Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 2. Отважные мореплаватели. Свет погас. История Бадалии Херодсфут
История ее дел записана в книге, которую еженедельно просматривал и подписывал викарий, но она никогда больше не рассказывала ему об опасностях и столкновениях на улицах. Мисс Ева делает свое дело. Я делаю — свое. Но я делаю в десять раз больше, чем мисс Ева, и «благодарю вас, Бадалия, — говорит он, — вот это вам на следующую неделю».
— Я не понимаю, что Том делает с той, другой женщиной. Кажется, я как-нибудь зайду на этих днях поглядеть на него. Но я, пожалуй, вырежу из нее печенку — трудно будет удержаться. Может быть, лучше не идти.
От Геннесис-Рента до Геннисон-стрит больше двух миль расстояния, но обе эти улицы населены одним и тем же классом людей. Здесь поселился Том вместе со своей новой женой — Женни Уобстоу, и первые недели после разлуки с Бадалией провел в трепетном ожидании ее внезапного появления перед ним. Его не пугала драка, которая неминуемо должна была произойти вслед за этим, но он не особенно стремился предстать перед судом по обвинению в нарушении порядка и других хитроумных изобретений закона, который не может взять в толк такого простого правила, как то, что «мужчина, если ему надоела женщина, не будет таким дураком, чтобы жить с нею, а ведь это самое главное».
В первые месяцы молодая жена Тома держала мужа в состоянии некоторого страха и послушания. Работы у него было в изобилии. Потом родился ребенок, и Том, следуя закону людей этого сорта и очень мало интересуясь ребенком, которому он помог явиться на свет, стал искать развлечения в пьянстве. Он пристрастился к пиву, потому что оно притупляет мысль и само по себе относительно безвредно; по крайней мере, оно опутывает ноги, и, даже если сердце охвачено безумной жаждой убийства, телом овладевает сонливость, и преступление часто остается несовершенным. Спиртные напитки, как более легко испаряющиеся, позволяют душе и телу действовать совместно — обыкновенно к неудобству других людей. Том открыл, что в виски было одно большое достоинство, — конечно, если выпить его в достаточном количестве — оно охлаждало. И он пил его столько, сколько мог купить или сколько мог достать иным способом, и к тому времени, когда его жена могла уже выходить, две комнатки, составлявшие его жилище, оказались лишенными многих ценных предметов. Тут женщина высказала свое мнение, и не раз, а много раз, убедительно, красноречиво и образно. В конце концов Том, устав слушать, оборачивался и колотил ее, иногда по голове, иногда прямо в грудь, и шум их ссоры доставлял обильный материал для собеседований на лестнице некоторых женщин, мужья которых применяли к ним подобные же способы воздействия. А таких было немало.
Но до публичного скандала дело еще не доходило до тех пор, пока Том не завязал знакомство с одной молодой женщиной, предлагая ей вместо брака свободное сожительство. Ему очень надоела Женни, а молодая женщина хорошо зарабатывала продажею цветов и могла создать ему комфорт, между тем как Женни ожидала уже второго ребенка и совершенно неразумно требовала по этому случаю некоторого внимания к себе. Безобразие ее фигуры возмущало его, и он сделал ей по этому поводу несколько замечаний в том тоне, каким говорят люди этой породы. Женни плакала до тех пор, пока м-с Харт не задержала ее на площадке лестницы и не шепнула ей:
— Боже, будь милостив к вам, милая моя Женни, я вижу, как вам тяжело!
Женни заплакала еще сильнее и наградила м-с Харт одним пенни и несколькими поцелуями, между тем как Том продолжал идти своим путем к намеченной цели.
Молодая женщина, побуждаемая тщеславием и вовсе не ради добродетели, рассказала Женни о его предложении, и в тот же вечер Женни имела разговор с Томом. Ссора началась в их комнатах, но Том попытался улизнуть; и в конце концов вся Геннесис-Рент собралась на мостовой и образовала суд, к которому Женни апеллировала время от времени; волосы ее растрепались и рассыпались по плечам, одежда ее была в полном беспорядке, и она не могла твердо держаться на ногах, потому что была пьяна.
«Когда твой муж пьянствует, то лучше всего, если и ты начнешь пить! Тогда не так больно, когда бьют!» — гласит женская мудрость. И, разумеется, они должны это хорошо знать.
— Взгляните на него! — визжала Женни. — Смотрите, вот он стоит и не смеет сказать ни слова в свою защиту: это он хочет удрать и бросить меня, как ненужную тряпку. И вы называете себя мужчиной? Да вы просто кровавая тень мужчины. Я видела мужчин покрасивее вас, сделанных из жеваной бумаги и потом выброшенных вон. Взгляните на него! Он пьян с самого воскресенья и будет пьянствовать до тех пор, пока найдется, что пить. Он взял все, что я имела, а я… а я… вы видите!
