Синклер Льюис - Том 7. Гидеон Плениш. Статьи

Эта сцена, которая длится всего минут десять, очень много дает для понимания характеров и взаимоотношений Сэма, Табби, Мэти, Эмили и Гарри. В частности, мы видим, что Сэм, который был излишне кроток с Фрэн, излишне послушен, умеет показывать зубы, и что он отнюдь не случайно стал главой своей корпорации. Сцена способствует развитию сюжета и, главное, сама по себе весьма забавна — благодаря идиотскому разговору по поводу загадочной картинки.

Могут спросить: разве нельзя было добиться такого же эффекта, переработав какой-нибудь эпизод, имеющийся в романе? Что ж, придется, видно, повторить в миллион первый раз то, о чем уже говорили миллион раз, а именно, что театральное представление, которое может продолжаться не более трех с половиной часов (и которому лучше продолжаться полтора часа), которое происходит на определенном и весьма ограниченном пространстве и в присутствии зрителей, обладающих весьма разнородными и противоречивыми вкусами, должно состоять из эпизодов, совершенно отличных по своему характеру от эпизодов романа и действующих гораздо быстрее и нагляднее. Романисту некуда торопиться, он может нанизывать все новые и новые главы (и — увы! — так и делает). Он может, вопреки логике, рассказать о конце света в двадцати словах, а на описание процедуры бритья главного героя затратить пятьдесят страниц, и все это ему простится, потому что читатель имеет возможность в любую минуту захлопнуть книгу и вернуться к ней лишь тогда, когда у него появится соответствующее настроение. А вот пьесу в несколько приемов не посмотришь — нельзя уйти после двух-трех сцен, сесть на поезд и вернуться в Енкерс, а на следующий вечер опять явиться в театр и посмотреть еще сцену-другую. Я вполне согласен с мистером Говардом, когда он пишет в предисловии, что на всех пятидесяти страницах романа, описывающих возвращение Сэма в Америку, нет ни одного эпизода, который бы так же отчетливо доносил нужную мысль, как придуманная им сцена.

Новичкам-инсценировщикам — а, судя по моей почте, таковые составляют 99,2 % всех лиц, мечтающих о литературной карьере, — неплохо было бы поучиться у мистера Говарда, который столь искусно сохранил дух романа, игнорировав его букву. Однако, чтобы успешно освоить его метод, нужен еще и талант, которым господь бог наградил мистера Говарда, а как им обзавестись, я, к сожалению, не могу посоветовать.

Чтобы наглядно показать, как именно мистер Говард подошел к своей задаче, я хочу сравнить окончательный драматургический вариант с оригиналом. Нижеследующий длинный отрывок[191] взят из стандартного американского издания «Додсворта» (стр. 315–353). В нем описывается, как Сэм, расставшись в Берлине с Фрэн, которая намерена с ним развестись, с тоской на сердце бесцельно слоняется по Европе до тех пор, пока не знакомится ближе с Эдит Кортрайт и не начинает видеть в ней возможную спутницу своей новой жизни.

Все эти тридцать восемь страниц романа вполне точно переданы второй сценой третьего акта, умещающейся на девяти страницах. (Правда, в защиту романиста следует сказать, что драматургу помогают и декорации, и освещение, и актеры, и их костюмы, восполняющие краткость самого текста, тогда как возможности романиста весьма ограниченны: он должен все это выразить с помощью одних только слов — и какое же это изнурительное, иссушающее мозг занятие — подыскивать нужные слова!)

Молодым людям, желающим посвятить себя неблагодарному труду драматизации, не следует представлять себе дело так, будто мистеру Говарду сразу удалось сжать тридцать восемь страниц романа до девяти страниц второй сцены третьего акта. В предварительных вариантах было суждено исчезнуть десяткам страниц, прежде чем окончательный вариант выкристаллизовался в том виде, в каком он был напечатан и поставлен на сцене.

Вместо нескольких строк в конце первой сцены третьего акта, из которых с достаточной определенностью вытекает, что Фрэн намерена добиваться развода, что Сэм согласится на ее условия и что ему будет очень одиноко, в предыдущем варианте была целая сцена. Она происходит в Берлине на следующее утро после того, как Сэм узнает о чувствах Фрэн к Курту; Сэм собрался уезжать и торопливо пьет кофе перед тем, как отправиться на вокзал. Фрэн одевается за сценой. Между ними происходит следующий разговор.

Фрэн (за сценой). Я кладу воротнички и галстуки вместе с рубашками, а бритвенный прибор в другой чемодан.

Додсворт. Спасибо.

Фрэн. Как ты решил ехать? Поездом или самолетом?

Додсворт. Для самолета у меня слишком много багажа.

Фрэн. Билет у тебя?

Додсворт. У коридорного. А ты не хочешь кофе?

