Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы
— Так уж оно и есть. Дивлюсь я на фермера Болдвуда. Надо же было ему в его годы совсем потерять голову из-за женщины! А она-то и не глядит на него.
Узнав Троя, приятели все так же бесшумно двинулись назад, шагая по фруктовому саду. Судьба Батшебы вот-вот должна была решиться: кругом только и толковали что о ней. Отойдя подальше, все трое непроизвольно остановились.
— Во мне все так и перевернулось, как я его увидал, — проговорил Толл, переводя дыхание.
— И у меня тоже, — подхватил Сэмуэй. — Как же нам теперь быть?
— Да наше ли это дело? — с сомнением пробормотал Смолбери.
— А как же не наше! Этакое дело всякого касается! — заявил Сэмуэй. — Ясно как день, хозяин сбит с толку, да и ей-то невдомек, и надобно сейчас же им сказать. Лейбен, ты лучше нас ее знаешь, пошел бы ты да потолковал с ней.
— Не гожусь я на такое дело, — взволнованно сказал Лейбен. — Мне думается, что уж если кому идти, то Уильяму. Потому как он старший.
— Не стану я в это встревать! — отрезал Смолбери. — Дело-то больно кляузное. Вот увидите, он сам к ней вот-вот нагрянет!
— Кто его знает! Ступай-ка ты, Лейбен.
— Что делать, уж пойду, — скрепя сердце согласился Толл. — А что мне сказать-то?
— Ты только вызови хозяина.
— Ну, нет. Не стану я говорить с мистером Болдвудом. Ежели кому скажу, то только хозяйке.
— Делай как знаешь, — отозвался Сэмуэй.
Лейбен подошел к дверям. Когда он их распахнул, шум и гул голосов выплеснулись наружу, как волна, набегающая на берег — празднество происходило тут же, в холле, — и, перешли в глухой рокот, едва дверь захлопнулась. Приятели напряженно ждали, глядя, как темные вершины деревьев покачиваются в небе и временами вздрагивают под легким ветерком; казалось, их интересовала эта картина, но на самом деле им было не до нее. Один из них принялся шагать взад и вперед, но вскоре остановился, почувствовав, что теперь не до прогулок.
— Думается, за это время Лейбен уже мог бы повидать хозяйку, — прервал молчание Смолбери. — Видно, она не пожелала с ним говорить.
Дверь отворилась. Из дома вышел Толл и направился к товарищам.
— Ну что? — спросили оба разом.
— Мне так и не пришлось вызвать ее, — запинаясь, пробормотал Толл. — Все стараются веселиться, да что-то у них не клеится, хотя есть все, что душе угодно. У меня, ей-богу, не хватило духу окатить их холодной водой, хоть убей, не пойду на это!
— Знаете что, войдемте-ка мы все вместе, — мрачно сказал Сэмуэй, — может, я улучу минутку и перекинусь словечком с хозяином.
Все трое вошли в холл; это просторное помещение было убрано для приема гостей. Наконец начались танцы. Батшеба колебалась, не зная, оставаться ли ей или уйти; еще совсем недавно она была молоденькой девушкой, а теперь приходилось напускать на себя степенность, и это ее тяготило. По временам ей казалось, что никак не следовало приезжать сюда, потом ей приходило в голову, что это было бы очень жестоко с ее стороны. Наконец Батшеба выбрала нечто среднее, сказав себе, что пробудет около часа и незаметно ускользнет; с самого начала она твердо решила не танцевать, не петь и вообще не принимать участия в празднестве, оставаясь лишь зрительницей.
Когда намеченный ею час прошел в болтовне и разглядывании гостей, Батшеба шепнула Лидди, чтобы та не спешила уходить, а сама пошла одеваться в небольшую гостиную, украшенную, как и холл, падубом и плющом и ярко освещенную.
Комната была пуста, но не прошло и минуты, как появился хозяин дома.
— Миссис Трой, надеюсь, вы не уезжаете? — сказал он. — Праздник только что начинается.
— Прошу меня извинить, но я хотела бы уйти. — В голосе ее прозвучала тревога. Она помнила о своем обещании и предвидела, о чем он сейчас заговорит. — Время еще не позднее, — прибавила она, — я пойду домой пешком, а Лидди и мой работник пусть возвращаются, когда им вздумается.
— Я уже давно ищу случая поговорить с вами, — сказал Болдвуд. — Вероятно, вы догадываетесь, о чем будет речь.
Батшеба молча опустила глаза.
— Вы даете мне его? — пылко спросил он.
— Что? — прошептала она.
— А, вы уклоняетесь! Я имею в виду обещание. Я не хочу вырывать его у вас и буду молчать о нашем сговоре. Только дайте мне слово! Вы же знаете, что это чисто деловое соглашение между двумя людьми, и тут нет речи о страсти. — Болдвуд сознавал, что он лжет, говоря так о себе, но он уже убедился, что иначе ему не подступиться к ней. — Обещание выйти за меня замуж через пять лет и восемь месяцев. Вы должны дать мне его!
