Арчибалд Кронин - Цитадель
Хемсон вскочил с места.
- Ты что - рехнулся, что ли?
- Может быть. Но я хочу попробовать не думать больше о деньгах и материальном успехе. Это не дорога для честного врача. Если врач зарабатывает пять тысяч фунтов в год - значит, с ним неблагополучно. И как... как можно использовать для наживы человеческие страдания?
- Проклятый идиот! - четко сказал Хемсон. Повернулся и вышел из кабинета.
А Эндрью продолжал сидеть за столом, одинокий, безутешный. Наконец он встал и отправился домой.
Подъезжая к Чесборо-террас, он почувствовал, что у него сильно бьется сердце. Был уже седьмой час. Все пережитое за этот трудный день сказалось в нем разом большой усталостью. Рука его сильно тряслась, когда он поворачивал ключ в замке.
Кристин была в первой комнате. При виде ее бледного, застывшего лица Эндрью пронизала дрожь. Он жаждал, чтобы она спросила его о чем-нибудь, проявила какой-нибудь интерес к тому, как он провел эти часы вдали от нее. Но она только сказала тем же ровным, невыразительным голосом:
- Поздно ты сегодня. Не выпьешь ли чаю перед приемом?
Он ответил:
- Сегодня приема не будет.
Она посмотрела на него:
- Но ведь сегодня суббота - твой самый большой приемный день!
Он в ответ только попросил ее написать объявление, что сегодня амбулатория закрыта. Это объявление он сам приколол на дверях. Сердце у него колотилось так бурно, точно готово было разорваться. Когда он шел обратно по коридору, Кристин стояла в кабинете, еще бледнее прежнего... В глазах ее читалась безумная растерянность.
- Что случилось? - спросила она не своим голосом.
Эндрью поглядел на нее. Тоскливый ужас рванулся из сердца, хлынул безудержным потоком, лишил его последнего самообладания.
- Кристин! - Все, что он чувствовал, вложил он в это одно слово. И, зарыдав, упал к ее ногам.
XVII
Это примирение было самым чудесным из всего пережитого ими со времени первых дней их любви. На другое утро, в воскресенье, Эндрью лежал рядом с Кристин, как когда-то в Эберло, и говорил, говорил без умолку, словно и не было всех этих лет, изливал перед ней всю душу. За окнами стояла тишина воскресного дня, доносился колокольный звон, мирный, успокаивающий. Но в душе Эндрью не было покоя.
- Как я мог дойти до этого? - стонал он. - С ума я сошел, Кристин, что ли? Как вспомню все, - не верится самому. Мне... мне связаться с такой компанией... после Денни, после Гоупа. О Боже! Меня повесить мало.
Кристин утешала его:
- Все это произошло так быстро, милый. Кого угодно могло сбить с ног.
- Нет, честно тебе говорю, Крис. Когда я об этом думаю, мне кажется, что я схожу с ума. И какое ужасное время, должно быть, пережила ты! Боже! Какая пытка!
Она улыбалась, да, в самом деле улыбалась! Как чудесно было видеть ее лицо, уже не отсутствующее, не застывшее, а нежное, счастливое, полное заботы о нем! Он подумал: "Мы оба снова живем".
- Остается сделать только одно. - Он решительно сдвинул брови. Несмотря на нервность и сумятицу мыслей, он теперь чувствовал себя сильным, освобожденным от тумана иллюзий, готовым действовать. - Отсюда мы должны уехать. Слишком глубоко я завяз, Крис, слишком глубоко. Здесь мне на каждом шагу все напоминало бы о том, как я обманывал людей. И, может быть, меня бы потянуло опять... Нам легко будет продать практику. И, о Крис, у меня есть одна замечательная идея!
- Какая, любимый?
Хмурое лицо Эндрью осветилось нежной и робкой улыбкой.
- Как давно ты не звала меня так! А я люблю, когда ты меня так называешь. Да, я знаю, что сам виноват... Ох, Крис, не напоминай мне об этом опять! Да, это новая идея меня осенила сегодня, как только я проснулся. Я лежал и думал все о том же - о Хемсоне, который приглашал меня работать с ним в компании, и вдруг мне пришло в голову; почему бы не учредить настоящее сообщество? Так делают врачи в Америке, Стилмен постоянно хвалит эту систему, хотя сам он не врач. Но у нас в Англии она еще как-то не привилась. Понимаешь, Крис, даже в самом маленьком городке можно открыть клинику, подобрать небольшую группу врачей, с тем, чтобы каждый делал свое дело. Теперь слушай, дорогая: вместо того чтобы связываться с Хемсоном и Айвори и Дидменом, почему бы мне не привлечь Денни и Гоупа и образовать настоящую честную компанию? Денни возьмет на себя всю хирургическую часть - ты знаешь, какой он отличный хирург! - я - терапевтическую, а Гоуп будет нашим бактериологом. Здесь выгодно то, что каждый из нас будет специализироваться в своей области и, так сказать, вносить свои знания в общий фонд. Ты, может быть, помнишь все, что говорил Денни, - и я тоже - относительно нашей бессмысленной системы "вольной практики", о том, что такой врач предоставлен самому себе, должен один ковылять своей дорогой, неся все на своих плечах. Ведь это немыслимо! Ответ один - и ответ совершенно правильный: коллектив врачей. Это будет звеном между государственным лечением и практикой врачей-одиночек. Потому только, что паши крупные врачи желают все удержать в своих руках, у нас до сих пор еще нет коллективов. Но разве не замечательно было бы, если бы нам удалось учредить такой коллектив пионеров, который, составляя одно научное и духовное целое, будет бороться с предрассудками, сбрасывать старых идолов с пьедестала, а может быть, и начнет полнейший переворот во всей постановке врачебного дела?
Прижавшись щекой к подушке, Кристин глядела на мужа сияющими глазами.
- Ты говоришь совсем как в старые времена. Если бы ты знал, как я люблю тебя таким! Мы точно все начинаем сначала. Я счастлива, мой милый, счастлива!..
- Мне многое надо искупить, - мрачно сказал Эндрью. - Я был глупцом. Нет, еще кое-чем похуже. - Он сжал лоб руками. - Не выходит у меня из головы бедный Гарри Видлер. И я не хочу о нем забывать, пока не сделаю чего-нибудь в искупление этой своей вины. - Он вдруг застонал. - Да, Крис, я виноват не меньше Айвори. Слишком легко я выпутался. Это несправедливо. Но я буду работать, как вол, Крис. И я надеюсь, что Денни и Гоуп согласятся работать вместе со мной. Ты знаешь их взгляды. Денни до смерти хочется ринуться снова в треволнения практики. А Гоуп - если бы ему предоставили небольшую лабораторию, где он, изготовляя для нас сыворотки, сможет между делом заниматься и своей собственной работой, - он пойдет за нами куда угодно.
Он вскочил с постели и с прежней порывистостью начал ходить взад и вперед, обуреваемый и радужными надеждами на будущее и стыдом за прошлое, на все лады переворачивая в уме случившееся, волнуясь, надеясь, строя планы.
- У меня будет столько всяких хлопот, Крис! - воскликнул он. - Но одно я должен сделать сегодня же. Вот что, дорогая. После того как я напишу несколько писем и мы позавтракаем, не прокатишься ли ты со мной за город, а?
Она посмотрела на него вопросительно.
- Но раз ты занят...
- Для этого я урву время. Честное слово, Крис, меня ужасно заботит Мэри Боленд. Она не поправляется в больнице, и я уделял ей слишком мало внимания. Сороугуд очень неуступчив и плохо разбирается в ее болезни, по крайней мере мы с ним не сходимся во мнении. Господи, если, после того как я взял на себя перед Коном ответственность за нее, с Мэри что-нибудь случится, я просто с ума сойду. Страшно говорить о больнице, где работаешь, то, что я скажу, но Мэри там никогда не выздоровеет. Ей надо быть за городом, на чистом воздухе, в хорошем санатории.
- Ну, и что же?
- Вот потому-то я хочу съездить с тобой вместе к Стилмену. "Бельвью" - самое чудесное местечко, какое ты когда-либо видела. Если я сумею убедить Стилмена принять Мэри - о, я не только буду доволен, я почувствую, что сделал что-то настоящее)
Кристин сказала решительно:
- Мы поедем, как только ты будешь готов.
Одевшись, Эндрью сошел вниз, написал длинное письмо Денни и второе - Гоупу. У него было сегодня только три необходимых визита, и по дороге он отправил письма. Затем, после легкого завтрака, они с Кристин поехали в Викем.
Несмотря на то, что нервы у Эндрью все еще были взвинчены, поездка его развеселила. Он более чем когда-либо чувствовал, что счастье внутри нас и, что бы ни говорили циники, не зависит от мирских благ. Все те месяцы, когда он гнался за богатством и положением в свете и всеми видами материального успеха, он воображал себя счастливым. Но он не был счастлив. Он жил в какой-то лихорадке и чем больше имел, тем большего жаждал. "Деньги, - думал он сейчас с горечью, - все из-за этих грязных денег". Сначала он уверял себя, что хочет зарабатывать тысячу фунтов в год. Когда же добился такого заработка, от тотчас удвоил намеченную им себе цифру. Но когда и этот предел был достигнут, он им не удовольствовался. И так продолжалось все время. Он хотел все большего и большего. Это в конце концов погубило бы его.
Он посмотрел украдкой на Кристин. Как она, должно быть, страдала по его вине! Но если он нуждался в подтверждении того, что он теперь принял здравое решение, ему стоило только посмотреть на ее преображенное, сияющее лицо. Оно больше не было красиво, потому что на нем был след жизненных тревог: темные круги под глазами, легкая впалость щек, когда-то таких крепких и румяных. Но это лицо всегда оставалось ясным и правдивым. А оживление, которым оно горело теперь, было так трогательно-прекрасно, что новый взрыв раскаяния больно ударил Эндрью по сердцу. Он поклялся себе, что никогда в жизни больше ничем не огорчит Кристин.
