Роберт Уоррен - Потоп
Бред стоял, обливаясь потом. Потом голос произнёс ещё глуше и печальней:
— А если бы вошёл… мог бы… мог бы и зарезать…
Голос замер.
— Чёрт бы тебя побрал! — воскликнул Бред. — Вот и зря не вошёл!
Он проглотил комок в горле и овладел собой.
— Господи, какая жалость, — сказал он свистящим шёпотом, — какая жалость, что ты не проткнул меня насквозь!
Ответа не последовало. Дыхание человека там, внизу, стало тяжёлым, пыхтящим, как хлюпанье болотной жижи. Бред поднял голову и посмотрел на лес. Он услышал стрёкот и треск мошкары, которая наполняла весь тёмный болотный мир.
Он поднял глаза к небу. Медведица уже завалилась за чащу болотных зарослей. Вега — дальше к западу и северо-западу — высоко и ярко сияла. Но жужжание и беспощадный скрежет, раздававшийся из болотной тьмы, казалось, поднимались до самых звёзд.
Бред стоял, обливаясь потом, — он вдруг вспомнил события той ночи, которые никогда за все эти годы не мог толком припомнить. Теперь они стояли у него перед глазами.
Женщина вышла из тёмной лачуги. Посмотрела на лежавшего человека, спросила:
— Насосался?
Бред кивнул.
— Не доволоку я его, — сказала она. — Когда он упьётся до того как завалится домой, я его тут так и бросаю. Подкидываю дровец от мошек. И всё.
— Я помогу его внести, — сказал Бред.
Они с трудом затащили тело в лачугу и свалили на кровать. Бред стоял в глухой темноте дома, вдыхал зловонный воздух и думал, что сейчас потеряет сознание. Но пересилил себя.
— Пожалуй, я двинусь, — сказал он.
— Нет, с рекой вам такому не сладить.
Он старался унять дурноту.
— Лягте там, на койке, — предложила она.
— Спасибо, большое спасибо, но лучше я посижу на воздухе.
Он нащупал дверь, вышел, присел возле дощатой стены. Женщина стояла в тёмном пролёте двери и смотрела на него сверху. Он чувствовал это, не поворачивая головы.
— Одному она тебя учит, — сказала она.
— Чему? — спросил он, так и не повернув головы.
— Что мир кругом прямо вспух от беды. Вздулся, как кровавый пузырь. Жизнь — она и есть одно дерьмо, кроме беды, ничего от неё не дождёшься.
Она ушла к себе в лачугу. Он и это понял не поворачивая головы. Посмотрел на звёзды, вспоминая, как называются те, которые знал. Но стрёкот, жужжание и зудящий звон из тёмного болота звучали у него в черепе.
Поэтому немного погодя он потянулся за кувшином.
Глава двадцать девятая
Когда на следующий день Бред привёл лодку в затон, уже смеркалось. Он поставил её на прикол и двинулся вверх по старому каменному скату. Какой-то человек в белом костюме, резко выделявшемся на фоне ветхих неосвещённых зданий Ривер-стрит, стоял наверху и глядел на запад, на реку, где в небе таял последний багрянец.
— Привет, — сказал Блендинг Котсхилл. — Как жизнь?
— Ужас. Пил с Лупоглазым.
— Ну, тут и жизни не хватит, — сказал Котсхилл.
— Да я и пил-то всего одну ночь. Но чуть не окочурился. Отрава. До полудня не мог очухаться. А когда очухался, меня вывернуло наизнанку.
— Он теперь уже ничего не делает. Стыд и срам. — Котсхилл помолчал. — А ведь таких охотников я больше не встречал, но руки у него так дрожат, что и в сарай промажет. Помните, я вам рассказывал, какую охоту на уток я тут закатывал? Я вот устрою ещё одну, для своего утешения. Двадцать лучших стрелков из тех, кого знаю, наберу отовсюду. Вне зависимости от чинов и званий. Чёрт возьми, ко мне ведь приезжали и сенаторы, и банкир, и отставной адмирал, и Лупоглазый — славная получалась компания. Даже три-четыре негра, бывало, охотились. Правда, есть их сажал за отдельный стол. Приспособил там нечто вроде алькова. И ставил стрелять в отдельном укрытии. А вот от Лупоглазого пришлось отказаться. Ещё только подгребаю к укрытию, а он уже в стельку.
Он смотрел на реку.
— Знаете, а ведь затвор плотины уже закрыли. Пока ещё незаметно, но вода поднимается. Она ведь медленно поднимается.
Бред тоже смотрел на реку, скользившую мимо; посреди протоки ещё алели последние лучи. Но промолчал.
— Осенью в последний раз созову гостей, — сказал Блендинг Котсхилл.
— Куда думаете переселяться? — спросил Бред.
— Да вот прикидываю насчёт Шотландии.
— Шотландии?
— Отличная охота на куропаток. Олени. Хорошая рыбная ловля.
— Звучит заманчиво, — сказал Бред, мечтая только о том, чтобы у него перестало стучать в висках.
