Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма
Тем временем крестоносцы, находившиеся на противоположном берегу канала и отстоявшие от своих братьев на расстояние всего лишь ненамного больше арбалетного выстрела, пребывали в отчаянии от того, что они не могут оказать помощь королю, которому, как им было понятно, грозила опасность. Было видно, как они заламывали руки и хлестали себя по щекам, слышались их яростные крики и бессильные угрозы. Внезапно, приняв отчаянное решение, они принялись швырять в воду балки, орудия и военное снаряжение. Натолкнувшись на эту своеобразную запруду, возле нее стали скапливаться плывшие по течению трупы людей и лошадей, пики и щиты; вскоре к начатой прежде насыпи добавилась новая и образовался своего рода мост — подвижный, адский, но все же это был мост, соединивший два берега. Лишь бы по нему удалось пройти, большего ведь и не требовалось; толпясь, толкаясь, натыкаясь друг на друга, все кинулись вперед; тех, кто падал в воду по ту сторону запруды, уносило течением; те, кто падал по эту ее сторону, цеплялись за обломки, балки и трупы и выбирались из воды, промокшие насквозь; вместо оружия, потерянного при падении, они хватали первые попавшиеся мечи и, наконец, выбирались на берег, радостные и ликующие от того, что у них теперь есть возможность принять участие в сражении, за которым с самого утра им приходилось наблюдать в качестве зрителей. Их крики дали знать королю, что к нему идут на помощь, а сарацинам — что победа, казавшаяся им уже одержанной, вот-вот ускользнет от них; вскоре вся эта беспорядочная толпа, не имевшая командира и ведомая лишь собственной яростью, заполонила берег, напоминая пожар или наводнение; и тогда король и его рыцари сделали последнее усилие и перешли в наступление. Мессир Юмбер де Боже с великим трудом собрал сотню арбалетчиков и бросился с ними на помощь Жуанвилю, графу де Новилю, графу де Суассону и их отряду, подвергшемуся атаке. На этот раз отступили сарацины, а крестоносцы преследовали их с криком «Монжуа и Сен-Дени!». Христиане оттеснили неверных за пределы их лагеря. Однако сражение продолжалось: это было отступление, а не бегство, перевес в борьбе, а не победа; ночь, спустившаяся на землю мгновенно, как повсюду на Востоке, развела противников; турки углубились в заросли тростника и скрылись там из виду; христиане вернулись в их лагерь, бесполезное взятие которого не принесло им никакого результата, кроме захвата двадцати четырех метательных орудий; битва длилась семнадцать часов!
Видя, что перевес на стороне крестоносцев, коннетабль велел Жуанвилю отыскать короля и не оставлять его до тех пор, пока он не спешится и не войдет в свой шатер. Сенешаль подъехал к Людовику как раз в ту минуту, когда тот намеревался отправиться к шатрам, поставленным на берегу канала. Жуанвиль снял с короля его шлем, тяжелый и весь помятый, и надел ему на голову свой собственный шишак из кованого железа, очень тонкий и легкий. Они ехали бок о бок, когда брат Анри де Ронне, приор ордена госпитальеров, пересек реку, подъехал к королю, поцеловал его руку в латной рукавице и осведомился у него, есть ли какие-нибудь известия о его брате, графе Артуа.
— Да, разумеется, есть, — ответил ему король, — и самые достоверные.
— И какие же? — спросил настоятель.
— Он в раю, — сдавленным голосом произнес король.
И поскольку приор попытался ободрить его, говоря, что никогда еще король Франции не достигал подобной славы, ибо, благодаря его отваге, он и его войско преодолели многоводную реку и изгнали неверных из их стана, славный король ответил ему:
— Да будет благословен Господь во всем, что он нам ниспосылает.
И, несмотря на христианское смирение короля, крупные слезы торопливо и бесшумно покатились по его щекам.
В это время к ним присоединился Ги де Мальвуазен, вернувшийся из Мансуры. Хотя король, как мы уже сказали, знал о смерти брата, вновь прибывший был первым, кто мог сообщить ему подробности: они оказались ужасны.
Сарацины, увидев, как христиане ворвались в Мансуру, решили, что за графом Артуа следует вся армия; и тогда, сочтя себя погибшими, они тотчас послали в Каир почтового голубя. Голубь нес под крылом записку следующего содержания:
«Сейчас, когда мы отправляем этого голубя, враг напал на Мансуру; христиане навязали мусульманам чудовищное сражение».
Это письмо вселило ужас в жителей египетской столицы, и губернатор приказал держать ворота открытыми всю ночь и принимать беглецов. Но, когда в Мансуре догадались, что в город вступило лишь небольшое количество крестоносцев, командир мамлюков, человек отважный и толковый, приказал, как мы уже говорили, трубить в горны, бить в барабаны и опустить решетку, закрывающую ворота крепости, а затем, когда крестоносцы принялись громить дворец султана, напал на них вместе с бахритами — войском из невольников, которое уже тогда считалось лучшей армией египтян и победой над которым в битве у пирамид Наполеону предстояло отомстить за поражение в Мансуре.
Тотчас же все мусульмане, способные держать копье, натянуть тетиву лука или метнуть камень, вооружились и приготовились к бою. Христиане увидели, что собирается буря, и попытались сплотиться, чтобы противостоять ей, но в узких улочках этого арабского города им не удавалось ни управлять лошадьми, ни орудовать мечами. В одно мгновение любое окно становится бойницей, откуда вылетают камни и стрелы, любая терраса превращается в бастион, откуда сыплется раскаленный песок и льется кипяток. Оказавшись перед лицом опасности, все крестоносцы забывают о неосторожности графа Артуа, последствием которой она стала. Граф Солсбери со своими англичанами, великий магистр ордена тамплиеров и его монахи, сир де Куси и его рыцари сплачиваются вокруг брата короля, и начинается борьба без надежды на победу, но с верой в мученичество. В течение пяти часов крестоносцы сражаются так с Бейбарсом и его мамлюками, со всем населением города, а смерть подстерегает их впереди, догоняет их сзади, обрушивается на них сверху. Все или почти все падают один за другим, один возле другого. Граф Солсбери был убит,
