Чарльз Диккенс - Оливер Твист
Былъ воскресный вечеръ, и колоколъ ближайшей церкви отбивалъ часы. Сайксъ и еврей были заняты разговоромъ, но замолкли на минуту, прислушиваясь. Нанси выпрямилась на низенькой скамейкѣ, на которой сидѣла, и тоже вслушалась. Пробило одиннадцать.
— Одинъ часъ до полуночи, — сказалъ Сайксъ, приподнявъ занавѣску, чтобы выглянуть на улицу, и возвращаясь на мѣсто. — Темно и туманно. Хорошая ночь для работы.
— А! Какъ Билль, другъ мой, — отвѣтилъ Феджинъ:- что никакого дѣла на сегодня не подготовлено.
— Да, на этотъ разъ ты правъ, — угрюмо сказалъ Сайксъ:- очень жаль, потому что я сейчасъ въ ударѣ.
Феджинъ вздохнулъ и безнадежно покачалъ головой.
— Мы должны будемъ наверстать потерянное время, когда дѣло пойдетъ на ладъ, — вотъ что я только могу сказать.
— Это славно сказано, дорогой мой, — отвѣтилъ Феджинъ, осмѣливаясь потрепать Сайкса по плечу. — Мнѣ отрадно слушать тебя.
— Отрадно, вотъ какъ! — вскричалъ Сайксъ. — Что-жъ — пусть!
— Ха-ха-ха! — засмѣялся Феджинъ, словно и это допущеніе доставило ему удовольствіе. — Нынче ты опять похожъ на себя, Билль! Совсѣмъ похожъ на себя.
— Я не чувствую себя самимъ собою, когда ты кладешь эту старую когтистую лапу мнѣ на плечо; убери ее прочь, — сказалъ Сайксъ отталкивая руку еврея.
— Это безпокоитъ тебя, Билль, напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ, не такъ ли? — произнесъ Феджинъ, твердо рѣшившійся ничѣмъ не оскорбляться.
— Напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ самимъ чортомъ, а не полицейскимъ, — отвѣчалъ Сайксъ. — Не было еще на свѣтѣ человѣка съ такой рожей, какъ у тебя, — развѣ только твой отецъ; онъ то навѣрно сейчасъ подпаливаетъ свою старую рыжую бороду… Если только ты не явился на свѣтъ прямо отъ дьявола, безъ всякаго отца, — въ чемъ не было бы ничего удивительнаго.
Феджинъ ничего не отвѣтилъ на этотъ комплиментъ, но, потянувъ Сайкса за рукавъ, указалъ пальцемъ на Нанси, которая во время ихъ разговора успѣла надѣть шляпку и теперь направилась къ выходу.
— Эй! — закричалъ Сайксъ. — Нанси! Куда ты идешь такъ поздно?
— Недалеко.
— Что за отвѣтъ? Куда ты идешь?
— Говорю же, недалеко.
— А я говорю, куда? Слышишь?
— Я не знаю куда, — отвѣтила она.
— Ну, такъ я знаю:- никуда, — сказалъ Сайксъ, не пуская eе скорѣе изъ упрямства, чѣмъ по какой либо серьезной причинѣ. — Сиди.
— Мнѣ нездоровится. Я говорила объ этомъ раньше. Мнѣ надо подышать воздухомъ.
— Высунь голову въ форточку и дыши сколько хочешь, — отвѣтилъ Сайксъ.
— Этого недостаточно. Мнѣ надо прогуляться по улицѣ.
— Совсѣмъ этого не надо! — сказалъ Сайксъ, поднялся, заперъ дверь, вынулъ ключъ и, сорвавъ шляпку съ головы Нанси, зашвырнулъ ее на старый шкафъ. — Вотъ и все! Теперь сиди смирно на своемъ мѣстѣ, слышишь?
— Я бы и безъ шляпки могла пойти — велика помѣха, — сказала она, сильно блѣднѣя. — Что это, Билль? Выпилъ ли ты, что ты дѣлаешь?
— Знаю ли, что я?.. О, да она, — вскричалъ Сайксъ, поворачиваясь къ Феджину:- спятила съ ума, иначе она не посмѣла бы такъ со мною говорить.
