Уильям Фолкнер - Рассказы
— Бог свидетель миссис Хейт! Я сделал все, что в моих силах!
Но она даже взглядом его не удостоила.
— Поймайте вон того здоровенного, с недоуздком, — сказала она холодно, с легкой одышкой. — Чтоб духу его здесь не было.
— Само собой! — завопил Сноупс. — Только обождите малость, дайте им успокоиться. Только не спугните их.
— Осторожней! — крикнула старая Хет. — Он снова сюда скачет!
— Несите веревку, — сказала миссис Хейт, опять уже на бегу.
Сноупс в ярости поглядел на старую Хет.
— Да где я ее возьму, эту веревку? — заорал он.
— Да в подполе! — заорала старая Хет, которая тоже не зевала. — Бегите с той стороны, наперехват.
Они с миссис Хейт снова свернули за угол в самое время, чтобы увидеть, как мул с недоуздком опять плыл на облаке кур, которых вновь настиг все там же, потому что они пробежали под домом по прямой, тогда как он бежал по окружности. Свернув в очередной раз за угол, они снова очутились на заднем дворе.
— Разрази меня бог! — крикнула старая Хет. — Он сейчас корову залягает!
Мул, наконец, остановился, и они его догнали. Собственно говоря, из-за угла они прямиком угодили в самую эту живую картину. Корова уже выскочила из коровника на середину двора. Теперь они с мулом стояли нос к носу, в нескольких шагах друг от друга. Неподвижные, пригнув головы и растопырив передние ноги, они словно составляли две симметричные части единого орнамента, который охотно купил бы всякий любитель буколики, а ребенок выудил бы из хлама, наигрался, поставил рядом и позабыл; голова и плечи Сноупса торчали теперь из подпола, где крышка была откинута и рядом все еще стояло ведро с угольями, а Сноупс торчал, будто зарытый в землю по плечи, как вдова, которую по испано-индейско-американскому обычаю хоронят вместе с мужем. Но опять же все это произошло во мгновение ока. Слишком быстро даже для живой картины; такие вещи даже память не может точно запечатлеть. И вот уже человек, корова и мул снова один за другим исчезли за углом, Сноупс мчался впереди, волоча веревку, за ним скакала корова, задрав хвост, прямой и слегка наклоненный, как древко флага на корме корабля. Миссис Хейт и старая Хет тоже бежали мимо открытого, зияющего подпола, где по вдовьему состоянию хозяйки грудами копился всякий хлам — пустые ящики на растопку, старые газеты, поломанная мебель и прочее добро, которое ни одна женщина нипочем не выбросит; а еще там была куча угля и смолистых сосновых поленьев, — бежали, и снова повернули за угол, и увидели, как Сноупс, корова и мул, все трое, уже исчезали в облаке обезумевших, вездесущих кур, которые снова пробежали под домом и поспели в самое время. А они бежали, миссис Хейт все в том же суровом, непроницаемом молчании, а старая Хет по-детски удивленная, живая и радостная. Но, когда они опять очутились перед домом, там уже не было никого, кроме Сноупса. Он лежал на животе, пытаясь привстать на растопыренных руках, пиджак при падении завернулся ему на голову, и из-под него выглядывало его лицо с отвисшей челюстью в исступленной безмятежности, словно карикатура на упавшую монахиню.
— Где они? — крикнула Сноупсу старая Хет. Он не ответил. — Догоняют? — крикнула она. — Они опять на заднем дворе!
Да, они и впрямь уже были там. Корова, видать, хотела вернуться в коровник, но поняла, надо думать, что взяла слишком большой разгон и, позабыв всякий страх, вдруг круто повернула назад. Только этого они не видели и мула не видели тоже, он уже свернул, чтоб не налететь на корову, и они услышали только треск и грохот, когда мул поворотил, споткнулся о крышку подпола и поскакал дальше. Когда они подоспели, мула уже не было. И ведра с угольями тоже не было, но они этого не заметили; только корова стояла посреди двора, там же, где и раньше, неподвижная, шумно дыша, растопырив ноги и пригнув голову, словно ребенок вернулся и убрал одну из своих брошенных игрушек. Они побежали дальше. Миссис Хейт теперь бежала тяжело, хватая ртом воздух, лицо у нее было цвета мастики, и одной рукой она держалась за грудь. Они обе уже выдохлись и теперь бежали так медленно, что мул, огибая дом по третьему разу, нагнал их сзади и перепрыгнул через них, не сбавляя прыти, только грянул короткий, дробный, дьявольский грохот копыт, как насмешливый окрик, повеяло едким запахом пота, резко и отрывисто, и он исчез. Но они упрямо свернули за угол в самое время, когда ему удалось все-таки окончательно исчезнуть в тумане; они услышали, как стук его копыт, отрывистый, дробный, словно короткая издевка, прокатился по булыжной мостовой и замер вдали.
