Анри де Ренье - Амфисбена
То чувство, что я питаю к Вашему дому, побуждает меня дать Вам один совет. В случае, если Вы захотите поселиться там с мисс Гардингтон, я умоляю Вас не расширять и не переделывать коттеджа. Оставьте его в прежнем виде! Не разыгрывайте из себя миллиардера, хотя Вы скоро им сделаетесь, чему я очень радуюсь, но чего немного и побаиваюсь, так как искренне желаю Вам счастья. Это желание приводит меня ко второму из только что упомянутых мною чувств: к моему дружескому расположению к Вам.
Я не сомневаюсь, дорогой Жером, что мисс Гардингтон – превосходная женщина и составит Ваше счастье. К тому же у Вас все козыри на руках. Алисия Вас обожает и одобрит все, что только Вы захотите. Это будет для Вас не без приятности, так как, между нами, Вы порядочный эгоист. Не сердитесь на меня за это замечание. Это простое замечание, а отнюдь не порицание. Вы – таковы, и всякий из нас то, чем может быть. В таком виде, как Вы есть, Вы мне очень дороги. А между тем Вы, по-видимому, сомневаетесь в этом, судя по письму, что Вы написали мне после моего отъезда.
Вы были не правы! Позвольте мне думать, что слова Ваши, скорее, продиктованы были притворной скромностью. Вы отлично знаете себе цену и меня достаточно знаете, чтобы быть уверенным, что я отдаю должное Вашим заслугам. Так что Вы не имели права заподозривать меня в неискренности. Вы всегда были очень добры ко мне, и я храню к Вам самую сердечную признательность. Но раз Вы так недоверчивы, хотите, вкратце перечтем, чем я Вам обязана? Это заставит Вас поверить правдивости моих утверждений.
Действительно, я всегда могла отозваться о Вас только с похвалою, дорогой Жером. Когда я познакомилась с Вами, я была в монастыре. Прибавлю, что я была в том возрасте, когда становится уже смешным оставаться в монастыре: мне минуло девятнадцать лет. Большинство моих подруг уже вылетело из гнезда. Они вернулись в свои семьи, чтобы начать выезжать в свет. Некоторые вышли замуж. Лучшая моя подруга, Мадлена де Гержи, от которой я пишу Вам, переменила уже несколько мужей, законных и незаконных, так как, по ее словам, в первый же год своего замужества с г-ном де Жеренвилем она имела двух любовников.
Итак, меж тем как подруги мои уже начали жить, я оставалась за решеткой. Меня держали там отчасти из любезности к моей старой родственнице, сестре Веронике. Мое положение сироты внушало сострадание общине. Кроме того, мать моя в свое время также воспитывалась у этих же сестер святой Доротеи, в память чего на меня смотрели как на привилегированную воспитанницу. Но все-таки, если я не хотела постригаться, к чему я не имела ни малейшего желания, я не могла вечно оставаться в монастыре. Будущее меня беспокоило.
Будущее не представлялось мне в розовом свете! Мать, умирая, оставила меня почти без состояния. Бедная мама никогда не была сильной в счете, и отцовское наследство растаяло в ее хорошеньких ленивых ручках. Раз я выйду из монастыря, что со мною будет? Понятно, я не владела никаким ремеслом, получила "воспитание", вот и все. Я могла бы давать уроки музыки, рисования и, в крайнем случае, поступить за границу в качестве воспитательницы или компаньонки. Я могла также сделаться кокоткой. Разве я не была штаб-офицерской дочерью? Но я не чувствовала склонности ни к одному из этих выходов. Несмотря на беззаботность своего возраста, вопрос о моем будущем сильно меня беспокоил. Я с тревогой иногда думала об этом по ночам на узкой казенной кровати, смотря, как от ночника ложится круглое светлое пятно на потолке. Как хорошо было бы, если бы оно обратилось в монету в сто су! Хотя особа моя была очень мила, но немало представляла мне затруднений.
Конечно, я могла еще прибегнуть к подругам моей матери. В числе их были славные дамы, которые не отказали бы мне ни в совете, ни даже в рекомендации. Они довольно охотно приходили ко мне в приемную, приносили пирожного и конфет, с минуту поплакав над моим положением бедной сиротки. Но кто бы из них готов был сделать для меня большее, по-настоящему и действительно помочь мне выпутаться? Кто бы из них согласился взять меня на свое попечение? Ни у кого не хватило бы смелости и любви, даже у превосходной г-жи Брюван. Взвалить на себя подобную ответственность! Подумать только, взрослая девушка вроде меня: какая обуза и какое затруднение!
