Чарльз Диккенс - Большие надежды

Так поразительно было недоумение, с каждой минутой нараставшее во взоре мистера Уопсла, и казалось, он производил в уме такие сложные выкладки и так в них путался, что я просто понять не мог, в чем же тут дело. Я думал об этом еще долго после того, как он вознесся в облака в большом круглом футляре из-под часов, и по-прежнему ничего не понимал. Я все еще думал об этом и час спустя, когда вышел из театра и обнаружил, что он дожидается меня у подъезда.

— Добрый вечер, — сказал я, пожав ему руку и шагая с ним рядом по улице. — Я видел, что вы меня заметили.

— Заметил вас, мистер Пип? — переспросил он. — Ну разумеется, я вас заметил. Но кто же там был еще?

— Кто еще?

— Это очень, очень странно, — сказал мистер Уопсл, и снова на лице его появилось выражение полной растерянности, — а между тем я готов поклясться, что то был он.

Сильно встревоженный, я стал умолять мистера Уопсла объяснить мне, что он хочет сказать.

— Вот не знаю, — продолжал мистер Уопсл все так же растерянно, — обратил бы я на него внимание или нет, если бы вас тут не было; впрочем, вероятно, обратил бы.

По привычке я невольно огляделся по сторонам, ибо от этих загадочных слов меня мороз подрал по коже.

— О нет, здесь его не может быть, — сказал мистер Уопсл. — Он ушел, когда я еще был на сцене, я видел.

Имея достаточно причин подозревать всех и каждого, я заподозрил даже этого несчастного актера. Что, если ему поручено поймать меня в ловушку, заставить что-нибудь выболтать? И я только поглядывал на него, молча шагая вперед.

— Сначала я, представьте, вообразил, что он пришел вместе с вами, мистер Пип, но потом убедился, что вам и невдомек, что он сидит позади вас, точно призрак.

Я опять похолодел от страха, но упорно молчал, так как его туманные намеки вполне могли быть подсказаны желанием заставить меня так или иначе связать их с Провисом. Что сам Провис не появлялся в театре, в этом я, конечно, был более чем уверен.

— Кажется, слова мои вас удивляют, мистер Пип? Да, да, я вижу. Но это так странно, так странно! Вы просто не поверите тому, что я вам сейчас скажу. И я бы не поверил, если бы услышал от вас.

— В самом деле?

— В самом деле. Мистер Пип, помните ли вы один давнишний рождественский вечер, когда вы были еще совсем маленький, и я обедал у Гарджери, и к вам пришли солдаты, чтобы починить пару наручников?

— Помню прекрасно.

— И помните, что была погоня за двумя беглыми каторжниками, и что мы приняли в ней участие, и Гарджери взял вас на закорки, и я бежал впереди, а вы едва поспевали за мной?

— Помню, помню. — Он и представить себе не мог, как хорошо я все это помнил… кроме последней подробности.

— И помните, как мы настигли их в канаве, где они дрались, и один страшно избил другого и раскровенил ему все лицо?

— Как сейчас помню.

— И потом солдаты зажгли факелы и окружили их, а мы решили все досмотреть до конца и пошли за ними по черным болотам, и лица их были ярко освещены факелами — это я особенно подчеркиваю: лица их были освещены факелами, а вокруг нас было кольцо сплошного мрака?

— Да, — сказал я. — Все это я помню.

— Так вот, мистер Пип, один из тех двух арестантов сидел сегодня позади вас. Я углядел его через ваше плечо.

«Держись!» — подумал я и спросил:

— Как вам показалось, который же из них это был?

— Тот, которого избил другой, — отвечал он без запинки. — Я готов поклясться, что узнал его. Чем больше я об этом думаю, тем меньше сомневаюсь.

— Любопытно! — сказал я, притворившись, что только так и воспринял его рассказ. — Чрезвычайно любопытно!

Не могу выразить, какое смятение вызвал во мне этот разговор, какой ужас обуял меня при мысли, что Компесон сидел позади меня «точно призрак». Ведь если было за эти последние месяцы несколько минут, когда я о нем не думал, так это как раз были те минуты, которые он провел рядом со мной; и сознавать, что после стольких предосторожностей с моей стороны он все же застиг меня врасплох, было равносильно тому, как если бы я, чтобы отгородиться от него, захлопнул одну за другою сотню дверей и вдруг увидел бы его в двух шагах от себя. Не мог я сомневаться и в том, что он пришел в театр, потому что там был я; а значит, каким бы спокойным все ни казалось на поверхности, опасность оставалась близкой и неминуемой.