— Ты толкнешь меня на что нибудь отчаянное, — пробормотала Нанси, прижимая руки къ груди, какъ бы сдерживая какія то бушующія чувства, — пусти меня, слышишь… сейчасъ же, сію же минуту…
— Нѣтъ! — крикнулъ Сайксъ.
— Скажи ему, Феджинъ, чтобы онъ пустилъ меня. Это лучше. Слышишь, что я говорю! — вскричала Нанси, топнувъ ногою.
— Слышу ли я? — произнесъ Сайксъ, поворачиваясь на стулѣ и уставившись на нее. — Коли я еще буду слышать тебя хоть полминуты, то собака такъ вцѣпится тебѣ въ горло, что у тебя поубавится твой крикливый голосъ. Что на тебя такое нашло, негодница, — что за прихоть?
— Пусти меня, — тономъ рѣшительной мольбы сказала она и, сѣвъ на полъ передъ дверью, продолжала:- Билль, пусти меня; ты не знаешь, что ты дѣлаешь, — не знаешь. На одинъ только часъ… пусти… пусти…
— Пусть у меня поочереди отрѣжутъ всѣ суставы, — сказалъ Сайксъ, грубо схватывая ее подъ руку:- если я не убѣжденъ, что у нея сумасшедшій бредъ. Вставай!
— Не раньше какъ ты пустишь меня… Не раньше какъ ты пустишь… Нѣтъ, нѣтъ! — вскричала Нанси.
Сайксъ смотрѣлъ на нее, выжидая удобнаго мгновенія, и вдругъ скрутивъ ей сзади руки, потащилъ ее, боровшуюся и упиравшуюся, въ маленькую смежную комнату, гдѣ онъ сѣлъ на скамью, а ее усадилъ на стулъ и придерживалъ силою. Она то отбивалась, то умоляла, пока не пробило двѣнадцать; тогда она, утомленная и выбившаяся изъ силъ, наконецъ покорилась. Съ предостереженіемъ, подкрѣпленнымъ многими проклятіями, не дѣлать больше попытокъ уйти въ теченіе этой ночи, Сайксъ предоставилъ ей отдыхать на досугѣ и вернулся къ Феджину.
— Уфъ! — произнесъ разбойникъ, вытирая потъ съ лица:- что за странная дѣвка!
— Твоя правда, Билль. — задумчиво отвѣтилъ Феджинъ:- твоя правда.
— Что это ей взбрело уйти сегодня вечеромъ? Зачѣмъ, какъ ты думаешь? — спросилъ Сайксъ. — Говори же, ты знаешь ее лучше, чѣмъ я? Что кто означаетъ?
— Упрямство, женское упрямство, такъ я полагаю, другъ мой, — отвѣтилъ еврей, пожавъ плечами.
— Да, я думаю, такъ оно и есть, — пробурчалъ Сайксъ. — Я думалъ, что уже укротилъ ее, но она такая же дрянь, какъ раньше.
— Хуже, — задумчиво сказалъ еврей. — Я никогда еще не видѣлъ ее такою изъ за подобной пустяшной причины.
— Я тоже, — сказалъ Сайксъ. — Мнѣ думается что у нея въ крови очутилась часть моей горячки и не можетъ выйти наружу, а?
— Возможно, — отвѣтилъ Феджинъ.
— Я пущу ей немного крови, не безпокоя доктора, если это опять съ нею начнется, — рѣшилъ Сайксъ.
Еврей выразительно кивнулъ головой въ знакъ одобренія.
— Она сидѣла надо мной дни и ночи, когда я лежалъ пластомъ, а ты, черная волчья душа, держался подальше, — сказалъ Сайксъ. — Притомъ мы были все время въ такой нищетѣ, что, думается мнѣ, такъ или иначе она изнурилась и стосковалась, и проживъ тутъ такъ долго взаперти, поневолѣ сдѣлалась неспокойной — а?
— Да, это такъ, другъ мой, — шепотомъ отвѣтилъ еврей. — Тише!
