Джон Пристли - Добрые друзья
— Ну, вы ведь прелесть, так?
— Видимо, нет, — уныло протянул Иниго, а потом вдруг просиял и с жаром выпалил: — Но раз вы так считаете, со временем все устроится, правда? То есть я готов дать вам немножко времени — это ужасная мука, конечно, внутри все ноет и свербит, — но я готов.
— Не говорите глупостей, Иниго.
— А я и не говорю. Я только рассказываю вам о своих чувствах. В трамвае мне безумно хотелось вас поцеловать, да и сейчас хочется. Не знаю, почему я до сих пор этого не сделал… Быть может, это такая разновидность любви…
— Какая же? Продолжайте, Иниго.
— Нет, — проворчал он. — Скажу как-нибудь в другой раз. Вы надо мной потешаетесь.
— Ничуть, дорогой мой! Чтобы доказать серьезность своих помыслов, я раскрою вам одну тайну. Я множество раз репетировала этот разговор.
— Как! Со мной?
— Да нет же, глупый, не с вами, а с любым привлекательным юношей, который в меня влюбится. Он наговорит мне кучу всего, ну прямо как вы (хотя вы не вдавались в подробности, а в моих фантазиях он перечисляет все, за что меня полюбил), а я отвечу, как это досадно…
— Что вы и сделали, — погрустнев, вставил Иниго.
— …и что мы с ним будем самыми близкими друзьями, но я приняла твердое решение никогда не выходить замуж. Я повенчана — как это пишут в книжках — с Искусством. А потом очень, очень тактично и мягко предложу ему влюбиться в кого-нибудь другого. Конечно, тут он вспылит и заявит, что девушки его больше не интересуют. Это место мне особенно нравится, — призналась она, — и на нем я обычно заканчиваю беседу.
— Вы только об одном забыли, Сюзи, — с упреком проговорил Иниго. — Я живой человек, а не неведомый привлекательный юноша из ваших фантазий. Неужели для вас это без разницы? Ни за что не поверю.
— Разница есть. Теперь я по-настоящему рада и взволнована.
— Правда?! — возликовал Иниго.
— И мне очень, очень вас жалко. Увы, разница только в этом. А теперь давайте сменим тему, хорошо?
— На всем белом свете не найдется другой интересной мне темы, — мрачно проговорил Иниго.
— Найдется. Например, поговорим о гостинице — вон она, взгляните. Вроде бы и впрямь большая, «автомодилистичная», как считаете? Давайте напьемся чаю и закажем всякой еды — за мой счет, разумеется, ведь это я во всем виновата.
И двое молодых людей вошли в гостиницу, где действительно останавливались автомобилисты, ехавшие на юг или на север по магистрали. У входа стояло несколько машин. Большая гостиница в самом деле производила впечатление уютной и чистой.
Иниго подошел к освещенному порогу и взглянул на часы.
— Можем провести тут час, не больше, — сказал он, стараясь забыть о произошедшем между ними разговоре.
— Вот и хорошо, — ответила Сюзи, — как вы славно все придумали! Вы вообще славный, правда, Иниго? Вы мне очень нравитесь.
— Я голодный, холодный и вдобавок осёл, — сказал юный джентльмен и предпринял тщетную попытку пригладить волосы, пока его не увидел официант.
IIIИм сообщили, что чай подают в вестибюле. Там был большой пышущий жаром камин и большая пышущая жаром дама. Среди постояльцев гостиницы она выглядела, словно какаду среди дроздов. И в ней действительно было что-то от какаду: загнутый носик-клюв на багровом лице, огромные глаза навыкате и маленький круглый рот, пылающий алой помадой; одета она была дорого и броско, каждый ее жест сопровождался ослепительным блеском украшений, а сумочек и свертков у нее было столько, что в них уместился бы небольшой магазин. Дама сидела одна, неподалеку от их столика, и была самой заметной персоной и объектом в зале. Сперва она бросила на Иниго и Сюзи озадаченный взгляд, который потом стал равнодушным и все длился и длился, ничего, по-видимому, не означая.
— Чего она уставилась? — прошептал Иниго. — С нами ведь все в порядке, правда?
— Вот и я думаю, — тихо ответила Сюзи. — Себя я осмотрела — вроде бы все нормально. Вы поначалу отливали синевой, но теперь порозовели. — Она протянула ему чашку. — Может, нас приняли за знакомых?
— Меня она точно не знает — слава Богу! — пробормотал Иниго.
— А меня вполне может, — с гордостью вставила Сюзи. — Если подумать, меня видели тысячи и тысячи людей по всей стране, и я должна иногда встречать своих зрителей, не правда ли? — Сюзи была так весела, так сияла и так умилительно заботилась об Иниго, что он начал подумывать, не любит ли она его — хотя бы самую капельку.
«А может, — размышлял он, скорбно поедая песочный коржик, — она делает это по доброте душевной, чтобы меня порадовать». К тому времени он уже выбросил из головы глазевшую на них даму. Он даже не знал, сидит ли она за столиком, потому что мало-помалу развернулся к ней спиной. Однако, доев коржик, он увидел, что Сюзи вопросительно смотрит наверх.
— Что такое? — спросил он. — Та пучеглазая птица ушла?
— Простите за беспокойство, — раздался женский голос у него над головой.
От неожиданности Иниго подскочил на месте, и его пухлое кресло упало спинкой назад, где налетело на некое препятствие. Он повернул голову и ужаснулся: препятствием оказался роскошный бюст пучеглазой дамы. Она толкнула кресло. Иниго яростно потянул его на себя. В результате оно полетело вперед и припечатало Иниго к столу. Левой рукой он сшиб кувшин с горячей водой, а правой залез в тарелку.
— Ах, вот теперь я вас точно побеспокоила! — воскликнула пучеглазая дама.
— Ничуть, — заверила ее Сюзи, пытаясь улыбаться и одновременно следить за горячей водой, которая ползла по столу в ее сторону. — Присядете?
— Ничуть! Нисколько! Определенно! — взревел Иниго, не понимая, что несет. Он показал рукой на кресло — той самой рукой, которой размазал по тарелке бутерброд с маслом. — Присаживайтесь, пожалуйста! — Он еще раз махнул рукой, и раздавленный бутерброд шмякнулся на кресло.
— Я, верно, должна представиться, — сказала дама.
— Осторожней с горячей водой! — предостерегла ее Сюзи.
— Нет, сюда лучше не садитесь! — опять взревел Иниго. — Здесь все в крошках и масле.
Сказав это, он больше не смог выдавить ни слова. Иниго вдруг потерял власть над собой. Эта дама — с глазами навыкате, крошечным клювом и великолепными украшениями, — ее внезапное появление, его прыжок и последующие чудачества с креслами, маслом и горячей водой вдруг разом подействовали на Иниго, и все происходящее в вестибюле и в целом мире показалось ему вопиюще абсурдным и смешным. Он рухнул в кресло и захохотал.
— Меня зовут леди Партлит, — объявила их новая знакомая, садясь за стол.
Этого хватило, чтобы Иниго вновь разразился хохотом. Она могла представиться хоть миссис Джонс или даже просто отметить, что на улице похолодало, — Иниго был не властен над собой. Любые события и слова повергали его в истерику.
Сюзи вежливо представилась и назвала имя Иниго, но и ее на большее не хватило: глаза засверкал и, она закусила губу, но в следующий миг беспомощно захихикала.
Леди Партлит рассеянно улыбнулась, однако в ее голосе звучало ликование.
— Я вас узнала! — объявила она. — Вы из разъездной труппы «Добрые друзья», верно? Ну разумеется! Я была на вашем концерте в Сэндибэе.
— Да, мы там выступали, — выдавил Иниго. Он вперил взгляд в чайник, надеясь обрести над собой власть, но все было бесполезно. Он вытащил платок, вытер глаза и вновь разразился глупым хохотом.
— Я трижды ходила на ваши концерты! — сказала леди Партлит. — Вы просто чудо. Наконец увидела что-то новое и интересное!
— Я очень рада… — проронила Сюзи, силясь не смотреть на Иниго. — Приятно знать… — Но тут она вновь зашлась в приступе хохота. — Иниго, прекратите, пожалуйста! Дурачина! — Нечеловеческим усилием воли она сделала серьезное лицо, повернулась к леди Партлит и виновато проговорила: — Должно быть, мы показались вам ужасными невежами, но поверьте, это все из-за его глупых выходок и… и… я ничего не могу с собой поделать!
Она вновь захохотала.
— Ничего страшного, — все еще улыбаясь, ответила леди Партлит. — А… э-э… можно поинтересоваться, куда вы едете?
— В Миддлфорд! — выдавила Сюзи таким тоном, будто это самая смешная шутка на свете.
— Вот-вот! Ха-ха-ха! — проревел Иниго. — В Миддлфорд! Ха-ха-ха-ха! Простите, но я ничего не могу с собой поделать. Миддлфорд — такое смешное название! — Он спрятал лицо в ладонях и завопил. Его поведение смело остатки Сюзиного самообладания, и она незамедлительно присоединилась к нему. Взгляд леди Партлит забегал с нее на Иниго и обратно; выпученные глаза распахивались все шире и шире, маленький рот округлился, тяжелые щеки задрожали, и наконец она тоже расхохоталась — тонким сопрано, от которого хотелось смеяться вечно. Все трое дрожали и проливали слезы, не в силах ничего с собой поделать.
