Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

«Избави Богъ», сказала она, поднявъ руку къ своему лбу; потому что я, повернувшись, очутился лицо съ лицомъ съ барыней, которую я видѣлъ въ разговорѣ съ монахомъ — она шла за нами, такъ что мы ее не замѣтили. —

«Разумѣется, избави Богъ», сказалъ я, предлагая ей свою руку; на ней были надѣты перчатки, открытые на большихъ и указательныхъ пальцахъ, она приняла мое предложеніе и я повелъ ее къ двери каретнаго сарая. —

Mons. Dessein пятьдесятъ разъ послалъ ключъ къ чорту, прежде чѣмъ замѣтилъ, что тотъ, съ которымъ онъ пришелъ, не былъ настоящій; мы, также какъ и онъ, съ нетерпѣніемъ ожидали, чтобы онъ отперъ; и такъ были внимательны ко всѣмъ препятствіямъ, что я продолжалъ держать ее руку, самъ не замѣчая этого, такъ что Mons. Dessein оставилъ насъ вмѣстѣ — ее рука въ моей и [съ] лицами обращенными къ дверямъ каретнаго сарая, — сказавъ, что онъ вернется черезъ пять минутъ. —

Разговоръ пятиминутной въ такомъ положеніи стоитъ много другихъ разговоровъ; ежели бы лица наши были обращены на улицу, въ этомъ послѣднемъ случаѣ разговоръ зависѣлъ бы отъ наружныхъ предметовъ и обстоятельствъ; но съ взорами, устремленными на одну неподвижную точку, разговоръ зависѣлъ отъ насъ самихъ. — Минутное молчаніе послѣ того, какъ Mons. Dessein оставилъ насъ, могло быть пагубно для этаго положенія — она бы непремѣнно отвернулась; итакъ я сейчасъ же началъ разговоръ. —

Какія были искушенія (такъ какъ я пишу не для того чтобы извинять слабости моего сердца) въ этомъ путешествіи, будетъ описано съ тою же простотою, съ какою я ихъ чувствовалъ. —

Когда я сказалъ читателю, что я не вышелъ изъ désobligeante, потому что видѣлъ монаха въ разговорѣ съ барыней, только что пріѣхавшей въ гостинницу, я сказалъ правду — но не всю правду; потому что я былъ удержанъ отъ этаго столько же и лицомъ самой барыни. Подозрѣніе пробѣжало въ моей головѣ; и я сказалъ [себѣ]: онъ разсказывалъ ей, что случилось; что то во мнѣ говорило это, я желалъ, чтобы монахъ былъ въ своемъ монастырѣ. —

Когда сердце летитъ впередъ разсужденiя, оно спасаетъ разсудокъ отъ цѣлаго міра страданій. Я былъ убѣжденъ, что она изъ лучшаго разряда существъ, и больше о ней не думалъ и писалъ свое предисловіе. —

Это впечатлѣніе возвратилось опять послѣ встрѣчи моей съ ней на улицѣ; сдержанная свобода въ обращеніи, съ которой она подала мнѣ руку, показывала въ ней, какъ я полагалъ, хорошее воспитаніе и здравый смыслъ; и когда я велъ ее, я чувствовалъ какую то пріятную нѣжность около ея, которая успокоила мою душу. —

Боже милостивой! ежели бы могъ человѣкъ провести такое созданіе вокругъ свѣта!

Я еще не видалъ ея лица, но этаго и нужно не было, потому что прежде, чѣмъ мы подошли къ двери каретнаго сарая, воображеніе окончательно нарисовало мнѣ ея голову, и забавлялось представлять мнѣ ее какъ богиню, которую я самъ вытащилъ изъ Тибра. Ахъ ты, соблазненная и соблазнительная плутовка, хотя семь разъ въ день обманываешь насъ своими образами и картинами, но ты дѣлаешь это такъ прелестно и покрываешь свои картины такими плѣнительными красками, что стыдно ссориться съ тобою. —

