Анри де Ренье - Амфисбена
патетическим моментам. Всего удивительнее в этих спектаклях была публика: сотни желтых лиц, чрезвычайно внимательно следящих за комическими или трагическими ужимками узкими, сощуренными глазами.
Как раз после одного из этих театральных зрелищ Дакворт и повел нас в курильню опиума. Я как теперь вижу низенькую, тихую комнату, куда мы вошли, постланные циновки, красноватый свет фонариков. Как теперь слышу, как трещит шарик, поджариваясь на конце иголки, вдыхаю неизъяснимый запах, стоявший в помещении. И с каким полнейшим равнодушием встречен был наш приход! Ни один из курильщиков не обратил ни малейшего внимания на нашу непрошеную группу, не более чем черная тощая кошка, которая бродила от кровати к кровати и, казалось, блаженно вдыхала дым трубок.
Я не хотела бы, чтобы Вы предположили, что г-н Жерсенвиль похож на очумелых китайцев, которых мы тогда видели. Жерсенвиль не страдает манией человека, всецело находящегося во власти своего порока. Он любитель интеллигентный, удовлетворяющий свой вкус благоразумно, с чувством меры. Он предан страсти, но смакует свою страсть с соблюдением методы и порядка, желая продлить ее и извлечь из нее возможно больше наслаждения, не позволяя ей всецело им завладеть. Так что в нужные минуты он делает передышки своему опьянению. Он приостанавливает и ограничивает его. Он умеет укрощать его и управлять им. Он еще способен на относительную воздержанность. Он курит не запоем, но сохраняет спокойствие, сознательность и благоразумие.
Тем не менее, как всякий курильщик опиума, хотя бы и благоразумный, он одержим страстью вербовать единомышленников. Первою, кого он, естественно, мечтал обратить, была Мадлена, но Мадлена упорна насчет "зелья" и полна здорового презренья к подобным приемам. У нее нет никакого желания и никакой потребности забывать о жизни, которую она считает прекрасною. Она находит бесполезным, чтобы дым застилал ясный и капризный огонь ее глаз. Грезы ей ничего не говорят. Ей достаточно действительности. В этом пункте я и Мадлена сходимся во мнениях. Так что Вам понятно, что ни я, ни Мадлена не дали Жерсенвилю убедить нас своими доводами. По крайней мере, в настоящую минуту это "трубочное блаженство" меня нисколько не привлекает. Может быть, позже будет иначе. Когда многие вещи мне надоедят, когда я больше проживу, может быть, для меня будет приятно подобное прибежище от скуки, одиночества и старости. Теперь, слава Богу, я еще не дошла до этого. Я так и ответила Жерсенвилю, когда однажды, будучи со мной откровенен, он повел меня в свою курильню и любезно предложил воспользоваться лучшей из его китайских трубок. Впрочем, эта курильня очаровательна, и Жерсенвиль – человек подлинного вкуса. Он устроил свой набор трубок и маленьких лампочек в одной из самых забавных комнат дома. Комната эта служила доктору Гомбо кабинетом. Приятная деревянная обшивка обрамляет стенные панно, на которых среди арабесок изображены обезьяны в виде аптекарей. Почтенный Гомбо давал понять этой стенной шуткой, что он не очень-то ценит свою профессию и невысоко ставит своих сотоварищей. Действительно, на панно этих можно видеть целый зверинец обезьян, наряженных в платья, квадратные шапочки, парики, очки и играющих довольно непочтительно с атрибутами профессии. Кто возится с ланцетами, кто с лоханями, кто с ретортами и передниками. Многие, как Вы, вероятно, и ожидаете, снабжены приспособлениями, излюбленными Мольером и которые Правац усовершенствовал для более тонкого употребления.
Среди этих докторски обезьяньих кривляний устроил г-н де Жерсенвиль свою курильню и прибрал ее таким манером, что она, наверное, понравилась бы насмешливой и издевательской душе г-на Гомбо. Врач герцога Шуазеля нашел бы в ней один из самых распространенных вкусов своего времени. Восемнадцатый век – я не поучаю Вас, дорогой Жером, – увлекался всякой туретчиной и китайщиной. Целое искусство, легкое и очаровательное, возникло из этих подражаний Востоку. Украшения, картины, рисунки, гравюры, материи, целые барочные меблировки были созданы эпохой под влиянием Галандовой переделки "Тысячи и одной ночи", "Персидских писем" Монтескье и "Повестей" Вольтера. Это было подлинное нашествие длинноносых уродцев и трехбунчуковых пашей. Они завладели этажерками, заняли витрины, расположились в рамках, появились в лакировке комодов и ширм. Этими-то милыми предметами, где китайщина соединяется с рококо, и уставил Жерсенвиль свой будуар для опиума, потому что эта длинная, узкая комната с обезьяньими панно и с дверными карнизами, изображающими дяденек из Небесной империи из времен г-жи де Помпадур и персонажей Задигова царства, скорее напоминала будуар, чем настоящую курильню. Жерсенвиль поставил туда два удивительных комода, один лакированный, черный с золотом, другой красного, почти розового лака, и оттоманку, достойную какой-нибудь оперной султанши. Там предается он чужеземным наслаждениям в этом трианоновском Востоке, где варварский, вкрадчивый и сложный запах опиума приобретает какой-то особенный странный характер от соседства с шанталуской пагодой, которую можно видеть из окна вздымающей к небу свои этажи, беспокойная наклонность которых грозит падением и вносит в спокойный пейзаж Турэни комический оттенок экзотизма, чисто французского!