— Чувствую, что должна, — проговорила Батшеба, — ведь вы так настаиваете. Но ведь за это время я сильно изменилась… я несчастная женщина… и уже не та… не та…
— Вы по-прежнему прекрасны! — вырвалось у Болдвуда. Он сказал от чистого сердца, с глубоким убеждением, не допуская и мысли, что она могла воспринять это как грубую лесть и желание угодить ей.
Однако его слова не произвели особого впечатления, и она сказала вполголоса бесстрастным тоном, который доказывал, что она говорит правду:
— Я не испытываю никакого чувства. Я оказалась в трудном положении и, право, не знаю, как поступить, и мне не с кем посоветоваться. Но все же я даю слово, раз вы его требуете. Я смотрю на это как на уплату долга.
— Итак, вы выйдете за меня замуж через пять или шесть лет?
— Не будьте так настойчивы. Я не выйду ни за кого другого.
— Но вы должны назначить время, иначе какое же это обещание!
— Ах, я не знаю! Отпустите меня, пожалуйста! — взмолилась она, тяжело дыша. — Я боюсь поступить неправильно! Мне хотелось бы отдать вам должное, но если я это сделаю, я могу причинить себе вред и, может быть, нарушить заповедь. Есть основания сомневаться в его смерти, а если он жив, то я совершу ужасное преступление. Дайте мне посоветоваться с поверенным, мистер Болдвуд.
— Скажите, дорогая, эти желанные слова, и мы больше не будем касаться этого вопроса… Шесть лет блаженного жениховства, а затем свадьба… О Батшеба, скажите же! — умолял он хриплым голосом, больше не в силах разыгрывать из себя друга. — Обещайте, что вы будете моей, я заслуживаю этого, видит бог, заслуживаю, ведь так, как я вас люблю, еще никто вас не любил! И если у меня тогда вырвались опрометчивые слова, если я так непозволительно погорячился, разговаривая с вами, то, поверьте мне, дорогая, я не хотел вас расстраивать, я был в смертельном отчаянии, Батшеба, и сам не знал, что говорю. Вы и собаку бы пожалели, если б она страдала, как я. Ах, если б вы знали о моих муках! Иной раз мне хочется от вас утаить все, что я пережил из-за вас, а иногда меня ужасает мысль, что вы никогда об этом не узнаете. Сжальтесь же надо мной и подарите мне эти крохи, ведь я готов умереть за вас!
Оборки платья, трепетавшие при свете свечей у нее на груди, выдавали ее волнение, внезапно она залилась слезами.
— Но вы не будете… больше ничего… требовать от меня, если я скажу… через пять или шесть лет? — проговорила она сквозь рыдания, когда к ней вернулся дар речи.
— Да. Предоставим все времени.
— Хорошо. Я выйду за вас через шесть лет, начиная с сегодняшнего дня… если он не вернется и если мы будем живы, — торжественно сказала она.
— Примите же от меня в залог вот это!
Болдвуд подошел к ней совсем близко и, схватив ее руку обеими руками, прижал к своему сердцу.
— Что это? Ах, я не могу носить кольца! — воскликнула она, разглядев, что он держит в руке. — И потом, я не хочу, чтобы знали о нашей помолвке. Быть может, мы поступаем нехорошо. Да разве так совершается помолвка? Не настаивайте, мистер Болдвуд, не настаивайте!
Ей никак не удавалось вырвать у него свою руку, с досады она топнула ногой об пол, и глаза ее вновь наполнились слезами.
— Это простой залог… никаких чувств… печать, приложенная к деловому договору, — сказал он уже спокойнее, но по-прежнему крепко сжимая ее руку. — Позвольте же мне… — И Болдвуд надел на ее палец кольцо.
— Я не могу его носить, — проговорила она, задыхаясь от рыданий. — Вы, право же, пугаете меня. Что за дикая выдумка! Отпустите, пожалуйста, меня домой!
— Только на этот вечер… Носите его только нынче вечером… сделайте мне удовольствие!
Батшеба опустилась на стул и закрыла глаза платком, а Болдвуд все еще не отпускал ее руки. Наконец она прошептала с безнадежным видом:
— Хорошо, я буду носить его сегодня, если вам так этого хочется. А теперь отпустите мою руку. Я буду, право же, буду носить его сегодня.
— Итак, начиная с сегодняшнего дня, я буду шесть лет вашим тайным счастливым женихом, а потом — свадьба?
— Пусть будет так, раз вы этого хотите, — сказала она, чувствуя, что больше не в силах сопротивляться.
Болдвуд крепко сжал ее руку, потом отпустил ее, и она бессильно упала к ней на колени.
— Теперь я счастлив, — заявил он. — Да благословит вас Господь!