— Да нет, мне просто тамошний народ нравится. С тех пор как я был связным при Шотландском полку в тысяча девятьсот восемнадцатом, три раза туда ездил. — Он задумался. — Отсюда я, во всяком случае, смоюсь. Не хочу в здешние дела впутываться. Во все эти перемены. Когда заселят Лейк-Таун, начнётся большая заваруха из-за совместного обучения чёрных и белых. На школу ведь идут федеральные средства. Сейчас пока помалкивают, ждут переезда в Лейк-Таун. А знаете… — Он осёкся.
— Что? — спросил Бред.
— Они же меня попросят взять на себя защиту.
— Кто они?
— Как кто? Брат Пинкни и компания.
— И возьмёте?
Котсхилл вглядывался в небо. Казалось, он не слышал вопроса.
— Мне-то плевать, хорошая у меня репутация или нет, — сказал он чуть погодя. — Я от неё не завишу. И никаких сукиных детей не боюсь. Просто вдруг почувствовал, что старею. Не желаю я больше ни во что впутываться.
— И добавил: — А может, просто сам запутался. — Он помолчал, раздумывая. — Понимаете? Человек ведь может запутаться, сам того не сознавая.
Он обернулся, взглянул на темнеющую громаду тюрьмы, где как раз в этот миг зажглись угловые прожекторы.
— А вы знаете, что сегодня за ночь? — спросил он.
— Нет.
— Сегодня ночью включат ток под Красавчиком. Если губернатор его не помилует.
— А он помилует?
— Да нет же. Нет для этого оснований. Красавчик убил бедную старушку. Проломил ей череп гвоздодёром. Новёхоньким, он лежал в лавочке, под рукой. Вошёл в такой раж, что не мог остановиться. Зверское убийство. Но если ты адвокат, всё равно проделываешь что положено. Я вот попытался опереться на психиатров, доказать, что он ненормальный. Но Красавчик не сумасшедший, по крайней мере с точки зрения закона. Он ненормальный во внеюридическом смысле. В том самом внеюридическом смысле, в каком свихнулся весь наш распроклятый мир. Но Красавчик из глухомани, поэтому он псих на наш теннессийский манер. А штат Теннесси, который сам сходит с ума по-теннессийски, его спалит.
Он вдруг со злостью повернулся к Бреду.
— А знаете, почему я здесь стою?
— Нет.
— Накачиваю себя, чтобы сходить туда проститься с этим несчастным душегубом, с этим заплаканным, запятнанным кровью, бестолковым и никчёмным, безграмотным, играющим на банджо чёрным сукиным сыном.
После того как Бред ушёл, Блендинг Котсхилл ещё долго стоял на причале. Он знал, что ждать ему ещё долго. Он стоял, раздумывая о том, как для Красавчика тянется время. Он думал он том, не спасует ли, как говорят в городе, Красавчик без посторонней помощи.
Ведь после того как брат Пинкни заставил Красавчика помолиться, в Красавчике, как видно, весь запал кончился. Одни слёзы остались, и текут, пока глаза не вытекут. «Поглядите на мои штаны, — говорил брат Пинкни Блендингу Котсхилл у, заходя к нему по вечерам в контору, — они насквозь промокли от слёз. Каждый Божий день он обнимает меня за колени и плачет».
Как-то раз, сидя под вечер в конторе над пустынной площадью, брат Пинкни сказал: «Не хочу богохульствовать, но что-то я у него отнял, а взамен ничего не дал. И теперь у него ничего не осталось, кроме слёз, которые капают на мои штаны, пока не вытекут совсем».
Вспоминая его слова, Блендинг Котсхилл стоял в надвигавшейся темноте и понуждал себя подняться на холм. Наконец он побрёл наверх. Если поехать на машине, он будет там слишком рано. Он утешал себя тем, что, если Красавчик не спасует, всё кончится очень быстро.
На полдороге вверх он остановился. Ему не хватало воздуха. Он снова подумал, что стареет. Поглядев на городские крыши, на юг, на прибрежные земли вверх по реке, он подумал, что этой осенью там, у него в поместье, будет его последняя утиная охота. Он стоял, ощущая прилив волнения, какое испытываешь, видя, как высоко над чернолесьем из молочно-белого рассвета вылетают утки и летят с криком по небу. Он почувствовал, как глаза его застилают слёзы. Разве есть что-нибудь прекраснее на свете.
Но вдруг всё переменилось.
Вдруг всё переменилось: он мысленно увидел светлое небо, усеянное пузырями парашютного шёлка. Он увидел рассветное небо, зацветшее этими белыми пятнами, и подумал, что сердце у него сейчас разорвётся, но не от счастья. Ведь его только что сорвали с неба. Далеко внизу загрохотали пушки и сорвали Теда Котсхилла с неба. Блендинг Котсхилл увидел в воздухе удивлённое лицо. Увидел тело, повисшее на стропах. И с криком стал спрашивать: было ли это быстро, было ли это быстро, о Господи, было ли это быстро? так же быстро, как у Красавчика?