Фрэн. Налей мне. Я сейчас.

(Он начинает наливать кофе. Лицо его передергивает гримаса боли.)

Фрэн (входит. На ней халат.) Ага! Закрыл-таки.

Додсворт. Спасибо, что помогла мне уложиться.

Фрэн. Я всегда помогала тебе укладываться.(Она садится за стол.) Ты мне не налил?

Додсворт. Нет.

(В первый раз их взгляды встречаются. Она опускает глаза. Наливает себе кофе, добавляет молока.)

Фрэн. Вот так.

Затем следует разговор о разводе и о деньгах, который по сравнению с окончательным вариантом кажется не менее многословным, чем сам роман. Вдруг Фрэн выдвигает великолепный, весьма для нее типичный план: оказывается, она позвонила Курту и тот сейчас придет. «Ты же должен понять, в каком я оказываюсь двусмысленном положении. Мне будет гораздо проще, если ты позволишь нам с Куртом тебя проводить — тогда все подумают, что мы просто друзья».

На это предложение оградить ее репутацию и выставить напоказ передней и ее любовником муку, которую причиняет ему расставание, предложение, продиктованное столь свойственной ей заботой о самой себе, у Сэма хватает мужества ответить отказом, хотя в жизни, а не на сцене он, возможно, и согласился бы. Сцена кончается следующим образом:

Фрэн. Сэм, дорогой, ну не надо так расстраиваться. Конечно, все это нелегко. Но что делать: мы с тобой просто не подходим друг другу. И я люблю Курта. Очень! (Делает шаг по направлению к нему.) Но все-таки у нас было много счастливых дней, правда? Я их не забуду! А ты будешь помнить? (Она продолжает, на секунду запнувшись.) И, пожалуйста, постарайся не очень огорчаться.

Додсворт (до этого смотревший в пол, поднимает голову и улыбается). Дорогая, кажется, я тебе сегодня еще не говорил, что я тебя ужасно люблю.(Его голос прерывается. Он быстро выходит и закрывает за собой Дверь.)

Свет гаснет. Занавес.

Таким образом, инсценировщик подходил к своему тексту не менее критично, чем к авторскому. В процессе работы он написал добрый десяток предварительных вариантов, из которых беспощадно выбрасывал как отдельные «очень», «милый» или «конечно», так и целые сцены.

В конечном итоге мистер Говард свел тридцать восемь страниц романа к одной сцене в конторе «Америкен Экспресс», выбросив не только вышеприведенную длинную сцену прощания в Берлине, но также и сцену, в которой Сэм, как и в книге, ищет утешения в объятиях Нанде Азередо.

Это была превосходная, тщательно обдуманная и абсолютно законченная сцена, и тем не менее мистер Говард спокойно выбросил ее в корзинку. В ней истосковавшийся и уставший от радостей путешествия Сэм понуро сидит в открытом кафе дю Дом. Неподалеку от него расположились трое или четверо Джеймсов Джойсов из Небраски, которые всячески высмеивают этого буржуа, вторгшегося на их почти что собственный Олимп, а затем их осеняет блестящая мысль, что по справедливости следует угоститься за его счет — они этим только окажут ему честь. Они посылают к Сэму девицу из разряда «мыслящих», которая подсаживается к нему, заводит разговор, изящно напрашивается на угощение и вообще, как выражаются немыслящие девицы, «вцепляется в него мертвой хваткой». Но прежде чем она успевает распространить его любезность на своих приятелей, на выручку Сэму приходит Нанде, которая изгоняет кипящую негодованием хищницу и берет Сэма под свою опеку.

Я надеялся, что мистер Говард сохранит эту сцену, но он был так же безжалостен к своей работе, как я при нашем с ним первом разговоре об инсценировке — к своему роману.

Столь же энергично он разделался и еще с некоторыми сценами. Если в окончательном варианте Сэм излагает свои впечатления о соборе Парижской Богоматери в шести строчках, то раньше здесь была целая сцена (и, по-моему, очень хорошая). В ней мы видим Сэма в соборе. Он молча, не шевелясь, сидит на скамье, вперив взор в розовое окно, а вокруг него снуют парижане, пришедшие поклониться своей покровительнице, и одна за другой проходят группы туристов, которым гиды вдохновенно, чуть ли не лирично повествуют: «Собор замечателен единством своего архитектурного замысла. Длина его равна четыремстам двадцати шести футам, ширина — ста пятидесяти семи, высота в центре — ста пятнадцати футам. Потолочный свод опирается на семьдесят пять больших колонн и сто восемь малых. В большом органе шесть тысяч труб, сто десять клапанов и пять клавиатур. Здесь короновался император Наполеон. А теперь, дамы и господа, давайте вернемся к автобусу и поедем в Латинский квартал — обиталище знаменитых художников, а затем к гробнице Наполеона».