Когда мы подошли къ двери каретнаго сарая, она отняла руку отъ лба и я могъ видѣть оригиналъ: по лицу ей было около двадцати шести; она была брюнетка съ бѣлымъ и прозрачнымъ цвѣтомъ лица, одѣта была просто, безъ румянъ и пудры; она не была, критически разбирая, прекрасна, но въ ней было что то, что въ состояніи ума, въ которомъ я находился, привязывало меня къ ней болѣе — она была интересна. Я воображалъ, что она во взглядѣ носитъ вдовствующее выраженіе и что она находится въ томъ положеніи, когда прошли уже два пароксизма горести и она начинаетъ мириться съ своей потерей; но тысячи другаго рода несчастій могли провести тѣ же черты; я желалъ знать, какъ это было, и готовъ былъ спросить, ежели бы bon ton[181] разговора, какъ въ дни Эздры, позволилъ бы это: «Что тебя безпокоитъ? И что тревожитъ? И почему разстроены твои мысли?» Однимъ словомъ, я чувствовалъ къ ней расположеніе, рѣшился волочиться за ней и даже предложить ей свои услуги. Таковы были мои искушенія, и въ расположеніи слѣдовать имъ я былъ оставленъ одинъ съ этой барыней, ея рука въ моей и [съ] лицами обращенными къ двери каретнаго сарая болѣе, чѣмъ то было положительно необходимо. —

Belle dame,[182] сказалъ я, поднявъ ея руку нѣсколько выше, чѣмъ прежде: «конечно это одно изъ очень причудливыхъ дѣйствій фортуны: взять двухъ совершенно постороннихъ людей, свести ихъ рука съ рукой, можетъ быть, изъ противуположныхъ угловъ свѣта и въ одно мгновеніе поставить ихъ въ такое положеніе, въ которомъ самая дружба, ежели бы ей вздумалось это сдѣлать за мѣсяцъ тому назадъ, едва ли успѣла [бы] ихъ поставить. —

— И ваше замѣчаніе показываетъ, Monsieur, въ какое затрудненіе привело васъ это приключеніе. Какое бы ни было положеніе, ничего нѣтъ неумѣстнѣе, какъ разсматривать обстоятельства, которыя сдѣлали его такимъ; вы благодарили судьбу и дѣлали прекрасно — сердце само знало это и было довольно; и только Англицкой философъ можетъ анализировать такое положеніе и запутаться въ разсужденіяхъ о немъ». Сказавъ это, она высвободила руку съ такимъ взглядомъ, который казался мнѣ достаточнымъ коментаріемъ къ тексту. —

Я дамъ дурное понятіе о своей слабости, сказавъ, что сердце мое при этомъ страдало болѣе, чѣмъ при случаяхъ, дѣйствительно заслуживающихъ этого. — Я былъ сильно оскорбленъ потерею ея руки и то, какимъ образомъ это случилось, не облегчало рану.—

О, никогда въ жизни я не чувствовалъ больше страданій отъ сознанія своего униженія! Но торжество истинно женскаго сердца послѣ такого рода неудачъ бываетъ не продолжительно.— Черезъ пять секундъ она положила свою руку на рукавъ моего фрака, какъ будто желая продолжать свой отвѣтъ, и, Богъ знаетъ, какимъ образомъ, но я сталъ опять въ прежнее положеніе. —

Ей нечего было прибавлять.

Я началъ пріискивать другаго рода разговоръ, судя по тому, который я съ ней имѣлъ, что я обманулся въ ея характерѣ, но, повернувшись лицомъ ко мнѣ, выраженіе, которое одушевляло ея отвѣтъ, уже исчезло. Мускулы лица опустились и я нашелъ выраженіе того же безпріютного горя, которое и прежде заинтересовало меня. — Какъ грустно видѣть такое нѣжное существо добычею печали! Я отъ души соболѣзновалъ ей. Можетъ быть, это покажется довольно смѣшнымъ жесткому сердцу, но я бы принялъ ее въ свои объятія и, не краснѣя крѣпко, прижалъ бы къ сердцу, хотя это было на улицѣ. —

Біеніе пульса въ моихъ пальцахъ увѣдомило ее о томъ, что во мнѣ происходило; она посмотрѣла въ землю, и нѣсколько минутъ мы молчали. —