Я задал мистеру Уопслу несколько вопросов. Когда этот человек вошел в залу? Этого он не мог сказать: он заметил меня, а потом, за спиной у меня, заметил того. И узнал он его не сразу, но с самого начала у него было смутное ощущение, что человек этот как-то связан со мной и с тем временем, когда мы жили в деревне. Как он был одет? Вполне прилично, но ничего примечательного; кажется, в черном. Был у него шрам на лице? Как будто нет. Это, положим, я и сам бы мог сказать, ибо, хотя, занятый своими мыслями, я и не приглядывался к сидящим позади меня, все же лицо, обезображенное шрамом, едва ли ускользнуло бы от моего внимания.

Когда мистер Уопсл сообщил мне все, что ему удалось припомнить, а мне удалось из него вытянуть, и когда я угостил его легким ужином, который он бесспорно заслужил после столь утомительного вечера, мы расстались, До Тэмпла я добрался в первом часу, ворота уже были заперты на ночь. Ни когда я входил, ни когда шел через двор к себе, никого около меня не было.

Герберта я застал дома, и, подсев к огню, мы с ним стали держать совет. Но выходило, что сделать мы ничего не можем — разве только известить Уэммика о происшествии этого вечера и напомнить, что мы ждем его указаний. Опасаясь, как бы не повредить ему слишком частыми посещениями замка, я решил послать ему письмо. Я написал его до того, как лечь спать, и тут же вышел и опустил, и снова поблизости никого не было. Мы с Гербертом согласились, что нам не остается ничего другого, как соблюдать крайнюю осторожность. Мы и соблюдали ее больше прежнего, если только это возможно, — и я даже близко не подходил к затону Чинкса, исключая тех случаев, когда проплывал мимо него на лодке, но и тогда я разглядывал берег Мельничного пруда не более внимательно, чем все, что встречалось мне на пути.

Глава XLVIII

Вторая из двух встреч, о которых я упомянул в предыдущей главе, произошла примерно через неделю после первой. Я опять сдал свою лодку на пристани у Таможни; до наступления темноты на этот раз еще оставалось около часа, и, лениво раздумывая, где бы пообедать, я вышел на Чипсайд и брел по тротуару — самый неприкаянный человек в этой занятой, спешащей толпе, — когда сзади на плечо мне опустилась чья-то большая рука. То была рука мистера Джеггерса, и он продел ее мне под локоть.

— Раз мы идем в одну сторону, Пип, можно пройтись вместе. Вы куда направляетесь?

— Вернее всего, в Тэмпл, — сказал я.

— Разве вы не знаете?

— Вот именно, — отвечал я, довольный тем, что раз в жизни его допрос не смутил меня. — Я не знаю, потому что еще не решил.

— Но обедать вы собираетесь? Этого вы, надеюсь, не станете отрицать?

— Нет, — отвечал я, — этого я не стану отрицать.

— Вы куда-нибудь приглашены?

— Не стану отрицать и того, что я никуда не приглашен.

— В таком случае, — сказал мистер Джеггерс, — пойдемте обедать ко мне.

Я уже хотел отказаться, когда он добавил: — И Уэммик будет.

Тогда я переменил свой отказ на согласие — те несколько слов, которые я успел произнести, одинаково годились для того и для другого, — и, пройдя еще немного по Чипсайду, мы свернули на Литл-Бритен; а тем временем в окнах магазинов уже вспыхивали яркие огни, и фонарщики, с трудом выбирая в уличной толкотне место, где бы поставить свою лесенку, прыгали вверх и вниз, бегали взад и вперед и зажигали в сгущающемся тумане больше красных светящихся глаз, чем зажглось белых глаз от тростниковой свечи на призрачной стене моего номера в «Хаммамс».

В конторе на Литл-Бритен начались обычные продедуры, отмечавшие конец делового дня: писали письма, мыли руки, гасили свечи, запирали кассу. Я праздно стоял у камина в кабинете мистера Джеггерса, и в капризных вспышках огня мне мерещилось, будто страшные слепки затеяли со мной какую-то дьявольскую игру в прятки, а две толстых конторских свечи, тускло озарявшие мистера Джеггерса, который писал в углу свои письма, были обернуты грязными погребальными пеленами, словно в память о сонме повешенных клиентов.

На Джеррард-стрит мы отправились втроем, в наемной карете; и, как только приехали, нам подали обед. Мне бы, разумеется, и в голову не пришло даже отдаленно, даже движением бровей намекнуть в этом доме на уолвортские чувства Уэммика; но я был бы не прочь время от времени дружески с ним переглянуться. Однако не тут-то было! Если уж он поднимал глаза от тарелки, то обращал их на мистера Джеггерса, а со мной был так холоден и сух, словно на свете имелось два Уэммика-близнеца и передо мной сидел не тот, что мне нужен.

— Вы переслали мистеру Пипу записку мисс Хэвишем? — спросил его мистер Джеггерс, едва мы сели за стол.