Джейн Остин - Гордость и предубеждение
В Предисловии к «Журналу Печорина» Лермонтов пишет: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она написана без тщеславного желания возбудить участие или удивление».
Романы Джейн Остин, такие сдержанные, ограниченные такими узкими сюжетными рамками, представляют собой истории человеческих душ, написанные с той зрелостью и наблюдательностью и в том этическом ключе, о которых говорил Лермонтов. И в этих романах несомненно есть что-то общее с «Героем нашего времени» — в камерности обрисованной автором общей сцены, в лаконизме и точности зарисовок, в сарказме и эпиграмматичности отдельных характеристик, в глубоком понимании свойств человеческой души, которое приводит иногда к почти лермонтовской разочарованности в людях, правда, прорывающейся сквозь задорно-оптимистический тон всей вещи, в лиричности повествования в целом. Даже названиями своих первых романов — «Разум и чувство», «Гордость и предубеждение», — Остин предупреждает, что в них речь пойдет прежде всего о душевном мире героев, — о том же, о чем по сути дела предупреждает Лермонтов своим названием «Герой нашего времени». Романы написаны удивительным языком, который дал некоторым англичанам повод говорить в наши дни, что у них был «только один по-настоящему большой мастер прозы — Джейн Остин». И это тоже сближает ее книги с прозой Лермонтова.
Закрывая в первый раз «Гордость и предубеждение», я почувствовал, что не могу так просто расстаться с автором этой книги, и решил попытаться сделать так, чтобы Остин заговорила по-русски. Первые переведенные главы я показал отцу, Самуилу Яковлевичу Маршаку, переводчику, редактору и воспитателю литературной молодежи. Редактируя эти главы, он помог мне «поставить правильно голос» и поверить в собственные силы. Смерть помешала отцу поработать над переводом после его окончания — рукопись пришлось отделывать без него, пользуясь его заветами и замечаниями тех, кто принимал участие в подготовке этой книги. Буду рад, если книга позволит русским читателям хоть в какой то мере воздать должное Джейн Остин — этому чудесному художнику, к которому с полным правом можно было бы отнести слова Лермонтова о другом английском писателе, весьма высоко ценившем творчество Остин: «Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую минуту, которую дарит эта книга».
И. МаршакН. М. Демурова
Джейн Остин и ее роман «Гордость и предубеждение»
Джейн Остин родилась 16 декабря 1775 года, пятью годами позже Уордсворта и Скотта. Отец ее, Джордж Остин, происходивший из старинной кентской семьи, был стипендиатом колледжа св. Иоанна в Оксфорде, а затем, по рекомендации отдаленного родственника, стал приходским священником в Стивентоне (графство Хэмпшир). Женился он на Кассандре Ли, дочери дворянина из старого, но обедневшего рода. Джейн Остин была предпоследним ребенком в семье; у нее было шестеро братьев и одна сестра, Кассандра, старше ее на три года.
Старший брат, Джеймс, был человеком ученым и умным, много читал, писал стихи и прозу. Так же, как и отец, он был стипендиатом колледжа св. Иоанна, где издавал журнал «На досуге» («The Loiterer»), в котором нередко печатался и сам. В 1801 году Джордж Остин передал ему свой приход в Стивентоне и уехал с семьей в Бат. Предполагают, что старший брат оказал большое влияние на Джейн Остин, руководил ее чтением и образованием.
О втором брате, Джордже, мы не знаем почти ничего. Известно только, что в детстве он страдал припадками. Ни в письмах, ни в воспоминаниях родных имя его не упоминается. Биографы Джейн Остин высказывают предположение, что он так и не научился говорить; этим объясняют тот неожиданный факт, что Джейн Остин знала азбуку немых.[3]
Третьего брата, Эдварда, усыновила чета богатых бездетных родственников. Он женился на дочери баронета и вел жизнь богатого помещика. Джейн и Кассандра нередко гостили в его имениях в Кенте и Хэмпшире. После смерти отца в 1805 г. Джейн, Кассандра и миссис Остин оказались в весьма стесненных обстоятельствах. В 1809 году, когда умерла его жена, Эдвард предложил им дом в Чотэне (графство Хемпшир), где Джейн провела последние годы жизни.
Четвертый брат, Генри Томас, был, конечно, самым блестящим, хотя и не самым высоконравственным из братьев. Он сменил множество самых различных профессий. Он служил в армии, был банкиром, в течение нескольких лет преуспевал, но потом его фирма обанкротилась. Тогда он принял сан священника. Он женился на своей кузине Элайзе, вдове французского дворянина графа де Фейида, окончившего свои дни на гильотине. Элайза, которой удалось бежать из Франции, долгое время жила у Остинов. Ей Джейн обязана тонким знанием французского языка, столь необычным, как может показаться на первый взгляд, для дочери провинциального священника. С именем Элайзы связаны и театральные вечера в доме Остин. До получения рокового известия она с увлечением занималась театральными постановками, в которых принимали участие все члены семейства. Театром служил амбар, предоставленный мистером Остином специально для этих целей.