Однако г-жа Брюван, может быть, и рискнула бы на это, но у г-жи Брюван есть племянник, Антуан Гюртэн. И мысль, что, может быть, я буду стараться женить его на себе, парализовала лучшие ее намерения относительно меня. Наделенная от природы высокими качествами и немного сумасбродная, г-жа Брюван все-таки буржуазна, и ей казалось бы бедствием, если бы ее племянник женился на девушке без денег. Как будто для этого толстого малого это было бы хуже, чем проводить ночи в игорных домах, глупеть от спорта и возиться с девицами! Но подите же! Г-жа Брюван буржуазна. Кутежи ей импонируют, и у нее есть известная почтительность к кутилам. Между тем как мысль, что его деньги достанутся молодой девушке без копейки, нарушает все ее принципы.
Действительно, брак был для меня единственным выходом, и сестры святой Доротеи отлично это знали. Пристраиванье их воспитанниц является завершением воспитания, которое они берут на себя. Так что они великие свахи пред лицом Господа Бога. Они отлично распределяют и соединяют своих овечек. Они имеют большие заслуги в этой игре, но для удачи нужна была придача, которой у меня не было. Если бы, не будучи богатой, я имела приличное приданое, без сомнения, они состряпали бы для меня великолепную партию. Они обладают многочисленными связями, духом комбинации и интриги. Они долго и терпеливо обдумывают свои планы. Для приведения их к благополучному окончанию они пользуются благочестивыми монастырскими средствами. Но чего же вы хотите, когда вся ставка состоит только в хорошеньком личике и стройной фигуре? Это почти что не товар. Такого рода браками, основанными на природной привлекательности, ведает уже дьявол. Добрые сестры в них не вмешиваются. Лучше дайте им дурнушку, но хоть с маленьким приданым! Они, несмотря ни на что, ее пристроят. Я не отвечала требуемым условиям. Я была почти ни к чему не применима. Я сознавала это. Тогда-то выступили на сцену Вы, дорогой Жером.
Я навсегда запомнила первую встречу с Вами в приемной. Меня вызвали к старой графине де Феллетэн, и я должна была сейчас почувствовать очень ощутительное прикосновение ее бородатого подбородка. Вы же пришли к святой Доротее навестить дочь Вашего друга г-на Гинланда из Сан-Франциско, которая усовершенствовалась у нас в знании французского языка. Вы должны были отвезти ее отцу сведения о нашей маленькой соученице. В поручении этом не было ничего опасного, и тем не менее оно вовлекло Вас в странное похождение. Вы не ожидали, доверчиво явившись в монастырь святой Доротеи, что увезете с собой в Америку такую взрослую барышню, как я. Это уже черт над Вами так чертовски подшутил!
Как Вы, серьезный малый, даже очень серьезный, раз Вы не побоялись отказаться от родины, чтобы найти себе счастье в Новом Свете, Вы туда вывезли маленькую француженку без гроша за душой! И это тем более любопытно, что Вы поклялись вообще никогда не жениться! Вы любили Вашу свободу, Вашу трудовую жизнь. После тяжелых разочарований, неудачных начинаний Вам удалось достигнуть денежной независимости. Да, Вы не были тем, что в Америке считается богатым человеком, но вы были тем, что во Франции называется "хорошей партией". Наконец, для Вас наступил момент, когда Вы думали наслаждаться Вашей свободой и Вашим богатством. После десятилетнего отсутствия Вы возвратились в Париж, чтобы вкусить удовольствия, на которые давало Вам право Ваше положение, добытое с таким трудолюбием и которое Вы рассчитывали и дальше укреплять и расширять. Вам казалось, что наступил благоприятный момент в Париже возобновить связи, ходить по маленьким театрам, развлекаться с дамами полусвета и запастись приятными воспоминаниями. Нет, нет, мой бедный Жером, судьба распорядилась иначе! Через неделю после Вашего прибытия, когда Вы еще не успели распаковаться, завезти визитные карточки своим друзьям, случай привел Вас в приемную монастыря святой Доротеи, где Вы увидели одновременно со старой графиней де Феллетэн бедную воспитанницу, привлекшую Ваше внимание. И что хуже всего для электротехника, как Вы, Вы получили электрический удар.
Ведь это был удар молнии, Жером. "Ты помнишь ли?" – как поется в песне. Через десять минут после того, как Вы меня увидели, Вы напомнили г-же де Феллетэн о Вашем знакомстве и были представлены мне. Я важно ответила на Ваш поклон, и, хотя форменное монастырское платье определенно было мне не к лицу, Ваша участь была решена. На следующей неделе г-жа де Феллетэн, обалделая, ошалелая, с бородой, вставшей от удивления дыбом, прибежала в качестве посланной от Вас просить моей руки, моей руки, которая ничего в себе не держала. Какое безумие! Но виноват в этом был тоже Париж. Вы считали себя американизированным и остались вполне французом, то есть не потеряли способности к поступкам безумным, самым необдуманным, к поступкам бескорыстным, что есть уже предел нелепости! Да, дорогой мой, воздух Парижа, воздух Франции бросился Вам в голову. Вы брали меня за себя "бесприданницей", как в комедиях. Вы показали себя последним представителем рыцарских браков. За это прекрасное движение души я навсегда останусь Вам благодарна.
