Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба
Брюне чувствует мимолетное неприятное покалывание в сердце и не отвечает. Ночь: в конце пути — Париж. Нужно будет начинать жить заново. Тибо поспешно говорит:
— Как только будете в Париже, не забудьте написать моей жене: мадам Тибо, Сен-Совер-ан-Пюизе: этого будет достаточно. Сообщите обо мне, напишите^ что со мной все в порядке, что я не хандрю, и пусть она мне сообщит, что вы добрались. Ей только нужно написать: дети благополучно прибыли.
— Договорились, — заверяет его Брюне.
Доска уже здесь, она прислонена к перегородке. Брюне ощупывает ее: она прочная и тяжелая. Он берет ее и прижимает к боку. Подходит Тибо и неловко хлопает его по плечу:
— Чертовы счастливчики? Чертовы шельмы! Шнейдер направляется к двери, Буйе идет следом.
— Немного погодя, — говорит Буйе, — может, и мы последуем вашему примеру.
— А может быть, — подхватывает Тибо, — что мы вдруг повстречаемся на воле.
Шнейдер улыбается им:
— Моя жена живет на улице Кардане, дом 13. Брюне оборачивается. Тибо и Буйе жмутся друг к другу.
Тибо улыбается им с несчастным и нежным видом, у него большое плоское лицо, изможденное добротой, его большой рот растягивается в улыбке любви и бессилия: его милое лицо — бесполезный дар.
— Ни пуха ни пера!
— К черту! К черту! — тараща глаза, отзывается Брюне.
— Вспоминайте иногда своих товарищей.
— А как же иначе! — восклицает Викарьос.
— И не валяйте дурака, если заметите, что обнаружены. Не бегите, ведь им приказано беглецов убивать.
— Нас не обнаружат, — заверяет его Брюне. — Потушите ночник.
Ночь навсегда пожирает эти два одинаковых лица и их прощальные улыбки, беглецы оказываются в холоде и мраке. Ветер хлещет им прямо в лицо, во рту у них кисловатый металлический привкус, в глазах вращаются фиолетовые диски. За ними хлопает дверь, отступление исключено: перед ними туннель, долгий терпеливый переход, нескорый опасный рассвет; грязь прилипает к их подошвам. Брюне счастлив, потому что Викарьос идет рядом. Временами он протягивает руку и прикасается к нему, а временами чувствует, как к нему прикасается рука Викарьоса. Порыв ветра останавливает их, они прижимаются к стене барака, чтобы укрыться от него, но не видят ни зги. Брюне нечаянно задевает доской окно и сразу отскакивает назад: к счастью, стекло не разбилось. Он слышит чертыханье, тяжелый удар: Викарьос грохнулся коленом о ступеньку лестницы. Брюне поднимает его и кричит ему в ухо:
— Сильно ушибся?
— Нет. Но сколько это может продолжаться?
Они бросаются к дороге. Брюне не по себе: слишком пустынно, они уязвимы со всех сторон. Он с беспокойством прикидывает, что они должны были бы уже поравняться с дезинфекционным бараком, но барака он в темноте не видит. В ночи образуется смутно освещенная дыра — это вход в комендатуру, черт, мы взяли слишком влево. Вцепившись свободной рукой в Викарьоса, Брюне увлекает его направо. Они продолжают шагать, доска ударяется о стенку, Брюне отскакивает в сторону и едва не сбивает с ног Викарьоса, они бегут. Брюне приподнимает доску и пытается нести ее вертикально, это трудно: она слишком длинна и задевает за землю. Он бежит, вытянув левую руку ладонью вперед, он штурмует громаду ночи, она отступает, но порой Брюне угадывает ее совсем рядом и чувствует, что вот-вот о нее разобьется, страх течет по его ногам и сковывает их. Его подошвы долго месят жидкую кашу, но внезапно он ступает на твердую почву, неожиданно возникает остров: Черная Площадь, это первый этап. Брюне жарко, туфли не так жмут, как он опасался, он дал Викарьосу тумака под ребра и услышал, как тот хохотнул. Остается правильно сориентироваться. Он берет его за руку, и они продвигаются дальше, они идут против ветра и вдруг чувствуют, как их неудержимо тянет вбок, потом у них будто вырастают крылья, они почти летят.
— Мы ходим по кругу, — говорит Викарьос.