Генри жил в Лондоне. Джейн всегда останавливалась у него, когда приезжала туда погостить. Все ее дела с издателями вел также Генри Томас.
Младшие братья, Фрэнсис и Чарлз, были моряками, и оба дослужились до адмиральского чина. За перипетиями их судеб Джейн Остин следила с неослабным вниманием. Она поддерживала оживленную переписку не только с братьями, но и с их женами, детьми и родственниками. Так до нее, жившей в глуши английской провинции, доходило дыхание большого мира.
Самым близким другом Джейн была ее старшая сестра Кассандра. Ей она поверяла все свои помыслы. Еще в детстве, когда Кассандру отправили в школу в Рединге, восьмилетняя Джейн настояла, чтобы и ее послали вместе с нею. Хотя ей решительно нечего было там делать в таком раннем возрасте, родители вынуждены были уступить. «Если бы Кассандре отрубили голову, — говаривала миссис Остин, — Джейн настояла бы, чтобы с ней поступили так же».[4] Расставаясь, Джейн писала Кассандре подробные письма. К сожалению, письма эти были впоследствии уничтожены. Опасаясь нескромности будущих биографов, Кассандра незадолго до смерти сожгла бо́льшую часть переписки с сестрой. Она оставила лишь то, что казалось ей слишком тривиальным, чтобы представлять интерес для потомков. Кассандра, так же, как и Джейн, не вышла замуж. В юности она была помолвлена с молодым священником Томасом Фаулом. Он умер от желтой лихорадки в Вест-Индии, куда отправился в надежде несколько увеличить свой скромный бюджет. Кассандре было тогда 24 года.
Кассандра была чрезвычайно предана сестре. Вот что писала она Фэнни Найт, любимой племяннице Джейн, на следующий день после ее смерти: «Я потеряла клад, — такую сестру, такого друга, равной которой не найти. Она была солнцем моей жизни, венцом всех моих радостей, утолением всех моих печалей. У меня не было ни одной мысли, которую я бы утаила от нее. Я чувствую себя так, словно потеряла часть самой себя».[5]
О самой Джейн Остин нам известно очень немного. Она вела замкнутую жизнь — жила в деревне, в небольших провинциальных городах: сначала в Стивентоне, потом в Бате, Саутхэмнтоне, Чотэне, последние месяцы своей жизни — в Уинчестере, куда она уехала с Кассандрой для лечения. Там она и скончалась 18 июля 1817 г. от неизвестной болезни, омрачившей ее последние годы. Лишь изредка Джейн Остин наезжала в Лондон, но и там знакомства ее не выходили за пределы семейного круга. В отличие от своей знаменитой соотечественницы Марии Эджуорт, она не путешествовала и не переписывалась с великими умами Европы. За год до ее смерти вышла восторженная статья В. Скотта, посвященная ее первым четырем романам; но знакома с ним Джейн Остин не была. Вероятно, она встретилась где-то с М. Эджуорт, ибо, как нам известно, она послала ей экземпляр «Мэнсфилд Парка». Она получила записку от Ханны Мур, когда гостила в Лондоне, возможно, видела мельком — на улице, или в театре — своего любимого поэта Крабба.
Отзывы современников, дошедшие до нас, очень кратки и противоречивы.
Джейн «совсем не хорошенькая: она очень чопорна для своих двенадцати лет, — пишет ее кузина Филадельфия Остин после первого знакомства. — Она ведет себя капризно и принужденно». Некая миссис Митфорд, знавшая, по ее словам, сестер Остин в молодости, вспоминает, что «в жизни своей не видела другой такой хорошенькой вертушки, поглощенной поисками мужа, как Джейн».[6] Правда, позже выяснилось, что в последний раз она видела Джейн, когда той было восемь лет.
Безымянная подруга миссис Митфорд, посещавшая Джейн Остин за два года до смерти, заявляет в 1815 году, что Джейн «превратилась в застывший, молчаливый, перпендикулярный образчик „счастливого безбрачия“ и что до той поры, пока „Гордость и предубеждение“ не открыли всем, какой драгоценный алмаз скрывается в этом жестком футляре, в обществе на нее обращали не больше внимания, чем на кочергу, или на каминную решетку, или на любой другой тонкий и прямой предмет из дерева или железа, который мирно стоит себе в своем углу. Сейчас все изменилось, это все та же кочерга, но как все боятся этой кочерги! Сознаюсь, что такая молчаливая наблюдательность устрашает, — острослов, который в обществе слова не проронит, но зато так умеет обрисовать характеры, это действительно ужасно!»[7] В приведенных словах звучит личная, недоброжелательная нота, — последние строки, пожалуй, все объясняют.
