Карел Чапек - Рассказы и очерки
Отец настоятель в ответ двенадцать раз нюхнул табачку, двенадцать раз призадумался и, наконец, промолвил:
— Милый сын мой, хвалю тебя за то, что ты учтив и вежлив в обхождении. Но разбойником ты быть не можешь, — во-первых, потому что это смертный грех, а, во-вторых, потому что ты к этому не способен. Однако нельзя нарушать и данной батюшке клятвы. Поэтому и впредь останавливай проезжих, но с честными намерениями: арендуй место у заставы либо у переезда и сиди дожидайся; как увидишь — едет кто, выходи на дорогу и взимай два крейцера пошлины за проезд. Вот и все. При таком деле можно учтивым быть, как ты привык.
Написал отец настоятель окружному начальнику в Трутнове письмо — с просьбой дать молодому Лотрандо место сборщика на одной из застав. Поехал Лотрандо с тем письмом к трутновскому начальнику и получил место на дороге в Залесье. Так сделался учтивый разбойник сборщиком на большой дороге, стал останавливать телеги и кареты, честно взимая с каждой два крейцера пошлины.
Как-то, через много-много лет, велел броумовский настоятель подать бричку и поехал в Упице, навестить тамошнего приходского священника. При этом он заранее радовался, что встретит у заставы учтивого Лотрандо и узнает, как тот живет. И в самом деле, у заставы подошел к бричке бородатый человек — это был Лотрандо — и протянул руку, что-то ворча.
Отец настоятель стал доставать кошелек. Но, по причине некоторой тучности, вынужден был, чтобы дотянуться рукой до кармана брюк, другой рукой придерживать живот. И потому вынул кошелек не так быстро, как хотел.
Лотрандо сердито прикрикнул:
— Ну, скоро, что ли? Сколько нужно ждать двух монет?
— У меня нет крейцеров, — сказал отец настоятель, копаясь в мешочке. — Разменяйте мне, пожалуйста, милый, десятикрейцеровик.
— А, чтоб вам пусто было, — рассердился Лотрандо. — Крейцеров нет, так куда вас черти носят? Выкладывайте два крейцера, а не то — заворачивай оглобли!
— Лотрандо, Лотрандо, — с укоризной промолвил отец настоятель, — ты не узнаешь меня? Где же твоя учтивость?
Растерялся Лотрандо: только тут в самом деле узнал он отца настоятеля. И забормотал что-то несуразное; но потом, опамятовавшись, сказал:
— Ваше преподобие, не удивляйтесь теперешней моей неучтивости. Кто же видел мытаря, местного, таможнвка либо судебного исполнителя, который бы не брюзжал?
— Твоя правда, — ответил отец настоятель. — Этого еще никто никогда не видел.
— Ну вот, — проворчал Лотрандо. — И поезжайте ко всем чертям!
Тут — конец сказке об учтивом разбойнике. Он уж, наверно, умер, но потомков его вы встретите во многих, многих местах и узнаете их по той готовности, с какой они начинают нас ругать неизвестно за что.
А этого не должно бы быть…
Почтарская сказка
Ну, скажите на милость: ежели могут быть сказки о всяких человеческих профессиях и ремеслах — о королях, принцах и разбойниках, пастухах, рыцарях и колдунах, вельможах, дровосеках и водяных, — то почему бы не быть сказке о почтальонах? Взять, к примеру, почтовую контору: ведь это прямо заколдованное место какое-то! Всякие тут тебе надписи: "курить воспрещается", и "собак вводить воспрещается", и пропасть разных грозных предупреждений… Говорю вам: ни у одного волшебника или злодея в конторе столько угроз и запретов не найдешь. По одному этому уже видно, что почта — место таинственное и опасное. А кто из вас, дети, видел, что творится на почте ночью, когда она заперта? На это стоит посмотреть!.. Один господин — Колбаба по фамилии, а по профессии письмоносец, почтальон — на самом деле видел и рассказал другим письмоносцам да почтальонам, а те — другим, пока до меня не дошло. А я не такой жадный, чтобы ни с кем не поделиться. Так уж поскорей с плеч долой. Начинаю.
Надоело г-ну Колбабе, письмоносцу и почтальону, почтовое его ремесло: дескать, сколько письмоносцу приходится ходить, бегать, мотаться, спешить, подметки трепать да каблуки стаптывать; ведь каждый божий день нужно двадцать девять тысяч семьсот тридцать пять шагов сделать, в том числе восемь тысяч двести сорок девять ступеней вверх и вниз пройти; а разносишь все равно одни только печатные материалы, денежные документы и прочую ерунду, от которой никому никакой радости; да и контора почтовая — место неуютное, невеселое, где никогда ничего интересного не бывает. Так бранил г-н Колбаба на все лады свою почтовую профессию. Как-то раз сел он на почте возле печки, пригорюнившись, да и заснул; и не заметил, что шесть пробило. Пробило шесть, и разошлись все почтальоны и письмоносцы по домам, заперев почту. И остался г-н Колбаба там взаперти, спит себе.
Вот, ближе к полуночи, просыпается он от какогото шороха: будто мыши на полу возятся. "Эге, — подумал г-н Колбаба, — у нас тут мыши; надо бы мышеловку поставить". Только глядит: не мыши это, а здешние, конторские домовые. Эдакие маленькие, бородатые человечки, ростом с курочку-бентамку, либо белку, либо кролика дикого или вроде того; а на голове у каждого почтовая фуражка — ни дать ни взять настоящие почтальоны; и накидки на них, как на настоящих письмоносцах. "Ишь чертенята!" — подумал г-н Колбаба, а сам ни гугу, губами не пошевелил, чтобы их не спугнуть. Смотрит: один из них письма складывает, которые ему, Колбабе, утром разносить; второй почту разбирает; третий посылки взвешивает и ярлычки на них наклеивает; четвертый сердится, что, мол, этот ящик не так обвязан, как полагается; пятый сидит у окошка и деньги пересчитывает, как почтовые служащие делают.
— Так я и думал, — ворчит. — Обчелся этот почтовик на один геллер. Надо поправить.
Шестой домовой, стоя у телеграфного аппарата, телеграмму выстукивает — эдак вот: так так так так так так так так. Но г-н Колбаба понял, что он телеграфирует. Человеческими словами вот что: "Алло, министерство почты? Почтовый домовой номер сто тридцать один. Доношу все порядке точка. Коллега эльф Матлафоусек кашляет сказался больным и не вышел работу точка. Перехожу на прием точка".
— Тут письмо в Каннибальское королевство, город Бамболимбонанду, — промолвил седьмой коротыш. — Где это такое?
— Это тракт на Бенешов, — ответил восьмой мужичок с ноготок. — Припиши, коллега: "Каннибальское королевство, железнодорожная станция Нижний Трапезунд, почтовое отделение Кошачий замок. Авиапочта".
Ну вот, все готово. Не перекинуться ли нам, господа, в картишки?
— Отчего же, — ответил первый домовой и отсчитал тридцать два письма. — Вот и карты. Можно начинать.
Второй домовой взял эти письма и стасовал.
— Снимаю, — сказал первый чертик.
— Ну, сдавай, — промолвил второй.
— Эх, эх! — проворчал третий. — Плохая карта!
— Хожу, — воскликнул четвертый и шлепнул письмом по столу.
— Крою, — возразил пятый, кладя новое письмо на то, которое положил первый.
— Слабовато, приятель, — сказал шестой и тоже кинул письмо.
— Шалишь. Покрупней найдется, — промолвил седьмой.
— А у меня козырной туз! — крикнул восьмой, кидая свое письмо на кучку остальных.
Этого, детки, г-н Колбаба выдержать не мог.
— Позвольте вас спросить, господа карапузики, — вмешался он. — Что это у вас за карты?
— А-а, господин Колбаба! — ответил первый домовой. — Мы вас не хотели будить, но раз уж вы проснулись, садитесь сыграть с нами. Мы играем просто в марьяж.
Господин Колбаба не заставил просить себя дважды и подсел к домовым.
— Вот вам карты, — сказал второй домовой и подал ему несколько писем. — Ходите.
Смотрит г-н Колбаба на те письма, что у него в руках, и говорит:
— Не в обиду будь вам сказано, господа карлики, — нету в руках у меня никаких карт, а одни только недоставленные письма.
— Вот-вот, — ответил третий мужичок с ноготок. — Это и есть наши игральные карты.
— Гм, — промолвил г-н Колбаба. — Вы меня простите, господа, но в игральных картах должны быть самые младшие — семерки, потом идут восьмерки, потом девятки и десятки, потом валеты, дамы, короли и самая старшая карта — туз. А ведь среди этих писем ничего похожего нет!
— Очень ошибаетесь, господин Колбаба, — сказал четвертый малыш. — Ежели хотите знать, каждое из этих писем имеет большее или меньшее значение, смотря по тому, что в нем написано.
— Самая младшая карта, — объяснил первый карлик, — семерка, или семитка — это такие письма, в которых кто-нибудь кому-нибудь лжет или голову морочит.
— Следующая младшая карта — восьмерка, — подхватил второй карапуз, — такие письма, которые написаны только по долгу или обязанности.
— Третьи карты, постарше — девятки, — подхватил третий сморчок, — это письма, написанные просто из вежливости.
— Первая старшая карта — десятка, — промолвил четвертый. — Это такие письма, в которых люди сообщают друг другу что-нибудь новое, интересное.