Ропот сочувствия со стороны женщин.
— Взял все, все, но ему еще мало того, что он ощипал и обокрал меня, да, да… вы — вор! Он еще уходит от меня и хочет пристроиться к этой, — тут следовало быстрое и полное описание молодой женщины. По счастью, ее не было поблизости, и она не слышала того, что о ней говорилось. — Он будет заботиться о ней так же, как заботился обо мне! Он пропьет последнюю медную посуду, какую только она купит, и потом бросит ее, как бросил меня! О, женщины, смотрите, я родила ему одного, и уже жду второго, а он хочет уйти и оставить меня такою — подлый пес! Но вы можете бросить меня.
Я вовсе не желаю упрашивать вас остаться. Можете идти. Убирайтесь, куда хотите! — голос ее сорвался в страшном гневе.
Заметив, что Том собирается улизнуть, толпа позвала к месту происшествия полицейского.
— Взгляните на него, — сказала Женни, обрадованная появлением нового слушателя. — Неужели нет закона на таких господинчиков? Он забрал все мои деньги, он меня бил не раз и не два, а сколько ему вздумалось. Он пьет, как свинья, до бесчувствия, а теперь… теперь еще он задумал сойтись с другой женщиной. А я из-за него отказала людям, которые были в четыре раза лучше, чем он сам. Но неужели нет на него закона?
— Но в чем же теперь дело? Подите домой. Я поговорю с вашим мужем. Что он, побил, что ли, вас? — спросил полицейский.
— Побил меня? Да он разорвал мне все сердце, а теперь стоит и скалит зубы, как будто для него все это только шутки!
— Ступайте-ка к себе домой, и вам надо лечь в постель.
— Я — замужняя женщина, слышите, вы, и я желаю идти с моим мужем!
— Но я же не причинил ей никакого зла, — отозвался Том из дальних рядов зрителей. Он чувствовал, что теперь сочувствие публики было на его стороне.
— Ах вы, собака, вы, может быть, сделали мне добро? Я — замужняя женщина, говорю вам, и я не желаю, чтобы моего мужа отобрали у меня.
— Ну, хорошо, если вы действительно замужняя женщина, так прикройте свою грудь, — примирительно сказал полицейский. Он был достаточно хорошо знаком с семейными ссорами.
— А вот не хочу! Благодарю вас за ваше бесстыдство. Можете взглянуть сюда! — Она быстро расшнуровала свой корсаж и показала следы побоев в виде полумесяца, какие могли получиться от меткого удара при помощи спинки стула. — Вот что он сделал со мною, потому что мое сердце не хотело само разорваться! Он хотел достать его и разбить. Смотрите, Том, что вы со мной сделали, а ведь я вас любила; но это было до того, как я узнала, что вы связались с этой женщиной.
— Вы обвиняете его? — сказал полицейский. — Он отсидит за это, вероятно, с месяц.
— Нет! — твердо сказала Женни. Выставить мужа на посмешище толпы — это было одно, а засадить его в тюрьму — это совсем не входило в ее намерения.
— Ну, тогда ступайте и ложитесь спать, а вы, — это относилось к толпе, — расходитесь по домам. Проходите, проходите. И нечего тут смеяться. — И затем, обращаясь к Тому, которого окружили сочувствовавшие ему приятели: — Благодарите Бога, что она вас не обвиняет, но запомните это на будущее.
Но Том совершенно не оценил снисходительности своей жены, и друзья его ничем не воздействовали на него в смысле примирения. Он продолжал бить свою жену, потому что она была несносна, и по той же причине он подыскивал себе новую любовницу.
Мужчины такого сорта обыкновенно оканчивают свои семейные распри очень тяжелой сценой на улице, где жены самым непростительным образом клевещут на них, возводя всевозможные обвинения, и затем они утешаются в кругу своих товарищей за кружкой пива. Оказывалось при этом, что все женщины — одинаково несносны, а виски всегда одинаково приятно. Его друзья вполне сочувствовали ему. Может быть, он был немного более жесток к своей жене, чем она того заслуживала, но ее безобразное поведение под влиянием гнева оправдывало все его грубости.
— Я бы не мог больше жить с такой женщиной, как она, — сказал один из его утешителей.
— Пошлите ее к черту, и пусть она сама заботится о себе. Человек выбивается из сил, чтобы только накормить все эти рты, а они сидят себе спокойно дома; и только в самое первое время, заметьте это себе, они оказывают нам некоторое внимание, какое подобает мужчине, если только он мужчина, а потом она ни с того ни с сего становится на дыбы и начинает ругать вас на всю улицу, называя всяческими именами. Что тут хорошего, спрашиваю я вас? — рассуждал второй утешитель.