При этихъ словахъ въ комнату вошла Нанси и заняла свое прежнее мѣсто. Ея глаза опухли и покраснѣли; она покачивалась взадъ и впередъ, мотала головой, и спустя немного времени вдругъ разразилась смѣхомъ.
— Ну вотъ теперь начинается на другой ладъ! — вскричалъ Сайксъ, кидая удивленный взглядъ на собесѣдника.
Феджинъ кивнулъ головой, намекая, что лучше оставить ее сейчасъ въ покоѣ, и черезъ нѣсколько минутъ она дѣйствительно имѣла уже обычный видъ. Шепнувъ Сайксу, что нечего опасаться повторенія припадка, Феджинъ взялъ шляпу и пожелалъ ему доброй ночи. Въ дверяхъ онъ пріостановился и спросилъ, не посвѣтитъ ли ему кто нибудь на лѣстницѣ.
— Посвѣти ему, — сказалъ Сайксъ, набивая трубку:- будетъ жаль, если онъ самъ сломитъ себѣ шею и лишитъ публику занятнаго зрѣлища! Бери же свѣчу.
Нанси спустилась за старикомъ по лѣстницѣ, неся свѣчу. Когда они очутились въ корридорѣ, онъ приложилъ палецъ къ губамъ и, пододвинувшись къ ней вплотную, спросилъ шепотомъ:
— Что это, Нанси, голубушка?
— О чемъ ты говоришь? — такъ же отвѣтила она.
— Какая причина всего этого? Если онъ, — Феджинъ указалъ наверхъ своимъ костлявымъ пальцемъ:- если онъ такъ съ тобой жестокъ (онъ звѣрь, Нанси, дикій звѣрь), то почему ты не….
— Ну? — сказала Нанси, когда Феджинъ остановился, почти касаясь ртомъ ея уха и заглядывая ей въ глаза.
— Пока помолчимъ, — сказалъ еврей. — Мы поговоримъ объ этомъ послѣ. Во мнѣ ты имѣешь друга, Нанси, преданнаго друга. У меня есть подъ рукою средства… Можно все сдѣлать тихо и безъ хлопотъ. Если тебѣ понадобится отомстить тому, кто обращается съ тобой, какъ съ собакой — какъ съ собакой! хуже чѣмъ со своей собакой, которую онъ все таки подчасъ ласкаетъ — то приходи ко мнѣ. Я говорю — приходи ко мнѣ. Ты прожила съ нимъ безъ году недѣлю, а меня ты знаешь съ давнихъ поръ, Нанси, съ давнихъ поръ!
— Я знаю тебя хорошо, — отвѣтила она, не проявляя ни малѣйшаго волненія. — Доброй ночи.
Она съ содраганіемъ отстранилась, когда Феджинъ хотѣлъ пожать ей руку, но повторила твердымъ голосомъ пожеланіе доброй ночи и, отвѣтивъ на его прощальный взглядъ кивкомъ, выражавшимъ что она понимаетъ его, закрыла дверь.
Феджинъ отправился домой, занятый мыслями, тѣснившимися въ его мозгу. Ему пришла идея — возникшая не благодаря только что происшедшему, хотя это было ея подтвержденіемъ, но медленно и постепенно — что Нанси, не будучи долѣе въ силахъ терпѣть грубости Сайкса, выискала себѣ какого то новаго друга. Перемѣна въ ея обращеніи, ея частыя одинокія отлучки изъ дому, ея сравнительное равнодушіе къ интересамъ шайки, въ которыхъ она прежде принимала такое горячее участіе, и, вдобавокъ ко всему этому, ея отчаянное желаніе уйти въ этотъ вечеръ въ опредѣленный часъ — все не только согласовалось съ его предположеніемъ, но и давало ему, въ глазахъ самого Феджина по крайней мѣрѣ, почти характеръ достовѣрности. Предметъ ея новой привязанности не принадлежалъ очевидно къ кругу его соратниковъ; онъ былъ бы цѣннымъ сотрудникомъ при такомъ помощникѣ, какъ Нанси, и его надо было — какъ разсуждалъ Феджинъ — завербовать какъ можно скорѣе.