В этом будуаре добрейший Жерсенвиль проводит лучшие часы своей жизни, то читая, то мечтая, то куря. Наоборот, Мадлена появляется тут довольно редко, до чего, по-видимому, мужу ее нет никакого дела. Не то чтобы у него с Мадленой были нелады. Напротив, у них очень дружеские отношения, но в глубине души он на редкость мало заботится о своей жене. Я думаю, что, женясь на прекрасной Мадлене де Гержи, г-н де Жерсенвиль главным образом попал под влияние внушительного приданого, которое за ней давали. Жерсенвиль к моменту своей женитьбы был почти разорен, так что не особенно обращал внимание на досадные истории матери Гержи. Скажем в его оправдание, что добрая дама, после жизни, исполненной треволнений, имела тактичность умереть вполне пристойно. У мамаши Гержи было слишком слабое сердце, и она пускалась во множество приключений, более или менее скандальных. Ее даже похищали два раза, один раз тенор из Лионского театра, другой раз приказчик из "Bon Marche". Результатом всего этого было, что после смерти г-жи де Гержи дочери ее очень нелегко было выйти замуж. Добрые сестры из святой Доротеи учитывали это. Так что они были счастливы, когда Жерсенвиль, молодой человек из хорошей семьи, принял, не углубляясь в него, немного бурное прошлое своей покойной тещи. Предложение Жерсенвиля было принято. Что же касается возможной наследственности у Мадлены, она его мало беспокоила.
А между тем ему следовало бы обратить на это внимание. Мадлена заслуживала бы, чтобы ее не слишком предоставляли ей самой – и другим. Но что поделать? Жерсенвиль ни по возрасту, ни по характеру не годился в менторы, так же как он не мог бы быть ни тираном, ни сыщиком. Может быть, он был бы совсем другим, если бы он по-настоящему был влюблен в Мадлену; но Жерсенвиль на самом деле был влюблен только в свой покой и удобства; до остального ему мало дела, и он очень скоро перестал интересоваться поступками и деяниями Мадлены. Ее поведение совершенно безразлично ему, и это равнодушие одновременно и хорошо, и плохо. Плохо потому, что Мадлену следовало бы направлять и удерживать, хорошо потому, что всякая попытка направлять едва ли бы увенчалась успехом и породила бы только неприятные столкновения между Мадленой и ее мужем. Так что отношения, установившиеся между ними, в общем – самые разумные, какие можно для них придумать. Мадлена никогда не вмешивалась в дела г-на де Жерсенвиля, который, в свою очередь, предоставляет ей полную свободу.
Не буду дольше скрывать от Вас, дорогой Жером, что свободой этой моя подруга Мадлена пользуется и даже злоупотребляет. Как это я Вам сказала! Вы сочтете меня за нескромную женщину. Однако я считаю, что я менее нескромна, чем это может Вам показаться. Мадлена объясняется по этому поводу с таким милым отсутствием всякой недоговоренности и лицемерия, с такой наивной откровенностью и цинизмом, что, право, я не выдаю ничьего секрета! Мадлена без памяти, изменяет своему мужу и изменила ему почти на следующий день после свадьбы, но изменяет ему без злобы, без угрызений совести, без обдумыванья, без коварства, без всяких дурных намерений, которые вкладывает в это дело большинство женщин. Она вносит сюда полную естественность и говорит об этих вещах с обезоруживающей простотой. Из беглых признаний Мадлены я быстро составила себе понятие, как она понимает супружескую жизнь. В конце концов, признания эти не слишком меня изумили, и я приблизительно в таком роде себе их и представляла. Начиная еще с монастыря, Мадлена де Гержи ко всему, что касалось любви, проявляла интерес, можно сказать, атавистический, который от брака только усилился. После своего замужества Мадлена имела много приключений, если только можно так назвать быстрые и простые любовные решения, которые она принимает спокойно, без стесненья, с достойной сожаления легкостью.
