Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
В середине лекции он нежданно-негаданно обнаружил, что рядом сидит Тимох, а не Жаркевич. Юрий внутренне сжался, и глазам его стало горячо. Не мигая, уставился на доску, исписанную формулами, и наморщил лоб.
— Васин костюм загнал,— зашептал Тимох, тоже внимательно глядя на доску.— Ты слышишь?
— Слышу,— ответил Юрий.
— Женя туфли продала. Доходит?
— Не совсем.
Юрий сделал вид, что не понимает, хотя и догадывался; в конце первого семестра Васин получил две тройки, и его лишили стипендии.
— Ребята решили помочь ему. Пускай подспорье будет…
Мстительное чувство щекотнуло Юрия.
— А что он, калека? Милостыня ему нужна? — спросил он с невинным видом и, заметив, как Тимох посерел, поправился: — Погоди, я пошутил. Ты же сам, по-моему, ратовал за то, чтобы студенты умели преодолевать трудности.
— Ну, если тебе от этого весело, шути! — тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказал Тимох.— Обойдемся без тебя, конечно. Но помни — окончательно запишем уже…
5
С чувством какой-то скорбной обиды приглядывался Тимох к Юрию. Даже тайком изучал его. За что такого полюбила Лёдя? В чем секрет? Что понравилось, привлекло в нем? Продолговатое лицо с припухшими губами. Обыкновенные мальчишеские глаза. Невыразительно очерченные губы потрескались, как у подростка, и в глазах неопределенный рассеянный свет. Волосы хотя и зачесаны назад, но слушаются плохо.
Что же пришлось ей по душе, сделалось дорогим? Интеллигентный вид? Узкие холодные руки? Нет! Только прежние, школьные Лёдины увлечения и надежды могли привести ее к Юрию. Как это несуразно и глупо! Ведь он даже не умеет ценить Лёдину любовь. Принимает ее как должное — без душевного трепета, без благодарности. Любовь не мешает ему, но и не помогает ни в чем. Она вроде живет где-то рядом с ним, сосуществует. Разве это любовь? Разве это справедливо?
Сам же Тимох горел, как в огне. Лёдя наполняла его существо нестихающей болью, жгучим непокоем и тревогой. Он ощущал ее — да, да! — во всем, она была обок, пробуждала настойчивость, упорство, помножала или отнимала силы, заставляла быть лучшим.
Когда во время перемены Юрий вызвал его в коридор, Тимох враждебно глядя ему в спину, вышел из аудитории, неся в себе бурю. Остановился у окна и, чтобы взять себя в руки, будто заинтересовался тем, что происходило во дворе, где хозяйничал март и грязно серели небо и асфальт.
— Вот деньги,— обратился к нему Юрий, вынимая из кармана скомканную двадцатипятирублевку.— На!
Тимох стиснул зубы.
— А как же с милостыней?..
Ему стало вовсе трудно продолжать. Но, заговорив, он еще сильнее почувствовал свою правоту и впился в Юрия потемневшими от гнева глазами.
— Я не подумал,— боясь такого Тимоха, пошел на понятную Юрий, но тут же, видя, что товарищ не наступает, взбунтовался: — А что я особенного сказал? Что?
— Ты и сейчас не понимаешь? Зачем же тогда даешь деньги? Откупаешься? Боишься, что разоблачишь себя перед товарищами? Неужели ты во всем такой?
— Это никого не касается.
— Нет, касается!
— Хочешь ребят настроить против меня? Счеты сводишь? Мстишь? Я знаю… И если приспичило, так, пожалуйста, на нее злись, а меня в покое оставь. Я не отвечаю за нее…
Тимох как бы надвинулся на Юрия, цепко схватил его за грудь и зашептал сухими губами прямо в лицо:
— Ты Лёдю лучше не ввязывай сюда! Не вспоминай и не трогай ее!.. Понял?..
Шепот был почти исступленный, в нем чувствовалось отчаяние. И это пробудило в Юрии желание поизмываться — он осмелел. Мелькнула подленькая мысль: то, что он бросил Лёдю, на руку Тимоху, и если тот узнает о разрыве, скорее всего, обрадуется. А как известно, в радости люди не скандалят. Юрию даже захотелось разбередить его рану — пусть поболит! — посыпать ее солью. Гладя на бескровные губы Тимоха, он как можно спокойнее высвободил свою рубашку.
— Подожди, мне не ясно - какое отношение к этому имеешь ты? — нагловато спросил он.
Удивленный и оскорбленный, Тимох не мог успокоиться до самого конца занятий. В словах Юрия про Лёдю таилось что-то жестокое, издевательское. Так можно было говорить только о девушке, которая тебя раздражает.
Общежитие перевели на самообслуживание. Чистоту и порядок поддерживали в нем сами студенты. Сегодня очередь была Тимоха. Не дожидаясь, пока ребята разойдутся кто куда, он сбегал в каптерку за тряпкой, щеткой и, перегоняя товарищей с места на место, быстро убрал комнату. Потом умылся, переоделся и побежал к трамвайной остановке.
Но, оказавшись на лестничной площадке Шарупичей, он заколебался. Чего он собственно прилетел сюда? Откуда он взял, что Лёде что-то угрожает и ее надо защитить от чего-то? Как отнесутся к его приходу отец и мать Лёди? «Помнишь, как умилялась Арина в театре?» А тут у него нет даже мало-мальски уважительной причины… Хотя зачем она, выдуманная? С Лёдей он все равно обязан поговорить, открыть ей глаза. Ведь Юрка и мизинца ее не стоит. Почему молчал до этого? Васин абсолютно прав!..
Пожав вялую Лёдину руку, заглянув в серое, усталое лицо, Тимох убедился: Лёдя действительно в беде. Она стояла перед ним тихая, убитая, словно не узнавая его. В комнате было чисто, бело, и Лёдя в простеньком платьице, с прямым пробором на склоненной голове выглядела больной.
— Давно тебя не видела,— зябко поежившись, произнесла она. Потом подошла к кушетке, села, взяла вышитую подушечку и положила на колени.
— Давно… — подтвердил Тимох, чувствуя, как заныло сердце.— Но что с тобой?
Вопрос задел Лёдю. Она бросила настороженный взгляд на дверь, поправила подушечку, но смолчала.
— Как у тебя с Юрием? — пошел напропалую Тимох.
— А тебе не все равно?
— Нет.
— Это ново. Зачем ты пришел? Сочувствовать или как?
Не было сомнения: беда, в которую попала Лёдя, связана с Юрием. Тимох рванулся к ней и, не сдерживая себя, возмущенно заговорил:
— Разве он для тебя? Он же ни дружить, ни жалеть… ничего но умеет. А если и дружит, то с оглядкой на себя. Если это ничего ему не стоит, если так удобней… Или под влиянием… Его ведь одинаково легко заставить и
