Окрылённые временем - Артем Веселый
— Румяная и белокурая. Я не люблю пшеничных булок.
И потом она, наверное, мещаночка.
— Не всем же передовые и умные. А мне нравится эта тётка.
Некоторое время они шли молча.
— Но у тебя мало времени, — сказал Матвеев. — В Хабаровске мы будем, наверное, завтра. Ну, дня три пробудем в городе, а потом поедем дальше. Ты ведь не думаешь брать её с собой? Всего пять дней.
— Этого довольно. Потом неизвестно, найдём ли мы на этой станции поезд. А идти до Хабаровска пешком — хватит времени.
Матвеев задумался. В самом деле, поезда могло и не быть.
— Жизнь собачья, — сказал он. — Хоть бы социализм скорей наступал, что ли. Что мы в обкоме будем говорить?
Рассказывай там, почему опоздал.
— Я что-то не очень уверен, что в городе наши. Эта стрельба не выходит у меня из головы.
— Какой он нервный.
— Неправда. Меня это беспокоит, но я не боюсь. Я охотно отдам жизнь за революцию и за партию.
Матвеев поморщился. Отчего-то он не любил употреблять в разговоре такие слова, как «мировая революция», «власть Советов», «победа пролетариата». Это были торжественные, праздничные слова, и они портились в разговоре.
— Для этого не надо большого уменья. Смерть очень несложная штука. Умирают все, это врождённая способность. А вот сесть на поезд и приехать вовремя — это надо уметь.
— Ну, я пойду к ней, — сказал Безайс. — Прежде всего работа, а удовольствия потом. Буду сейчас рассказывать, что я почувствовал, когда её увидел.
— Держись крепче, старик!
Безайс отстал, и Матвеев пошёл один. У себя на родине он никогда не видел, чтобы снег шёл так густо. Рельсы занесло совсем, и нога глубоко погружалась в сугроб. Он покачал головой. Безайс, животное! Матвеев догадывался, что Безайс за всю жизнь не поцеловал ещё ни одной женщины и только мечтает об этом, как мальчишка о настоящем ружьё. Он хотел посмотреть, как Безайс ухаживает за ней, но было лень оборачиваться, — при малейшем движении головы снег сыпался за воротник и отвратительно таял на спине.
Пожилой человек
Под вечер, когда уже темнело, Матвеев за поворотом дороги увидел идущего им навстречу человека.
— Станция близко, — сказал Безайс. — Какой-нибудь дорожный мастер осматривает участок. Теперь я скорее дам себя убить, чем выбросить из вагона. Мне даже петь хочется.
Они подошли ближе. Это был пожилой человек с висящими усами, в пальто и беличьей шапке. Он шёл, глубоко засунув руки в карманы.
— Здравствуйте, — сказал Матвеев, когда они поравнялись. — Далеко тут до станции?
— До какой? — спросил он, разглядывая их. — Станций много.
— До самой ближней.
— Вёрст, может быть, десять. А то и все пятнадцать.
Матвеев смотрел на него с недоумением.
— Сегодня-то вам не дойти по такому снегу. Ночевать придётся.
— А вы как же? Со станции идёте?
— Нет, я так…
Они помолчали. Встречный снял шапку и отряхнул её от снега, обнажив лысеющую голову.
— Помогите мне, молодые люди, — сказал он внезапно. — Я вам, может быть, заплачу. Шутя заработаете по полтиннику на брата и человека выручите. Такой выдающийся случай — лошади у меня понесли, накажи их бог.
— Отчего же они понесли?
— Шут их знает, что с ними сделалось. Должно быть, зверя испугались. А может, и не зверя, так чего-нибудь. Лошадь — животное пугливое, ручное, ей чего-нибудь взбредёт в голову, она и пошла скакать. Лес — она в лес бежит. Вода — она в воду полезет. От страху.
Матвеев смотрел на него с сомнением.
— Ну что ж — лошадей искать? Они, может быть, за десять вёрст убежали.
— Зачем их искать, — лошади тут. Да вы подите, посмотрите сами, это недалеко. Сначала как бросятся в сторону, да все по пням, по кочкам, а потом выехали на линию и ухнули в ров. Сани перевернули, товар вывалили. Я вам заплачу, пожалуйста, не беспокойтесь. Я такой человек, что если скажу, — это как отрезано.
Матвеев взглянул на Безайса.
— Ну как?
— Пойдём посмотрим.
Они прошли несколько саженей и увидели лошадей.
Под откосом лежали на взрытом снегу широкие, обшитые рогожей сани. Боком, наступив на вожжи и провалившись в снег почти по брюхо, стояли две лошади. Одна повернула голову и равнодушно смотрела на людей немигающими глазами. На снегу в беспорядке валялись большие, перетянутые верёвкой тюки, широкая овчинная шуба и пустая бутылка из-под молока.
— Ну, и что надо с этим делать? — угрюмо спросил Матвеев.
Дорога шла по той стороне насыпи, за лесом. Надо было выпрячь лошадей, перетащить сани через насыпь и перенести груз.
— Уж вы, пожалуйста, помогите, — просил он.
Матвеев сел на рельс и закурил. В левом ботинке вылез гвоздь, и Матвеев растёр себе большой палец. Он мысленно поклялся, что больше не пойдёт пешком — пятнадцать вёрст! — и теперь смотрел на встречного, как на свою добычу. Глупо было выпускать его из рук.
— Может быть, мы и поможем, — сказал он осторожно. — Куда вы едете?
— В Хабаровск.
— Так. Довезите нас до следующей станции, и мы вытащим ваше барахло.
— Не могу. Всей бы душой, но не могу.
— Почему?
— Если б я по своей воле ездил, тогда конечно. А я на службе, мне нельзя такой крюк давать. Я скупщик, езжу от торгового дома Чурина по деревням за пушниной. Станции все остаются от дороги в стороне. А мне некогда.
Матвеев пошевелил пальцами в карманах. Мысленно он прикинул: насыпь вышиной в сажень, груза пудов десять. Это была игра наверняка.
— А когда будете в Хабаровске?
— Думаю, завтра к вечеру.
— Ладно, идёт. Мы поедем с вами. Довезите нас до Хабаровска. Что ты скажешь, Безайс?
Безайса перебил скупщик:
— Лошадёнки-то заморённые. А вас трое. Знаете, какое теперь время, к овсу подступиться нельзя. Я уж лучше заплачу, чтоб все было хорошо и без всякой обиды.
Матвеев встал и потушил папиросу о каблук.
— Нам некогда, — сказал он. — Подождите других. Может, кто-нибудь захочет заработать.
— Куда же вы?
— Дальше пойдём. В Хабаровск.
Они отошли на несколько шагов.
— Погодите! — гаркнул скупщик. — Странный у вас характер! За двадцать рублей, извольте, свезу.
Матвеев остановился.
— Пять рублей, больше не дам.
— Странно. Кто же повезёт вас за пять-то рублей?
— Вы и повезёте. Больше не дам ни копейки.
— За пятнадцать?
— Пять рублей. И говорить нечего.
— Странно. Золотом — пять рублей?
— Золотом.
— Ну, хорошо, поедемте.
Сначала отчего-то казалось, что будет легко вытащить наверх сани и груз, но когда Матвеев слез вниз и потрогал массивный тюк, он понял, что тут придётся поработать.
Лошади безнадёжно запутались в упряжи, и приходилось раскапывать