Они поворачивают в другу сторону и, взяв друг друга под руку, продираются сквозь ветер, он завывает, скрип механического насекомого прорывается через ветровую погудку, с каждым шагом оно приближается, сердце Брюне бьется чаще: это проволочные заграждения. Брюне думает: теперь нужно отыскать уборные. В тот же момент ветер швыряет им в лицо смрад мелкого града и аммиака. Они продвигаются, ведомые звуком и запахом, они скользят вдоль уборных, приседают за кучей мусора, в метре от них колючая проволока сотрясает воздух, подпрыгивая, как детская скакалка, это какой-то шабаш. Теперь есть две ночи: та, что опускается за ними, тучная разгневанная масса уже позади сражения, а другая, зыбкая, их сообщница, она начинается сразу за заграждением, темнота. Викарьос сжимает руку Брюне: они счастливы. Брюне тихо проводит пальцами по доске. Три ряда колючей проволоки высотой метр двадцать сантиметров, доска — один метр тридцать, достаточно. Вдруг Викарьос сжимает ему запястье, Брюне вздрагивает: по дороге шагает часовой. Брюне слушает этот звук невидимых шагов, холодная радость пронзает его: все как надо, сейчас можно будет начинать. Три ночи подряд он прятался за уборными, наблюдая за часовым: тот отходит от сторожевой будки как раз напротив них, проходит метров сто, потом возвращается на свой пост. На хождение туда и сюда уходит две минуты или около того: у них есть тридцать секунд. Брюне слышит, как шаги удаляются, он тихо считает, первые цифры соответствуют каждому шагу, затем наступает тишина, часовой растворяется, он повсюду, кажется, что сама ночь настороже, цифры падают в пустоту, звучат глухо. На счете сто девятнадцать шаги возникают снова, часовой обретает плоть, идет из глубины ночи, потом становится одиноким и спокойным плеском, проходит мимо них, поворачивается и идет назад. Один, два, три, четыре… На этот раз он появляется при счете сто двадцать семь, в следующий раз при счете сто двадцать два, будем основываться на сто двадцати, так вернее. Брюне снова начинает считать, при счете сорок пять он кладет руку на плечо Викарьоса и чувствует, как твердые пальцы сжимают его запястье, он растроган: это рука дружбы. Они встают, Брюне протягивает руку, на нее натыкается железная оса и царапает ему ладонь, кончиками пальцев он проводит вдоль проволоки, чтобы избежать другого укола, прикасается к деревянному колу, не переставая считать, поднимает доску и осторожно наклоняет ее вперед: она стоит, как плот, мягко раскачивающийся над тройной волной колючей проволоки, руки Брюне в грязи, он, не спеша, соскребает грязь о кол, пятьдесят семь, он ставит левую ногу на нижнюю проволоку, упирается подошвой в кол, собирается с силами, приподнимается, ставит правую ногу на среднюю проволоку, поднимает левое колено, скребет им о верхушку кола и наконец опирается им о доску, пятьдесят девять, теперь он ползет на коленях и на руках, время замедляет ход, шестьдесят, часовой обернулся и вроде бы смотрит на него, справа от Брюне ночь — это их маяк. Брюне продвигается вперед, протягивает руку, дотрагивается до второго кола и продвигается дальше, несмотря на качку, касается третьего, немного пятится и возвращается на доску, она чуть не опрокинулась, но потом сама собой выпрямилась: за нее ухватился Викарьос. Брюне щупает ногой пустоту, натыкается на железную проволоку, шестьдесят два, он хочет прыгнуть, потому что боится отнять частицу времени у Викарьоса, но пола его плаща цепляется за кол, черт, от нетерпения он дрожит, он спрыгивает, подкладка плаща рвется. Брюне двумя руками хватается за доску и тихо ее раскачивает, чтобы дать понять, что он благополучно добрался. Колючая проволока скрипит, доска качается, Брюне крепко поддерживает ее, он думает о часовом и чувствует, что тот возвращается, он со злостью думает о Викарьосе: что он там делает, этот осел, мы из-за него попадемся, он протягивает руку и наталкивается на голову, Викарьос с трудом переворачивается на доске, Брюне слышит его дыхание, потом — тишина. Туфля царапает по его рукаву, он ловит ее и тихо опускает на проволоку, Викарьос спрыгивает на землю, их пронзает молния радости, свободны! В эту минуту с верха сторожевой вышки их поражает молния, они, не понимая, щурятся, дорога бела от солнца посреди круга темноты, лужи сверкают, как бриллианты. Брюне хватает Викарьоса за плечо и увлекает за собой, они бегут, вокруг свистят пули, в них стреляют с вышки и из сторожевой будки. Из сторожевой будки: там кого-то спрятали, нас выдали. Брюне бежит, дорога широка, как море, их четко видно, это ужасно, вокруг свистят пули. Вдруг Викарьос становится каким-то вялым и оседает, Брюне поднимает его, тот снова падает, Брюне толкает и тянет его: вот и лес со всем, что остается от ночи, он бросает его между деревьями, падает на спину, они катятся по снегу, Викарьос вопит.
— Замолчи, — шепчет Брюне.
— Ты мне делаешь больно! — вопит Викарьос.
Они катятся по склону, Викарьос стонет, Брюне не выпускает его, его душит гнев, нас выдали. Наверху орут и стреляют. Они катятся, Брюне ударяется головой о какую-то стену, его глаза готовы выскочить из орбит, но сейчас не время терять сознание, он делает отчаянное усилие над собой, его пальцы скребут снег, Брюне выпрямляется. Он ударился головой о корень, теперь он зажат между стволом дерева и телом Викарьоса, он тихо шевелится, его рука хватает Викарьоса за плечо, тот с ненавистью кричит:
