и мешала свои лучи со светом менор. Наконец Иисус заговорил:
— Пасха, друзья мои, означает переход от мрака к свету, от рабства к свободе. Но значение нынешней Пасхи больше. Сегодняшняя Пасха означает переход от смерти к жизни вечной. Я пойду впереди, друзья, и расчищу для вас путь.
— Рабби, — встрепенулся Петр, — ты снова говоришь о смерти, и снова твои слова ранят, как острые ножи. Если над тобой нависли беды, откройся. Мы же мужчины.
— Правда, рабби! — воскликнул Иоанн. — Твои слова горше этих горьких трав. Сжалься и объясни нам понятно.
Иисус взял свою часть хлеба, к которой он так и не притронулся, и разделил ее между учениками.
— Ешьте. Это тело мое.
Затем взял свою полную чашу вина и пустил ее по кругу, чтобы каждый отпил.
— Пейте. Это кровь моя.
Все съели по ломтю хлеба и запили его вином. Мысли мешались — вино казалось густым и соленым, как кровь, хлеб горящим углем жег изнутри. И вдруг в ужасе им почудилось, что Иисус и вправду пустил корни в их чревах и начал жить в них. Петр облокотился на стол и заплакал. Иоанн обнял Иисуса.
— Ты уходишь, ты уходишь… уходишь… — бормотал он снова и снова, не в силах вымолвить что-нибудь еще.
— Ты никуда не уйдешь! — воскликнул Андрей. — Ты как-то сказала: «Пусть не имеющий ножа продаст свой хитон и купит себе нож». Мы продадим свою одежду, мы вооружимся! И пусть тогда является демон смерти, пусть только посмеет тронуть тебя!