— Ну-с, — сказала старая Хет, остановившись. Она тяжело дышала, сияя радостью. — Тише, друзья мои! Кажется, мы… — И тут она словно окаменела; потом медленно повернула голову, повела носом, широко раздувая ноздри; вероятно, на миг она снова увидела открытый подпол и приступку, на которой, когда они в последний раз пробегали мимо, ведра с угольями уже не было. — Мать честная, да ведь гарью пахнет! — сказала она. — Беги в дом, детка, хватай деньги.
Еще и десяти утра не было. А к полудню дом сгорел дотла. Сноупса в те времена заставали в лавке для фермеров; и в тот день многие постарались его там застать. Ему рассказали, что, когда подоспела пожарная машина и собралась толпа, миссис Хейт, за которой следовала старая Хет с бумажной сумкой в одной руке и портретом мистера Хейта в другой, вышла из дому, прихватив зонтик и накинув на себя новое коричневое, пальто, выписанное по почте, в одном кармане которого была банка из-под компота, набитая аккуратно свернутыми кредитками, а в другом — тяжелый никелированный револьвер, перешла через улицу к соседскому дому, где с тех пор и сидела на веранде в качалке, а рядом, в другой качалке, сидела старая Хет, и обе все время раскачивались, и миссис Хейт сурово, непроницаемо смотрела, как бесчинствуют пожарные, расшвыривая по улице ее посуду, мебель и постельное белье.
— А мне что за дело? — сказал Сноупс. — Ведь не я поставил это ведро с раскаленными угольями там, где невесть кто сшиб его прямо в подпол.
— Но подпол-то как-никак вы открыли.
— Конечно, я. А зачем? Чтоб взять веревку, ее же веревку, она меня сама туда и послала.
— Но послала, чтоб изловить вашего же мула, который ворвался к ней на двор. Теперь уж вы не отвертитесь. Любой состав присяжных в нашем округе вынесет вердикт в ее пользу.
— Да. Уж это точно. А все потому, что она женщина. Только поэтому. Потому что она, черт бы ее побрал, женщина. Ладно. Пускай подает в суд, черт бы ее побрал. У меня тоже язык есть. Я и сам кой-чего могу сказать присяжным…
И тут он осекся. Все смотрели на него.
— Что же? Что именно можете вы сказать присяжным?
— Ничего. Потому что никакого суда не будет. Неужто мы с ней затеем тяжбу? Это мы-то с Мэнни Хейт? Вы, ребята, плохо ее знаете, ежели думаете, что она станет подымать шум из-за простого несчастного случая, который никто предотвратить не мог. Да ведь во всей округе не сыскать более справедливой и доброй женщины, чем миссис Мэнни Хейт. И я хотел бы сказать ей это.
Такая возможность тут же ему представилась. За спиной у миссис Хейт стояла старая Хет с бумажной сумкой. Миссис Хейт преспокойно оглядела людей, не отвечая на их смущенные приветствия, а потом больше на них не глядела. Она и на Сноупса долго глядеть не стала, да и говорить с ним долго не стала тоже.
— Я пришла, чтоб купить этого мула, — сказала она.
— Какого еще мула? — Тут они переглянулись. — Вам надобен этот мул? — Она все глядела на него. — Это обойдется вам в полторы сотни, миссис Мэнни.
— Чего — долларов?
— Да уж само собой, не центов и не никелей, миссис Мэнни.
— Полтораста долларов, — сказала она. — Когда Хейт был жив, мулы стоили дешевле.
— С тех пор многое переменилось. И мы с вами тоже.
— Пожалуй что так, — сказала она.
И ушла прочь. Повернулась, не сказав больше ни слова, пошла, и старая Хет за ней.
— Может, вам подойдет какой другой из тех, которых вы видели нынче утром, — сказал Сноупс ей вслед.
Она не ответила. Обе медленно удалились.
— На вашем месте я не стал бы ей этого говорить, — заметил кто-то.
— Почему такое? — сказал Сноупс. — Ведь ежели б она надеялась взыскать с меня что-нибудь судом за этот пожар, неужто вы думаете, она стала бы приходить сюда да предлагать мне деньги?
Было около часу дня. А около четырех он протискивался через толпу негров, теснившихся перед дешевой бакалейной лавчонкой, как вдруг кто-то его окликнул. Оказалось, это старая Хет со своей бумажной сумкой, которая сильно распухла, а сама она ела бананы, вынимая их из пакета.
— Вас-то я и ищу, — сказала она. Потом отдала недоеденный банан какой-то женщине, порылась в кармане, достала оттуда зеленую бумажку. — Мисс Мэнни велела отдать вам вот это. Я как раз шла в ту лавку, где вы всегда бываете. Вот, держите.
